Как менять Петербург? На примере парка «Тучков буян» и офиса на Охтинском мысе. Объясняют архитекторы, урбанист и социолог

Мария Элькина: В 2020 году прошло два конкурса проектов двух важных территорий в Петербурге. Одна – в самом центре города, на берегу Невы, будущий парк Тучков буян. Другая – Охтинский мыс. Их судьба решается не в первый раз, на месте Тучкова буяна раньше собирались строить многофункциональный квартал, а до этого – здание судов. Около десяти лет назад проходил конкурс, на котором были представлены пять проектов небоскребов для Охтинского мыса, и это спровоцировало самую громкую публичную кампанию против строительства здания в современной истории России. В итоге строительство не отменили, но перенесли на другое место.

Десять лет назад была предпринята первая попытка сформулировать повестку на будущее Петербурга, это во многом происходило через конкурсы. Тогда город пытался так или иначе присоединиться к мировой урбанистической повестке, в том числе получить проекты, которые были бы современными, радикальными, привлекали бы внимание. Это встретило колоссальную оппозицию, люди сказали: «Нет, нам не нравятся такие здания и такое будущее». С одной стороны, мы увидели, что значительная часть того видения не реализовалась, и Петербург в очередной раз заработал себе репутацию консервативного города. С другой стороны, какая-то небольшая часть тех планов все же была реализована. Появились небоскреб, новый терминал «Пулково» и ЗСД. И тут мы столкнулись с другим удивительным результатом: то, что все же было построено, люди полюбили. Я думаю, что большинству петербуржцев нравится «Лахта-центр», люди наслаждаются появившимся образом современного города.

Два конкурса этого года стали во многом реакцией на негативное восприятие предыдущей волны конкурсов. Победившие проекты будто сделаны по принципу «чтобы никого не обидеть»: они не предлагают никакой стратегии будущего, насколько возможно нейтральны, не вызывают скандала или неприятной дискуссии.

Мы хотим обсудить проект-победитель конкурса Тучкова буяна и ситуацию, развернувшуюся вокруг Охтинского мыса. Там тоже есть победитель — проект Nikken Sekkei. Кто-то говорит, что совсем не хочет видеть застройку в этом месте, но есть и не менее заметная часть людей, которые уверены, что нужно обсуждать сам проект — и что работа MVRDV удачнее, потому что задает зеленую, экологическую повестку.

Доминик Альба: Петербург — заметный город, это место, которое все в мире знают так же хорошо, как Париж. Что касается истории парка «Тучков буян»: для важных площадок в городах нужно делать много проектов перед тем, как вы решите, что должно быть на этом месте, очень редко вы можете с первого раза это понять. Раньше так происходило, но тогда уходили годы на то, чтобы построить здание. Сегодня строительство занимает гораздо меньше времени, быстро можно производить трансформации.

Так что необходимы несколько слоев идей и проектов для каждой площадки. Дискуссия нужна не в качестве борьбы, а в качестве разговора. Это нормально, если вы сначала собирались строить жилье, потом здание суда и, в конце концов, парк. Возможно, через десять или двадцать лет вы захотите построить на этом месте что-то еще.

Сейчас у нас в Париже собираются построить первые высотные здания с 1970-х годов, и было много дискуссий о том, нужны ли они городу. Первую башню спроектировал Ренцо Пьяно для национального суда, а другую — Жан Нувель для частного девелопера. Нувель выиграл конкурс, и сейчас здание почти закончено, оно откроется в следующем году — и общественность этим недовольна. Все говорят, что нужно было подумать еще, и, может быть, сделать что-то другое на этом месте. Общественное пространство или парк – это всегда хорошее решение, потому что у вас появятся удобства для всех и не будет проблемы эстетики. В Петербурге недостаточно парков, поэтому хорошо, что у вас будет еще один. Жилье или офисы можно возводить там, где другая градостроительная ситуация.

Властям и жителям старых городов пора думать о том, как нам эффективнее использовать уже существующие постройки. Все здания, кроме жилых, эксплуатируются на 20-40%, а в период пандемии не используются вовсе. Горожане говорят, что не хотят больше квадратных метров, что мы должны прекратить уплотнение, ведь им нужны места для прогулок, для жизни — такая ситуация сложилась впервые. В то же время, сейчас у нас есть инструменты для того, чтобы удовлетворить этот запрос. Это значит, что, если мы строим что-то, то это должны быть здания, дающие новые возможности. Новые квадратные метры должны быть чем-то большим: и в плане идентичности, и в плане эстетики, и в отношении того, что там можно делать. Нужно думать, чего не хватает городу, а не «у меня инвестиционная схема, мне нужны офисы». Офисов и так много.

Я думаю, что на Охтинском мысе нужно построить офис, который будет больше, чем офисом. Он должен быть адаптивным, то есть через пять или десять лет он сможет стать чем-то другим, или какую-то часть дня (например, ранним утром) быть чем-то другим. То, что вы можете сделать в обычном офисе, вы можете делать и в множестве других пространств — даже дома. И нельзя допустить, чтобы у вас в таком редком месте на берегу реки было то же самое, что и в сотне других локаций, даже если это офисы из дерева.

Есть простое правило: уровень земли всегда должен быть отдан городу, он может быть открытым или закрытым, но он всегда публичный. Верхние этажи используются для решения экологических задач, а посередине могут быть квадратные метры, потому что нужно за все это платить.

Проект японского бюро Nikken Sekkei, победивший в конкурсе, – как два корабля, которые никогда не поплывут. Все происходит внутри них, а если на дворе пандемия, то здания будут пустовать. Если вы хотите здание-икону, здание-скульпутуру, то этого недостаточно, нужно что-то невероятное. Проблема с этим проектом в том, что в нем должно быть больше масштаба. Такое здание должно выстраивать взаимодействие с городом гораздо активнее, чем сейчас. В первую очередь это касается нижнего этажа и крыши — сейчас и то, и другое неудовлетворительно.

MVRDV пытаются по-другому подойти к проекту, они обращаются к истории места. Офисные площади они расположили посередине — с этим все в порядке. Думаю, что на уровне земли здесь слишком много всего — это легко изменить, это же самое начало. Очень много исторических слоев, и нужно выбрать, какой именно сохранить и показать. Если пытаться рассказать сразу все, людям будет сложно понять, что они видят перед собой.

Мария Элькина: Спасибо, Доминик, за ценный вклад в дискуссию. Вини, вы видели проект Тучкова буяна, какое он на вас впечатление произвел?

Вини Маас: Парк сам по себе – это стандартный подход, он не может быть неправильным, и графика в проекте подчеркнуто нейтральная. Хорошо бы обсудить, на что способны парки, помимо этой нейтральности. Я бы опять вспомнил Париж, парк Ла Виллет. Конкурс на него когда-то вылился в дискуссию с радикально разными предложениями, и она помогла обогатить ландшафтную архитектуру, создала новую повестку, которая до сих пор актуальна. Мне нравятся конкурсы, которые показывают, какие жанры парков в принципе возможны сегодня, какие задачи они могут решать. Для такого рода конкурсов нужно заранее определять, что они должны давать городу, чтобы управлять ожиданиями и направлять их.

Мария Элькина: На меня этот парк произвел впечатление перебора: тут холмы, тут тропические растения, тут просто парк, тут японский сад, такая гиперфункциональность

Вини Маас: Я не соглашусь. В том же парке Ла Виллет показали разнообразие как концепцию, собрали все сады мира. Так что разнообразие само по себе можно отстаивать.

Мария Элькина: Сергей, вы не раз публично озвучивали свое мнение про Тучков буян. А что вы думаете про Охтинский мыс?

Сергей Кузнецов: Я видел проект Вини Мааса — это деревянные объемы с интересными пространствами внутри, и я кратко ознакомился с предложением Nikken Sekkei. Мне трудно высказываться относительно плюсов и минусов этих проектов, потому что я не знаю контекста, но я полностью согласен с Доминик в том, что касается вклада в город. В Москве для нас это обычная, рутинная вещь. Например, проект Бадаевских складов – он дает городу новую набережную и интересные общественные пространства внутри восстановленных зданий. Я надеюсь, что такой подход станет нормой.

Свежий образец из Москвы, с которым можно сравнить Охтинский мыс – это конкурс на офис «Яндекса» на месте отеля «Орленок». У него адекватная современная программа, которая отражает реальные потребности, есть открытый первый этаж и экологическая крыша. При этом я думаю, что у него довольно скромная архитектура.

Мы каждый раз хотим получить городское чудо, как, например, в технопарке «Яндекса» в Сколково Захи Хадид. Но я понимаю, что это не всегда возможно, и что это всегда решение клиента — создавать чудо или не создавать.

Возможно, проблема в несколько нейтральных проектах парка Тучков буян и Охтинского мыса является результатом острой критики и публичных кампаний. Вероятно, архитекторы и застройщики боятся скандала и предлагают что-то скромное. Но для меня странно думать, что Петербург закрыл свой список городских чудес Исаакиевским собором, и теперь мы будем делать только обычные проекты. Мы живем в интересное время с большим количеством возможностей — с новыми технологиями, материалами, идеями. Для меня было важно создать в Зарядье символ, который запомнили бы следующие поколения — и который дал бы им повод гордиться Москвой нашего времени.

Мария Элькина: Сергей Чобан, какое впечатление на вас произвели проекты?

Сергей Чобан: О Тучковом буяне лично я думаю, и это непопулярное мнение, что парк – неверное решение для этого места. В планировке Петербурга есть две важные ценности. Первая — это линия горизонта, соотношение между низкими зданиями и высокими. Вторая — плотность застройки, отношение между застроенными местами и свободными пространствами. Если мы, например, сравним три великих европейских города, Париж, Лондон и Петербург, то четко увидим, что процент парков вдоль реки в Париже и Лондоне, так сложилось исторически, гораздо ниже, чем в Петербурге. Если мы продолжим оставлять пустые места на набережных, то потеряем эту плотность. А она важна для людей, которые гуляют вокруг, заглядывают в окна первых этажей, вовлекаются в городскую жизнь. Перекосы не нужны, но именно в этом месте в Петербурге застройка была бы лучше, поскольку это создало бы баланс между плотностью и пустотой.

На самом деле, это место прошло три стадии осмысления: от mix-use до правительственного квартала, а потом — до парка с огромным количеством компромиссов, сделанных по дороге. Я принял участие в одном из этих компромиссов, так как делал проект театра для этого места — он остался после того, как отменили строительство судов. Было большой ошибкой не отказываться от него, весь проект парка должен быть сделан цельно, без всех стоящих там зданий, без подземных фундаментов. Но я думаю, что даже сам факт, что на этом месте строится парк, — результат выбора жителей Петербурга в пользу отказа от современной архитектуры. Это самый важный момент. Да, действительно, список закрыт, и никто не хочет современной архитектуры в центре города. Это проблема в том числе и конкурса на Охтинский мыс, где мы видим скромную, нейтральную архитектуру, которая ничего не выражает.

Мария Элькина: Нужно при этом понимать, что вот эта идея – не представлять вовсе никакого видения будущего вместо того, чтобы попробовать найти варианты, которые понравились бы многим – оказалась провальной. Мы видим, что и от этих компромиссных решений публика не в восторге, то есть, возможно, оценка петербуржцев как чрезмерно консервативных не так уж и верна. Дмитрий недавно в центре «Платформа» работал над большим исследованием общественных настроений относительно градостроительства и архитектуры в Петербурге. Дмитрий, не могли бы вы рассказать нам о результатах?

Дмитрий Лисицын: Давайте начнем с вопроса Марии: так ли консервативны жители Петербурга, как о них думают. На самом деле, нет. Пожелания сохранения исторической части и запрос на модернизацию сбалансированы. Идея города-музея довольно популярна: 47% респондентов говорят, что этот образ Петербурга важен для них лично. 30% горожан сообщили, что для них важен Петербург как самый европейский город России. 21% процент — что это самый интеллигентный город, 11% – самый толерантный город. Мнение тех, кто ценит европейский дух Петербурга, сбалансировано взглядами тех, для кого важна история. Мы задавали открытый вопрос: какой город наиболее похож на Петербург, и были удивлены, что Рим – вовсе не в лидерах. Первое место за Венецией (13%), на втором — Париж с 10%, третье у Амстердама. Люди думают, что город развивается, более 50% отметили это, и только 22% считают, что этого не происходит. В плане приоритетов развития лидером является экология — за нее проголосовали 50% жителей. 45% уверены, что самое важное — сохранить историческое наследие. Мнение, будто горожан не интересует ничего, кроме наследия, не подтверждается данными. 76% говорят, что не хотят менять ничего в исторической части, а 31% считают, что и там есть место новым идеям. 81% ответили, что за пределами центра специалистам следует создавать новые интересные современные здания. Что удивительно, жители старше 60 лет разделяют мнение молодых.

Вместе с тем, новая архитектура сейчас не играет серьезной роли в восприятии города. Мы спросили, какие места в городе наиболее важны. Если взять новые здания, то люди упоминают только Новую Голландию — про нее вспомнили 4% респондентов. Но мы видим, что «Лахта-центр» все больше людей воспринимают скорее позитивно, нежели негативно.

Мария Элькина: Выходит, консерватизм Петербурга – искусственно созданная иллюзия. Париж – хороший пример города, знаменитого своей историей, где нет, тем не менее, консервативной идеи и есть видение будущего. Доминик, расскажите, пожалуйста, как формируется стратегия развития города.

Доминик Альба: В первую очередь стоит сказать, что консерватизм – не то же самое, что сохранение наследия. Сохранять – значит быть достаточно современным, чтобы уметь анализировать, что является интересным и как это оберегать, делая актуальным для города. Сохранение — это не оставлять что-то за бортом, а брать это и идти с ним дальше. Как взять центр Петербурга с собой в XXI век?

В Париже мы размышляем над этим же вопросом. Возможно, самое удивительное – это Центр Жоржа Помпиду Пьяно и Роджерса, сейчас постройке 30 лет. Он находится в самом центре — и он невероятный. Есть люди, которые его ненавидят, а есть те, кто любят. Но это здание дало городу культурный центр, в который может зайти каждый, это не помпезный Лувр. Люди, приезжающие из пригородов, в Лувр не идут, но они идут в Центр Помпиду. Рядом с ним есть площадь, на ней выступают клоуны — и там проводят время самые разные люди. Вот, что означает сохранение. Все, что окружает Помпиду, собирались разрушить, но в итоге не тронули. Это здание новое, но оно многое дает городу.

В Петербурге было бы интересно найти что-то объединяющее, чтобы все разрозненные части вместе давали что-то городу. Люди смогут гулять, потом пойти в Эрмитаж, а потом — к Охтинскому мысу. Как объединить все эти места? У вас есть одна большая проблема: машины, машины везде, очень много машин вокруг маленьких кусочков земли, которые выглядят как острова. Это серьезная проблема, потому что каждое из этих мест должно предложить много разнообразных удобств для людей. Ведь следующий такой островок довольно далеко — он отрезан машинами и до него непросто добраться.

У меня нет ответа, но Дмитрий сказал, что 80% людей хотят чего-то нового. Это интересно и позитивно, вы можете сделать что-то новое, но новизна заключается не только в форме, она еще и в том, что происходит внутри.

Мария Элькина: Доминик, спасибо. Действительно, изрезанность автомобильными дорогами — главная, на самом деле, проблема обоих проектов. Что касается обновлений и консерватизма, то тут есть один несомненный факт. В Петербурге довольно консервативная профессиональная среда. Сергей Чобан единственный из нас, кто наблюдал Петербург последние 30-40 лет. Сергей, как меняется город с вашей точки зрения?

Сергей Чобан: Петербург, конечно, консервативен. Когда я учился, нам объясняли, что историческая часть Петербурга – это то, что мы должны сохранить, а все, что создается после Второй мировой войны, должно быть скромным. Сейчас эта «скромная часть» составляет 70% всех зданий города. В некоторых районах сложно догадаться, что вы находитесь в Петербурге.

Нам нужна не ностальгия по XIX веку, а современные методы реставрации и новые подходы к регенерации городской среды. А в том, что касается спальных районов, то тут люди правы, нам нужны эксперименты, которые позволили бы сделать эту среду полноценной. И часть этого эксперимента – новые яркие проекты. Но это путь, по которому нужно идти. Сейчас же говорится, что нужно сделать либо по старым образцам, либо разбить парк. Но если строить парк, то его нужно возводить с современными зданиями. Как Центр Помпиду в Париже — это противоречивая архитектура, которая находится в центре большого старого города. Петербуржцы боятся этого, поэтому для Охтинского мыса выбрали нейтральный проект, который ничего не говорит, где нет никаких противоречий. Конечно, вариант МVRDV более противоречивый, интересный и обсуждаемый, представляющий возможности для развития. Думаю, нужно идти в таком направлении, в том числе и потому, что это дает стимул развития и исторической среде тоже.

Мария Элькина: Важный вопрос — можем ли мы изменить облик нашего города с помощью отдельных проектов? Я бы хотела передать слово Сергею Кузнецову. Сергей, я думаю, что вы человек, который изменил путь развития Москвы. Конкурс на парк Зарядье был важен, поскольку показал, что город пошел в другом направлении. Повлияло ли это на то, как развивается Москва?

Сергей Кузнецов: Да, я считаю, что Зарядье оказало сильное влияние на развитие Москвы, это было ясное послание всем, общественности, профессионалам и властям, что происходят перемены. Раньше доминировали большие проектные институты, которые, по моему мнению, делают скучную архитектуру, не отражающую время. Зарядье стало нашим шансом изменить ситуацию в диаметрально противоположную сторону. Мы хотели дать понять, что можем делать что-то совершенно другое, привлекать всемирно известных архитекторов, проводить конкурсы с ясной системой жюри и судейства, с репрезентативным набором финалистов и открытой дискуссией. Путь к достижению результатов в парке Зарядье был сложен, потому что мы сталкивались с острой критикой профессионального сообщества, в Москве оно тоже консервативно. В итоге с точки зрения эффекта все вышло идеально. Сейчас парк посещает около миллиона человек в месяц, он очень популярен. А в городе появились и другие интересные проекты, как, например, проект Вини Мааса на проспекте Сахарова — жилой комплекс RED 7. Еще десять лет назад сделать что-то подобное было невозможно. По моему ощущению, да, это на 100% был манифест больших изменений в Москве. И да, мы можем продолжать делать чудеса, чтобы привлекать людей не только Собором Василия Блаженного, Кремлем и Большим Театром.

Мария Элькина: Вини, у вас сложилась репутация провокатора от архитектуры, и я задам вам провокативный вопрос. Зачем нам вообще нужно видение будущего? Может, нам нужно просто решать насущные вопросы?

Вини Маас: Я бы сказал, что городу нужно и глобальное видение, и средства его воплощения. Очень важно при помощи политиков и урбанистов понять, куда двигаться городу. Этот взгляд включает экономические и экологические цели, вклад в улучшение планеты, цели, связанные с мобильностью. Я мечтал бы о том, чтобы Петербург создал модель своего развития. Мы сегодня начали об этом говорить: нужны представления о том, как строить вокруг реки, как создавать инновации в исторической части, нужно превратить работу над периферией в инструмент, который потом в том числе позволит получить бюджет на восстановление центра. Заодно это позволило бы правильно позиционировать конкурсы и оценивать их вклад в город.

Мария Элькина: У нас есть несколько важных выводов по итогам дискуссии. Первый: нам нужно больше обсуждать проекты, нужны конкурсы, которые не обязательно приводят к реальному строительству, но порождают дискуссию. Во-вторых, Петербург — не консервативный город, он хочет развиваться, и люди, которые здесь живут, думают, например, об экологии и транспортных проблемах. В-третьих, городу нужны, как сказал Сергей Кузнецов, архитектурные чудеса, необычные проекты, которые привлекут внимание, спровоцируют обсуждения и станут драйвером развития. В-четвертых, нам нужно глобальное видение будущего, это полезно и для оценки конкретных проектов. И, наконец, нам нужна большая прозрачность процессов, больше исследований наподобие того, которое проводилось «Платформой», больше профессиональных обсуждений.