Она принадлежит к исчезающему виду, к которому неприменима формула «только бизнес, ничего личного». У них сплошное личное: работа как смысл жизни. Советские концертные администраторы были, по сути, продюсерами еще до того, как это слово вошло в оборот. А еще строгими и заботливыми отцами и матерями для артистов. Лавринович – из этой породы.
Вы работаете в «Октябрьском» с 1972 года. Тогда было проще?
В те времена была совершенно другая ситуация: залов мало, исполнителей еще меньше, особенно зарубежных. Помню, когда в 1978-м мы принимали Элтона Джона, творилось что-то немыслимое: вокруг зала поставили металлические ограждения, я ночевала внутри вместе с милицией, на пять минут вырвалась домой переодеться. А теперь хотите Мадонну или The Rolling Stones – пожалуйста, нет ничего недоступного.
Для вас это хуже?
Тогда можно было летом взять «Березку», ансамбль Игоря Моисеева или наш ленинградский Мюзик-холл – и они работали два месяца без перерыва. Сейчас артистов, которые способны собрать зал хотя бы три раза подряд, единицы.
Можно вычислить, кто может это сделать, кто будет иметь успех?
Нужна интуиция, без нее в нашем деле невозможно, как и без умения рисковать. В начале 1980-х Пугачева прекратила сотрудничество с Паулсом. А меня в Юрмале с ним познакомили, и я предложила сделать у нас творческий вечер. Он стал отказываться: нет солистов, нет репертуара. Моя команда вместе с Леонтьевым поехала в Юрмалу, и я сказала Паулсу: «Первое отделение – ваш мюзикл “Сестра Керри” с Маргаритой Тереховой, второе – Леонтьев, которому вы за два месяца должны написать материал». Причем Терехова в тот момент об этом даже не подозревала, а Леонтьев был полузапрещен. Раймонд Вольдемарович, интеллигентнейший человек, от такой наглости просто растерялся. Это была чистой воды авантюра! Но в результате он дал Валере несколько песен, включая знаменитое «Затмение сердца», приехал сам, хотя волновался больше нашего, и у нас с огромным успехом прошли три вечера.
Паулс не раз публично сожалел, что упразднены худсоветы. Вы согласны с его мнением?
Раньше в худсоветы входили композиторы, режиссеры, редакторы – творческие люди. Сейчас свобода, и посмотрите, что делается: за многое откровенно стыдно. Артист снимает клипы, оплачивает эфиры, а потом выходит на сцену – и зал полупустой: король-то голый!
Если концерт арендный, не все ли вам равно, полон зал или нет?
«Октябрьский» продержался и в самые трудные годы, когда залы пустовали, потому что мы работали каждый день. Все наши сотрудники знают, что артистов надо любить, здесь их дом. В любой ситуации я всегда сделаю все от меня зависящее, чтобы защитить артиста. Когда Эдите Пьехе в одном московском зале понадобилось прибить на сцене гвоздь, у нее потребовали предоплату. У нас такое невозможно. Наша буфетчица работает с открытия зала в 1967 году! Меня артисты в Москве спрашивают: «А как Машенька?» – «Работает».
У вас в кабинете висят фотографии Ельцина, Путина, Собчака в «Октябрьском». Кто произвел самое сильное впечатление?
Однажды у меня был минутный разговор с первым секретарем Ленинградского обкома КПСС Григорием Романовым. Он спросил, довольна ли я залом, – он им очень гордился. А я ответила, что нет: у нас сцена широкая, но мелкая, поэтому мы не могли привезти многие зарубежные театры, и гримерок мало. Романов говорит: «А можно расширить?» Я: «Да, если снести Греческий проспект». Это была, конечно, шутка, но наши кураторы тогда мне выговаривали: мол, а если он придет в кабинет, нажмет кнопку и велит снести Греческий? Путин же часто бывал тут при Собчаке, поэтому когда он приезжал, уже будучи президентом, мы разговаривали, шутили, ведь нас связывают приятные воспоминания.
Есть на эстраде явления, о которых вы скажете: «Пока я директор, этого здесь не будет»?
Я нормально отношусь к Comedy Club, но когда они пришли ко мне, я отказала. В «Октябрьском» выступали парижская «Гранд-опера», балет Бежара, Дюк Эллингтон, Ростропович, Темирканов. Ребята стали уверять, что никаких их обычных слов со сцены нестись не будет. Однако если что-то подчистить, что-то убрать – не будет и программы. Мне звонили разные влиятельные люди, и для плана это было бы хорошо, потому что в те дни зал простаивал. Но нет.
Вы, как и директора Эрмитажа, метрополитена или «Водоканала», известны в городе. При этом в справочнике «Кто есть кто в Петербурге» о вас всего три строчки: Высшая профсоюзная школа, заслуженный работник культуры. Восполните этот пробел.
По первой профессии я фармацевт. Но еще когда проходила практику в аптеке, поняла: это не для меня. Работала в Петроградском райкоме комсомола, возглавляла комсомольскую организацию фармацевтического училища, а когда узнала, что в «Октябрьском» освобождается место администратора, позвонила директору. Мы поговорили минут двадцать, и он сказал: «Пишите заявление. Мне достаточно вашего желания и организаторского опыта». И с тех пор я здесь: администратором, главным администратором, замдиректора, а с 1988-го – директором, кстати первым, которого избрал коллектив. И с сыном у меня похожая история. Он окончил стоматологический факультет, интернатуру, принес диплом и сказал: «Спасибо, но это не мое». Я даже на него не рассердилась, потому что сама прошла через это. Влад всю жизнь провел в «Октябрьском»: школа рядом, после уроков он приходил обедать в нашем буфете. Я все время была на работе, и сын рос среди артистов.
Сейчас он живет в Америке, где продюсировал гастроли наших артистов, в частности Пугачевой, Киркорова в Лас-Вегасе и в «Мэдисон-Сквер-Гарден» в Нью-Йорке, потом организовывал бои без правил. Моей внучке десять лет, а четыре месяца назад родился внук, и, честно говоря, я уговариваю сына с семьей вернуться.
Комментарии (0)