Маша Грекова — создательница первого в Петербурге инклюзивного кафе «Огурцы» и мастерских «Простые вещи» — смогла сохранить проекты в пандемию и вместе с другими отличными социальными инициативами готовит к открытию в апреле большой благотворительный кластер «Нормальное место» (тоже первый в городе!) в партнерстве с «Севкабель Портом». Она стала лауреатом премии «ТОП 50. Самые знаменитые люди Петербурга»-2021 в номинации «Наука и жизнь».
«Нормальное место» — почему оно нормальное?
Здесь классные магазины, кафе, нет никаких табличек на людях, нет ограничений. Это место, в котором люди, удивляясь нормальному, перестают удивляться нормальному. Это тот эффект, который я вижу у гостей нашего кафе «Огурцы». Сюда часто приезжают ребята, которые хотят повторить наш опыт в других городах. Они заходят и на их лицах появляется недоумение: они ожидают, что раз это социальный проект, то тут все плачут. Подходят к бару, спрашивают, «Огурцы» ли это, потом начинают гадать, кто из сотрудников особый, а кто нет, часто промахиваются. На этом позитивном обмане ожиданий здорово играть — мне кажется, так гораздо проще объяснять наши идеи. Не бесконечно проговаривать «здесь работают те и эти», не акцентировать — просто показывать, что в таком заведении тоже может быть красиво и круто. Так выстраивается более экологичная коммуникация, без наставлений.
«Нормальное место» — про инклюзию в широком смысле, про экологию, бережное отношение к людям и городу. У нас будет комната, где можно посидеть в тишине: сенсорная перегрузка в людном месте может случиться у любого. А сеть благотворительных магазинов «Спасибо!» откроет бесплатный филиал, и это не раздача бедным и несчастным — это про новое отношение к потреблению. Я замерзла, тусуясь в «Севкабеле», и возьму себе тут свитер. Зачем мне покупать новый? А потом вещь можно вернуть в то же «Спасибо!». И это не про жалость, а про экологичное закрытие потребностей.
Что такое инклюзия и почему она нужна каждому из нас?
Для меня инклюзия — это про настоящее равенство, когда человек с особенностями может устроиться работать в любое кафе, не только в «Огурцы». Да, на его ввод в дело потребуется больше времени. Но вообще-то внимательно относиться к сотрудникам и повторять сказанное, если им что-то непонятно, — нормально. Я могу находиться в состоянии угнетенной тревожности и не всегда могу воспринимать информацию на слух с первого раза. Инклюзия — забота по отношению ко всем. Есть банальная фраза про то, что каждый — особенный, но я думаю, каждый — какой есть. Мы все очень разные. Если бережно относиться к любым людям и помнить, что у них бывают разные состояния, то всем станет легче и интереснее. Это в том числе про ненасильственное общение: когда я, исходя из своих возможностей, не игнорирую состояние, потребности и особенности собеседника, а учитываю их.
Готово ли общество к инклюзии?
В прошлом году я участвовала в исследовании доступности заведений Петербурга и Москвы для людей с особенностями. У нас было четыре группы: люди с инвалидностью, НКО (некоммерческие организации), которые занимаются этой темой, рестораторы и посетители. НКО-шники говорили: «К людям с особенностями никто не готов, общество их не принимает». Люди с особенностями уверены, что им никто не рад и они всем мешают. При этом 80 % посетителей заведений утверждают, что им будет ок. И 70 % рестораторов сказали, что будут рады таким людям в заведении, если с ними поделятся всей необходимой информацией. Бизнесмены готовы учить сотрудников, вкладывать деньги в доступную среду. И ты смотришь на это и думаешь: «Чуваки, может, вам поговорить?»
Кластер «Нормальное место» как раз для этой коммуникации и нужен. Мы хотим создать прецедент, чтобы все остальные видели, что так тоже можно. Чтобы родители ребят с особенностями перестали напрягаться, когда приходят в общественное место, чтобы сами ребята чувствовали себя спокойнее, чтобы горожане видели, что это не страшно.
Мы будем рады, если мастера «Простых вещей» смогут по паре дней в неделю работать в других мастерских и заведениях «Севкабеля». Мы не держимся за свой статус единственных и неповторимых, скорее наоборот: наша задача — сделать так, чтобы ребята могли профессионально развиваться и выходить за пределы обучающих площадок. Это разговор и с городом, и с предпринимателями, и возможность для нас освобождать места и брать новых людей в мастерские. Потому что спрос больше наших возможностей.
Как кафе «Огурцы», открывшееся за два месяца до ковидных ограничений, пережило пандемию?
Единственное, почему мы пережили пандемию, — это потому что мы открыли инклюзивное кафе, а не обычное. Нам было принципиально важно оставить минимальную зарплату всем сотрудникам. Чтобы покрыть расходы, мы запустили систему абонементов, то есть люди могли дать нам условные три тысячи рублей, а поесть на них уже после возобновления нашей работы. За счет этих депозитов мы и выжили — их было очень много. После такого мы не могли не открыться: мы же должны были накормить все эти несколько сотен человек.
Зачем бизнесу становиться инклюзивным?
Есть помощь от города в оплате труда и организации рабочего места для людей с инвалидностью. Эти льготы может получить любой бизнес. Но делать свой бизнес инклюзивным, конечно, нужно, только если ты искренне хочешь, чтобы у людей были равные права. Системы льгот могут схлопнуться — помощь не должна быть основной мотивацией.
Общество разное: кто-то из предпринимателей еще не готов к такому, но есть и много тех, кто задумывается о необходимости разделять вторсырье, помогать благотворительным организациям, быть более социально устойчивыми. У нас нет цели поменять всех. Мы хотим показать, каким может быть следующий шаг, тем, кто к нему готов и у кого уже есть в этом потребность. Здорово, что наши партнеры по проектам «Гавань 2.0» и «Севкабель Порт» понимают это и продолжают сопровождать проект.
Почему проект так стремительно развивается?
У меня не было амбиций, что проект будет так быстро развиваться, что мы каждый год будем открывать что-то новое, что про нас будут все писать, что чашки нашего производства будут покупать корпорации. Я думала, мы будем немного приторговывать своей продукцией на ярмарках, у нас будет частичное государственное финансирование — потому что таких примеров в нашей стране много. А нам петербуржцы дали огромный кредит доверия, и я уже не могла его слить просто так. Это было серьезным вызовом — появились люди, которые были готовы поддерживать нас финансово, очередь из желающих работать. И надо было выбирать: продолжать развитие или останавливаться.
Я, честно говоря, не знаю, как с этим справляются люди, у которых мастерские много лет работают с одними и теми же людьми. Мне начали бесконечно звонить родители и говорить: «Моему ребенку 30 лет, из них половину он сидит дома, сделайте что-нибудь». У меня сердце слабенькое, я не могу сказать: «У нас нет мест, и мы не собираемся ничего с этим делать». Я всегда говорю: «Да, супер, через пару недель мы найдем местечко». До сих пор! Я с ними встречаюсь, слушаю истории, влюбляюсь. Меня это так вовлекает, что я не могу остановиться. За эти три года я узнала больше 300 историй людей, которые так или иначе отрезаны от мира. У них разные пути — кто-то таким родился, а есть, например, девочка, у которой было биполярное расстройство, в 16 лет у нее случилась депрессия, ее положили в психиатрическую больницу, из которой она вышла уже с инвалидностью. Ты можешь жить обычной жизнью, а потом что-то сломается в 16, 30 или 40 лет. У нас есть Серега, который окончил институт, должен был начинать строить карьеру, но в 23 года схлопотал инсульт — сначала он был совсем парализован, а сейчас еле ходит и с трудом говорит. Он может только работать за компьютером, так что у нас занимается логистикой. Он просто шел по своим делам и вдруг упал. Мы все очень хрупкие.
Все родители звонят напрямую тебе? Ты не хотела бы это делегировать?
Мой личный номер привязан к телефону «Простых вещей» — когда родители звонят в мастерские, они сразу попадают ко мне. Это та часть работы, которую я не хочу никому отдавать, — она для меня про связь с реальностью. Когда я занимаюсь бизнес-планированием или хожу по красивым кафе давать интервью, я теряю понимание того, зачем я все это делаю. Да и родителям важен этот первый контакт — если он удался, то дальше гораздо легче, у них меньше сопротивления. Моего психологического образования, рефлексии, супервизии, психотерапии хватает, чтобы с этим справляться.
Что нужно, чтобы Петербург стал инклюзивным?
Реформа ПНИ и закон о распределенной опеке всех нас сдвинут в стратосферу. Если люди с особенностями больше не будут жить в бесчеловечных условиях интерната, сформируется совсем другое отношение к человеку, иные базовые условия. Сейчас все родители людей с особенностями постоянно боятся, что их ребенок попадет в интернат, — и эта тревога всегда фонит. А горожане продолжают бояться, потому что не видят таких людей. Но мы должны готовить эту почву, чтобы, когда изменения придут, они никого не шокировали. Чтобы люди вокруг были готовы к тому, что 160 000 человек, сидящие сейчас взаперти в интернатах, получат возможность жить обычной жизнью рядом с нами. Я вижу свою задачу в том, чтобы говорить, показывать, объяснять — возможно, даже на самом простом уровне, начиная с самых контактных ребят. На днях я ходила в школу и рассказывала младшеклассникам о том, чем занимаются «Простые вещи». И говорила: «Вот есть люди, они доучатся в школе, а потом им некуда идти учиться и на работу их не возьмут. Они сидят дома, и у них нет друзей». И это дети очень хорошо понимают, включаются. Круто, что у меня есть возможность им это рассказать. Система должна становиться инклюзивной не по росчерку пера, а по уму.
Текст: Морозова Ксения
Фото: Лиза Трояновская
Стиль: Эльмира Тулебаева
Ассистент стилиста: Инга Рачкова
Визаж и волосы: Евгения Сомова
Свет: Skypoint
«Собака.ru»
благодарит за поддержку партнеров премии
«ТОП 50 Самые знаменитые люди Петербурга 2020»:
старейший универмаг Петербурга и главный department store города
и
Комментарии (0)