Главное

Слава Полунин. Часть 3

Предыдущая, 2-я часть. Начало в части 1.

В день рождения главного клоуна страны вспоминаем самые примечательные факты биографии Полунина.

Человечество всегда стремилось к счастью, пробовало разгадать, вычислить, понять его формулу. Для Славы Полунина это главное занятие в жизни. И именно этим он и его команда занимаются на протяжении вот уже трех десятилетий: еще в начале 1980-х с подмостков театров и концертных площадок на улицы и площади городов выплеснулись фейерверки радости, фонтаны счастья, остроумия и по-детски удивленного отношения к миру. За эти годы неутомимый Асисяй провел десятки праздников и карнавалов. А если праздников не хватает, он придумывает новые!

В 1993 году я заинтересовался традицией карнавалов и решил попробовать восстановить ее в России. Заплатил две тысячи долларов в качестве взноса России в Мировую ассоциацию карнавалов, а поскольку страна в этом не участвовала, я стал самозвано представлять ее в этой ассоциации. Потом отправился на один из сборов, увидел, что там все как-то пыльно, оставил им свою членскую карточку и уехал. Я понял, что там ничему не научишься, и начал придумывать свои идеи карнавалов, современные. Так же, как когда-то сделал с клоунадой.

Мы работаем как лаборатория по созданию всего радостного и счастливого, и у нас постоянно рождаются красивые истории. В этом году мы сделали эскиз нового проекта — Цветного карнавала. Наконец возник замечательный повод сделать праздник для детей. Обычно мы стараемся для взрослых, чтобы помочь им как-то разобраться с жизнью, а дети уже счастливы. Пока шла подготовка, соседняя деревня нас сторонилась: местные увидели, как грузчики выносят из машины большой череп, сделанный Михаилом Шемякиным, и обходили Мельницу стороной. Но потом стали звонить, предлагать свои руки и головы для участия, набежали с мыльными пузырями, появились какие-то чудовища на ходулях. Мы пригласили двести детей, а они притащили родителей. Андрей Бартенев со своей командой за считанные минуты переодевал гостей в цветное. Наши артисты водили за собой на веревочке сорок человек по «царству Алисы», от одного события к другому, «из мира в мир переходя». А в конце праздника в огромный курятник — куриный цирк, где куры живут в гигантском яйце и выступают в представлениях вместе с артистами, — набилось четыреста человек.

Мы приспосабливаем наши идеи к ситуации и месту, при этом важно, чтобы нам самим было интересно. Но когда к нам обращаются с просьбой устроить праздник, чтобы на всю катушку, мы всегда предлагаем Белый карнавал. В сентябре 2007 года для самого масштабного Белого карнавала в московском Коломенском я собрал все лучшее в мире из того, что есть в романтическом уличном театре, связал вместе, создал единую среду, и праздник продолжался десять часов без остановки! Не было начала, не было финала! До и после мы делали подобные карнавалы в усеченных вариантах. Например, в том же году поставили три шапито у Петропавловки, а вокруг выступали танцоры в образах белых фантастических бабочек. Их создал голландский хореограф японского происхождения Шусаку Такеучи. Но продюсеры, к сожалению, не смогли вытянуть все шоу в полном объеме.

Сейчас мы готовим проекты Crazy Woman («Бабы-дуры») и «Снег и огонь», пробы которого мы также делали на Мельнице. Здесь сооружали ледяные глыбы с цветами, катали ледяных баб.

В России ко мне постоянно подходили и подходят молодые люди с вопросом, как и где можно поучиться. И в 2003 году мы решили сделать школу «Дураки на Волге» — взять корабль и отправиться по реке. Объявили набор, приехала тысяча человек со всей страны, а отобрали мы в итоге пятнадцать. Я выбрал десять педагогов, каким-то необыкновенным способом мы достали на месяц корабль и отправились по Волге со всей компанией. Школа была очень специальная. У каждого дня было свое название. Его мог написать на большой доске любой человек. Но если написал, то и отвечал за это: день Хармса, день Шнурка, день Синей Птицы — все в эти сутки строилось вокруг написанного слова. С утра ученики и преподаватели шли в костюмерную — огромную комнату, заваленную костюмами и реквизитом, — выбирали костюм своего персонажа и весь день жили в этом образе. Представьте, с утра до вечера вокруг тебя разгуливают гоголевские характеры. Дожившие в образе до вечера получали билет на ночной бал на верхней палубе. Бал — вершина каждого дня. Мы заходили в порты, запускали публику к себе или сами вываливались на причал, устраивали парады и огненные шоу. На земле никто не знал о нашем прибытии — мы совершали набеги. Через две недели выяснилось, что с нами плывет «заяц». Он жил в трюме, и кто-то носил ему еду. Он тоже переодевался в костюмы! Пришлось его легализовать. Наше путешествие было снято, и теперь монтируется фильм. Мы снимаем все, что с нами происходит, кладем на полку, а потом ждем, когда появится время доделать.

_{В 2007 в Петербурге проводились выборы короля карнавала.
Большинством голосов выбрали меня. Пришлось выполнить
свои монаршие обязанности и сделать колонну короля
карнавала. С художником Алексеем Костромой мы одели людей
и самую грубую технику в лебяжий пух, а хореограф
Шусаку Такеучи заставил двигаться с особым изяществом даже
верблюда, между горбами которого сидели две маленькие
девочки в костюмах бабочек...}

У нас традиция не пропускать ни одного праздника. Мы отмечаем китайский Новый год, русский Новый год, индийский, еврейский. Нам любой праздник подавай, мы его и отметим! А если нам не хватает праздников, мы их придумываем. Два года назад на Мельнице собралось сто пятьдесят человек, и мы придумали такую идею: все живут в разных комнатах или по соседству и каждый час празднуют наступление Нового года в тех регионах мира, где он наступил. А гости наши были со всего света! Мы целой бандой вламывались в комнату к тому человеку, в стране которого наступал Новый год, а некоторые еще орали под окнами на улице. Нужно было за следующий час успеть попасть в нужное место, опять отпраздновать Новый год, снова переодеться, понять, куда двигаться дальше, и не опоздать! И эта история продолжалась с четырех вечера до четырех утра. Творилось что-то невероятное! Музыкант из Новосибирска Миша Сергеев устроил настоящий сибирский Новый год, с пельменями и водкой. Девочки-финки праздновали в сауне, в бочку человек пятьдесят влезло. У татарина Ромы Дубинникова шестьдесят человек сидели в три яруса по полкам в комнате два на три метра и распевали татарские песни. Просто чудо из чудес!

Бывает, мы устраиваем недели цветной еды: каждому дню даем свой цвет. Еда, одежда, цветы — красного, желтого, зеленого цвета! Даже музыка! И наряжаются все соответственно. Так мы обыденное делаем необычайным. Тот, кто гостит у нас больше двух дней, отправляется дежурить на кухню и готовит на компанию. И вот двое наших друзей, художники из Питера, забыли, что они дежурные. День был красный. В последнюю минуту они сварили спагетти, и чтобы все прошло как положено, сделали очки с красными фильтрами.

Белый карнавал

Шествие по Венеции

Цветной праздник на Мельнице

Петербургский карнавал, 1997 год

Андрей Бартенев

Мы познакомились со Славой в феврале 1993 года в кинотеатре „Родина“ в Петербурге. Я приехал со своими перформансами „Ботанический балет“ и „Полеты чаек в чистом небе“. В большой программе Академии дураков участвовали и „Дерево“, и „Ахе“, и куча музыкантов. Нас поселили с группой гимнастов в Пушкине, в Китайском городке, и как-то вечером Слава вышел в костюме зебры. Когда у Славы начался лондонский период, мы у него гостили, и он рассказывал о своей идее дома, большой интернациональной площадки, куда бы все могли приезжать репетировать, творить, придумывать новые проекты. Таким оазисом стала Мельница под Парижем. Это место все больше и больше превращается в страну Славы Полунина. В течение двух лет мы приезжали с друзьями к Славе, чтобы делать белую комнату. После работы валялись и отмокали в бане, а тем временем на Мельницу каждый день приезжали разные люди. Гостей было много — персонажей, артистов, клоунов, которые своим присутствием определяли цвет, динамику и настроение дня. Слава и Лена — космические сиамские близнецы. Эта пара мне видится, конечно, мессиями в образе клоунов. Клоунская маска помогает им очень быстро проникать в человеческие души. Наш мир уже настолько перегружен информацией, что только клоунские манипуляции позволяют некоторым истинам достичь людских сердец. Потому что если говорить без определенной доли юмора, в лоб, многие вещи уже не воспринимаются. Но когда они подаются с огромным клоунским носом какого-нибудь оранжевого или красного цвета, открываются створки человеческих сердец и информация быстрее доходит до души. Тогда мы тоже стараемся превратиться в доброго клоуна и становимся способными совершать больше добрых дел».

Михаил Шемякин

Наше знакомство со Славой случилось в Америке, в моем поместье Клаверак. Все произошедшее напоминало куски какого-то феллиниевского фильма. Я обычно работаю по ночам. Ну, и днем тоже работаю. Так вот, часов в пять ночи мы с моими техниками обрабатывали огромную фигуру Петра Первого. Всюду в окнах мастерской виднелись странные причудливые персонажи „Карнавалов Санкт-Петербурга“, отлитые в гипсе. Поэтому жители прибрежных домов и всего нашего поселка немного побаивались меня и считали, что в копии этого французского замка живет семья не то вампиров, не то колдунов, которая по ночам манипулирует громадными белыми фигурами. И вот в ночи в это поместье въезжает вереница маленьких фургончиков, из которых начинают выскакивать очень странного вида люди: мальчики с крашеными волосами — зелеными, красными, какой-то человечек с милейшей физиономией и печального вида девушка с японской внешностью. Это была Лена, жена Славы. Человечек подбежал к дверям мастерской и произнес: „Четыре года я вас искал! И вот наконец я вас нашел. Я Слава Полунин. Я работал в Cirque du Soleil. Должен признаться, что часто использовал ваши чудесные рисунки, вернее, персонажей из «Карнавалов Санкт-Петербурга»“. Я знал об этом от знакомых, которые советовали мне заняться деятельностью Cirque du Soleil на предмет использования моих персонажей. Но как-то руки до этого не доходили. А когда Слава Полунин признался мне, что необыкновенно любит мои работы, всякое желание судиться автоматически пропало. Уже часов в шесть утра мы сидели за столом, пили чай. Слава выбегал к своим машинам, вытаскивал какие-то книги — оказалось, что один или два фургончика были заполнены книгами. Они двигались по направлению к Нью-Йорку, потому что собирались уезжать из Америки в Англию, а в фургончиках хранились их домашнее имущество и уникальная библиотека. Когда Слава вошел в мое жилище, то первым делом подбежал к огромным шкафам и стал листать книги с криками: „Вот эта у меня есть! А эта мне обязательно нужна! Где ее можно купить?“ В общем, выяснилось, что у нас совпали вкусы и взгляды на многие вещи: на костюмы, на Средневековье, на театральную деятельность разных эпох, на многих-многих художников, близких как мне, так и ему. Поэтому у нас мгновенно возникла взаимная симпатия. Наша дружба началась именно в эту безумную ночь, когда мы пили чай и фантазировали о совместных проектах.

С тех пор мы стали со Славой время от времени работать и делать перформансы на моих вернисажах в Эрмитажном театре в Петербурге и в Третьяковской галерее. К нашему содружеству присоединились также Антон Адасинский и Анвар Либабов. С этой чудесной командой мы делали свои хеппенинги на площади Святого Марка в Венеции. Слава время от времени приезжает ко мне, поскольку живет по соседству, и мы обсуждаем разные творческие планы. Несколько лет назад мы приступили к очень странному черно-белому импровизационному фильму без сюжета с условным названием „Гофманиада“, снимаем который в полях, лугах, на деревьях, в башнях замков. Должна получиться история в духе Гофмана, немецких романтиков и одновременно раннего Бунюэля. Кроме того, у меня планируется выставка „Тротуары Парижа“, которую я готовлю уже двенадцать лет. И во Францию в связи с этим событием кроме Славы приезжали также Антон Адасинский и Андрей Бартенев. Выставка будет проходить в Мраморном дворце в Петербурге, где в течение месяца будут ставиться одноактные балеты и устраиваться перформансы на тему моих рисунков. Слава в этом сложном метафизическом, символическом перформансе будет играть роль Пульчинеллы, а Антон — роль госпожи Смерти. Так что наше содружество, к общей радости, продолжается. И есть еще много планов, о которых не хочется заранее говорить, чтобы не сглазить.

Любой мало-мальски причастный к искусству человек понимает и знает, что Слава Полунин интернациональный мастер и уникальное явление в сегодняшнем мире культуры. В наш жесткий век он сохранил в себе феноменальную, я бы сказал, фра-анжеликовскую чистоту, незамутненный детский взгляд на мир — радостный, лучезарный и одновременно печальный, трогающий за душу любого человека. За это его и любят во всем мире. И я его чту и люблю и мечтаю продолжить совместную работу, потому что дружба с ним и общее творчество — подарок судьбы.

Есть один интересный момент в нашей дружбе. В моем искусстве громадное место занимает образ смерти: и в скульптуре, и в графике, и в живописи, и в фотографии. Я работаю над книгой „Образ смерти в катакомбах Палермо“. Она состоит из снимков уникальных мумий, у каждой из которых свое застывшее выражение лица: крик, печаль, плач, стон. В этих катакомбах работали и Гойя, и Отто Дикс — кто только из художников не рисовал эти знаменитые палермские мумии! Ну, а Шемякин их не рисует, а фотографирует. Хотя, безусловно, я пользуюсь этими снимками в своих графических циклах „Пляски смерти“. Слава же принципиально отгораживается от всего, что связано со смертью, с трагедией, с болью. Книг со страшными историями он не читает, киношные страшилки не смотрит, разговоры на мрачные темы пресекает. Однажды я хотел затащить Славу в подземелье одной французской тюрьмы, в которой отбывал заключение и в ней же скончался флорентийский герцог Людовико Сфорца, покровитель Леонардо да Винчи. „Нет, это страшно, я не хочу всего этого видеть!“ — воскликнул в ужасе Слава и наотрез отказался спуститься в темницу Сфорцы. Его супруга Лена в подземелье спустилась, оставив Славу у входа в подземную тюрьму.

Полунин создал свой радужный, сверкающий и улыбающийся мир, в котором Мастер Слава творит и обитает. Но это не бегство, не дезертирство от трагедий и жестокости окружающего мира. Слава, возможно, как никто остро воспринимает и чувствует боль и страдание, присутствующие в нашем веке, но чтобы своим талантом и творческими озарениями хоть как-то облегчить мучения уставших душ, он должен в своем замкнутом мире создать то, что приносит людям радостные и светлые часы и минуты и именуется большим искусством. У него абсолютно свой мир, который, казалось бы, не должен соприкасаться с моим. Тем не менее когда он приехал ко мне в Клаверак, в Америку, то попросил разрешения сделать копию деформированного бронзового черепа гидроцефала, установленного у меня в парке. Ему отлили копию в фибергласе цвета белой кости.

Впоследствии, когда этот череп был водружен на колеса от американской телеги XIX века и мы устраивали перформанс Memento Mori („Помни о смерти“) во время одного из венецианских карнавалов на площади Святого Марка, венецианцы и туристы постоянно ощупывали череп: было впечатление, что они столкнулись с черепом великана из детских сказок. Этот перформанс был по-настоящему впечатляющим! Слава Полунин, облаченный в костюм Пульчинеллы, сшитый из грубой мешковины, в большом колпаке, подняв на плечи оглобли, тащил за собой громадный двухметровый череп, покачивающийся на двух деревянных колесах. На черепе полулежал в черном венецианском плаще Мефистофель — Антон Адасинский, время от времени потягивавший вино из бутыли, перемежая питие игрой на флейте и выкрикивая на неведомых языках пламенные речи, обращенные к оторопевшим венецианкам. Позади черепа на высоких ходулях вышагивала страннейшая взлохмаченная ворона, которую мастерски изображал Анвар Либабов. И все это замыкало шествие шемякинской группы ряженых, прилетевших для участия в нашем перформансе из разных стран.

Однажды я спросил Славу, почему ему, избегающему всего мрачного и замогильного, нравятся шемякинские „Танцы и лики госпожи Смерти“. На что он, многозначительно посмотрев на меня, ответил: „У тебя это совсем другое“. Думаю, что Слава чувствует и понимает, что в моих работах нет патологии. Можно ведь и цветок так нарисовать, что станет жутко, страшно и тошно. А можно создать серию уникальных гравюр, как, к примеру, „Танцы смерти“ Ганса Гольбейна, которые и по сей день вызывают у ценителей искусства чувство эстетической радости».

Друзья

Андрей Бартенев — Михаил Шемякин —
Борис Гребенщиков — Слава и его команда

Музыканты дружат с музыкантами, художники — с художниками, актеры любят проводить время в компании своих коллег, модельеры тусуются со стилистами и разными другими кутюрье. Так часто бывает. А Слава Полунин дружит со всеми! Слава — большой коммуникационный магнит-излучатель. Он никогда не пройдет мимо человека неординарного, необычного, непохожего на других. Мир, которым он себя окружил, его жизнь и то, что он принес миру в этой жизни, — все это соткано из самых важных, самых прочных и надежных нитей под названием «Дружба».

Андрей Бартенев

В Академии дураков я собрал людей, которые странно творят, по-особому видят мир и по-своему его перевоплощают. В эту организацию входят десятки людей со всего мира. В России у меня три любимца среди художников: Андрей Бартенев, Алексей Кострома и Николай Полисский. Каждую комнату на Мельнице я задумал сделать как спектакль, как особый мир. Приехал както Бартенев, зашел в одну из комнат и спрашивает: «Что здесь будет?» Я отвечаю: «Алиса в Стране чудес!» — «Дай подумать», — говорит Андрей. И на следующий день заявляет: «Это пространство должно быть завито, как вьющиеся бобовые побеги, и получится „Джек и бобовое зернышко“. А наверху спальня, как будто бы стручок раскрылся!» — «Когда можешь приступить?» — заинтересовался я. «Через месяц приедем с друзьями и все сделаем!» Действительно, они машинами свозили на Мельницу картон, создавали из него объемные структуры и крепили на стенах скотчем. А потом мы два года искали технологию, чтобы сделать эту конструкцию прочной. И в Берлине нашлись мастера, которые закрепили эту штуку с помощью металлической сетки и пластика. Тогда бобовое зернышко стало видно!

Михаил Шемякин

Как-то на выставке в Париже я увидел удивительной красоты акварельную серию Шемякина «Карнавал СанктПетербурга». Когда в 1994 году Cirque du Soleil гастролировал по США, я узнал, где под Нью-Йорком живет Шемякин, напросился в гости и начал уговаривать Мишу поучаствовать в «Дьяболо», ведь вся эта история началась именно с его акварелей про карнавал, где внешнее — это праздник, а внутри — чертовщина и метафизика. Я подумал, что интересно соединить праздничность клоуна и метафизику демона в одном сюжете, к тому же взять в партнеры интересного человека и вместе покопаться в этой теме. Шемякин в молодости пробовал что-то делать в театре, но потом бросил, и я постарался вернуть ему интерес. В результате сюжет спектакля был построен на крысах: Шемякин сделал маски, а Адасинский с его девчонками играли крыс. Многие говорят про Мишу: «Суровый, тяжелый!» А я его таким не вижу. Очень светлый человек, мне с ним легко. Я его очень люблю. У него потрясающая библиотека, величиной с дом. В нее можно зарыться и не вылезать оттуда никогда. Мы подумали, что, раз мы оба так любим карнавал, нам надо в Венецию. В 1998 году Миша решил поставить в Венеции статую Казановы и попросил меня приехать. Я позвал с собой Анвара Либабова и Антошу Адасинского — поучаствовать в открытии памятника. Мы привезли в Венецию шемякинскую скульптуру «Череп» на колесах и катались на ней по главной площади: Антоша сидел на черепе и играл на свирели, я тащил эту арбу, а Анвар черным ангелом на ходулях следовал за нами. Через несколько лет Миша создал большой красивый спектакль на площади Святого Марка.

Борис Гребенщиков

Шел 1981 год. Дворец молодежи. Смотрю, сидит Гребенщиков в кафешке, подхожу и спрашиваю: «Боря, может, у нас в театре поиграешь на гитаре?» — «Давай», — отвечает. Тогда все не утвержденное партией было запрещено, но ребята из «Аквариума» сами распространили билеты среди друзей и дали потрясающий концерт. На следующий день меня вызвали на ковер. Говорят: «Если у тебя еще что-то незалитованное будет происходить — смотри!» Мы-то пантомима, а тут — конкретные слова, нужно было литовать.

Борис Гребенщиков

Первое, что мне приходит в голову при упоминании имени Славы Полунина, это воспоминания о том времени, когда положение „Аквариума“ было, мягко говоря, шатким и нас особо никуда не пускали играть. Шел 1983 год. Слава, ни на секунду не задумываясь, сказал: „Если вам негде играть, приходите ко мне в театр!“ — „Слава, могут быть проблемы“, — сказал я ему. „С этим я справлюсь“, — ответил он. И мы у него в этом маленьком зале во Дворце молодежи отыграли как минимум два концерта, что было для него очень опасно, и, по-моему, даже были какие-то репрессии. Но он героически все это вынес, не сказав ни слова. И это было и остается для меня свидетельством потрясающего душевного благородства. Мало таких людей.

А второе по очереди и первое по значимости: то, что делает Слава, для меня — повод гордиться Россией. Я первый раз увидел The Snow Show, по-моему, в Манчестере, или в Ливерпуле, не помню. Я был потрясен. И зал был потрясен. Когда я вижу русского человека, которого знаю и который поставил спектакль мирового уровня, настолько совершенный, сделанный с таким большим вкусом, то понимаю, что это работа настоящего гения. И после спектакля я захожу за сцену... А их там трое! Они все это исполняли втроем. Это вообще невероятно. Я ведь тоже все свое время провожу в этом мире и знаю, что для такого действа необходимо двадцать, даже тридцать человек! Так что это не просто гениальность, это еще и чудо! Я горжусь тем, что мы со Славой знакомы. Потому что в России много того, что мне не нравится. Но пока существует Полунин, у меня есть повод говорить, что Россия может производить искусство на самом высшем уровне, сравнимое с искусством Гомера и Шекспира!»

_{«Дьяболо» — спектакль, сыгранный всего несколько
десятков раз за почти пятнадцать лет своего существования. Перевернутый , взъерошенный, бурлящий мир карнавала, в котором
сама жизнь играет, а игра становится на время самой жизнью,
влечет к себе праздничностью и свободой. В кривом зеркале
карнавала отражается то, что спрятано за маской
повседневности. Шут и Дьявол встретятся здесь лицом к лицу
и станут вращать колесо карнавала, колесо жизни, колесо бытия...
В этом Зазеркалье шутовство Дьявола сменяет
дьявольская усмешка Шута...}

За сценой

Еще в лицедейские времена я придумывал разные формулы. Например, формулу, как найти нужного человека. Во время спектакля я слушал, где в зале смеются громче всего. Когда в зале находится талантливый на смех человек, все на него оборачиваются и начинают подхватывать. После спектакля мы подходили к таким людям и брали телефончик, а потом бесплатно приглашали на премьеру. Они садились в разные точки зала, и премьера была просто убойной! Так у нас появилась Михля, Танечка Миронова. Она так хохотала! Когда она пришла в третий раз, мы спросили у нее, кем она работает. Оказалось, она филолог, переводчик. «Бросай это, будешь смеяться каждый вечер в зале!» — предложили мы. А в дальнейшем она отвечала за информационную часть, то есть была вместо Интернета: вытаскивала отовсюду все самое лучшее — спектакли, идеи. Ее все в театре любили за потрясающе веселый характер. И вот какая история приключилась на гастролях во Франции. Однажды Михля с Анварушкой пошли в эльзасский бар, а за соседним столиком сидел удрученный жизнью человек, который, как оказа-лось, был замдиректора банка. Михля вернулась из бара через пять дней. Банковский работник влюбился в нее по уши! Он тоже пять дней не показывался в банке. Потом он пришел за нее извиняться: «Любим друг друга, — говорит, — хотим пожениться». И поженились. А у себя на работе он получил волчий билет — больше его в банковское дело не брали. Но постепенно все наладилось, у них куча детей. В наш список хохотушек Михля попала в 1985 году, а в 1990-м вышла замуж.

Техник Гена Бохан был и моряком, и завскладом, десять профессий перепробовал. Он великий снабженец. Для него не существовало слова «невозможно». В ноябре 1988 года мы работали у Адмиралтейства. «Геныч, — говорю, — у нас спектакль в фонтане, мы будем изображать путешествие на бочках по всему свету, с брызгами, акулами, девятым валом! Нужно, чтобы фонтан был горячим». Отвечает: «Хорошо, будет». Перед началом спектакля вода в фонтане была теплая — Геныч взял машину и катался по кочегаркам, сливая оттуда воду. В другой раз говорю: «Гена, нужен остров в Финском заливе. Мы сделаем школу, соберем там всех с палатками, будем учить. Нужен остров, нужен корабль, военная кашеварка». Плюс мы хотели с этого острова делать атаки клоунов на всякие порты в Финском заливе, без объявления, спонтанно. Гена пошел к начальнику Северо-Западного военного округа в Генштаб на Дворцовой площади и говорит: «Слава Полунин устраивает школу уличного театра! Впервые в России!» Начальник отвечает: «Хорошо. Корабль и кашеварку с кашей дадим. А остров не наш». Гена несколько недель искал хозяина острова. Выяснилось, что хозяина нет, и мы этот остров с фантастическими катакомбами — форт Тотлебен — заняли. В конце 1980-х мы поехали на гастроли в Швейцарию. Там Геныч приходит ко мне и заявляет: «Можно отпроситься? Женюсь! Пришла одна графиня швейцарская, влюбились мы друг в друга». Женился. Замок среди гор и полей. И Геныч — граф! А через месяц возвращается, говорит: «Можно обратно?» — «Что случилось, Гена?» — спрашиваю. «Когда я узнал, что у них там каждый шаг расписан на десять лет, я еще попробовал вписаться. Но когда они начали заворачивать одеяло под матрас, я не выдержал! Они так делают потому, что в старину экономили тепло. Чтобы замок отопить, сколько же денег надо! Они и не топят зимой в своих домах. Завыл, как зверь, на второй день и вырвался из этого кокона!» И Гена вернулся. Теперь живет в Питере.

Человек-гора Глеб Титанян — все тело в татуировках — производит самое устрашающее впечатление. А на самом деле Глебушка умнейший, нежнейший, добрейший, поэтичный человек. Знающий литературу, любящий абсурдистов, черный юмор, символистов, тамплиеров. Удивительно богатый своими знаниями, интересами, теплый, заботливый. Дон Кихот. А по внешнему виду не скажешь. Время от времени он говорит: «Вот тебе нужно это или то, может, я пригожусь?» Сейчас я занимаюсь библиотекой, и Глеб, который очень любит книги, приехал на пару месяцев, чтобы разобраться с библиотекой, сделать каталог. Скрупулезный человек. Он никогда этим не занимался, но ему очень интересно. Говорит: «Страшное дело. Возьму книгу, забываю записать в каталог, начинаю читать и не могу оторваться. Опомнился — следующую читаю. Опасная работа».

Рома Дубинников — гений. То, что он делает, просто нереально. Месяцами он ищет одну ноту. Находит, включает ее, и она тянется в спектакле часами, и от нее не оторваться! Он вкладывает в ноту два-три уровня, и она буквально висит в воздухе. Или говорит: «Давай поставим микрофоны и динамики по всему саду на Мельнице». Я нахожусь в доме, вокруг меня музыка, я выхожу из дома, иду куда-то — музыка идет за мной. Я сижу в доме, в синей комнате, — Рома включает шум дороги, водопада или пение птиц из другого конца сада. Выхожу на улицу — издалека кто-то орет, рядом кто-то разговаривает, трамвай едет. Рома экипирован микрофонами, и все, что вокруг него происходит, записывается. Он не музыку делает, а звучание мира. И из этих звуков он создает другие миры. Во время спектакля в ход идут обычно три-четыре магнитофона и куча каких-то компьютерных программ. Он все время находится в импровизации. Он чувствует, что на сцене вдруг изменилось настроение, и тут же включает другую мелодию, которой в спектакле никогда не было. И она оказывается точно в десятку! Как хороший повар добавляет специи, так он добавляет или убирает звуки.

Текст: Аркадий Волк
Фото: архив Вячеслава Полунина, Владимир Мишуков, Михаил Шемякин, Виктор Лаврешкин, Елена Яровая, Derevo, архивы пресс-служб

Автор:

Марат Тынчеров, 24 декабря, 2012

Материал из номера:

Декабрь

Люди:

Вячеслав Полунин

Комментарии (2)

Гость 19 июля, 2014

Комментарий удален

Гость 18 июля, 2014

Комментарий удален

Слава Полунин. Часть 3

Подписаться:

Поделиться:

В день рождения главного клоуна страны вспоминаем самые примечательные факты биографии Полунина.

Друзья