Исаак Штокбант: «Мы хватали бомбы-«зажигалки» руками и пихали их в ящик с песком»

Исаак Романович, как для вас началась война?

22 июня 1941 года я был на даче в Дудергофе, мне было пятнадцать лет. Утром я услышал, как мама плакала на кухне, — по радио объявили о начале войны. Я стал успокаивать ее: «Ну что ты плачешь? Мы через неделю немцев расколошматим!» Мы вернулись в город — жили на Невском проспекте, 32–34, где польская церковь. Поначалу со всеми женщинами и мальчишками из нашего двора ходили на рытье противотанковых окопов. Но вскоре немцы начали бомбить город. И каждую воздушную тревогу мы бежали на крышу нашего дома и прижавшись к трубе следили, чтобы туда не упали термитные бомбы — «зажигалки». Они моментально прожигали кровлю, и возникал пожар. У нас были перчатки, мы хватали бомбочку — она весила три-четыре килограмма — и пихали ее в ящик с песком.

Когда вы увидели первую смерть?

У нас была приличная двухкомнатная квартира, и все ленинградские родственники с началом блокады переехали к нам, чтобы вместе теплее было. Печурку-буржуйку топили мебелью — старинной дубовой столовой. Дедушке тогда было пятьдесят четыре года, он умер от голода первой морозной зимой. Я виноват перед ним, потому что мама последний кусочек еды отдавала мне. И ведь похорон не было. Его просто перевязали в простыни и вытащили на улицу. Тогда постоянно ходили лошади, тянули сани, на которые грузили умерших. Клячи сами были уже без сил, и за ними шли люди — ждали, когда животное упадет, чтобы его съесть. Я до сих пор не знаю, где похоронен дедушка. Каждый год езжу по братским кладбищам — и на Пискаревку, и в Новой Деревне — кладу цветы на безымянные могилы.

Я читал, что когда режиссера Владимира Басова, снявшего фильм «Щит и меч» по роману Вадима Кожевникова, спросили о его самых счастливых годах в жизни, тот ответил: «Не поверите — во время войны».

В 1943 году мне исполнилось восемнадцать лет, и меня взяли в армию. И это действительно было счастье — я отъелся. Меня послали в артиллерийско-минометное училище, когда я набрался сил, мне присвоили звание младшего лейтенанта и отправили на фронт. Там нам давали наркомовские сто грамм спиртного — ни одно наступление без этого не начиналось. И если кто-то не пил, то нам доставалась вторая порция. Счастье — вещь неизбывная, оно присуще человеку даже в самых трагических ситуациях.

Вы же конец войны встретили в Вене?

Да, в Австрии, но мы уже перешли через Вену и Грац. Тогда я написал стих: «Был первый город Мюрццушлаг, который взяли мы без наступлений, без атак в последний день войны». Но в Венгрии вой­на продолжалась, куда нас тут же перебросили. Зато в Будапешт наша воинская часть вошла уже победителями. Мальчишки и девчонки залезали на наши танки и лафеты — такое упоение счастьем трудно себе сегодня представить. Меня встречали как национального героя, а мне было девятнадцать лет. У меня уже были медаль «За боевые заслуги», орден Красной Звезды, я гордился ими.

И вы остались на военной службе еще на пятнадцать лет.

Я был кадровым офицером, меня не отпускали из армии, повышали в званиях. Но когда Никита Сергеевич сокращал армию, я смог уволиться. Мне было тридцать пять лет. А у меня же была детская мечта стать артистом. Поэтому я сразу бросился в театральный институт — примчался туда в военной форме и еще даже без паспорта. Дяденькой пришел, трудно было. Меня окружали молодые ребята после школы — начитанные про искусство и театр. А я знал наизусть боевой устав пехоты. Конечно, я был зажат, поэтому первое, что мне сказал учитель Аркадий Иосифович Кацман: «Штокбант, вы собака! Залезайте под стол, это ваша будка, и вы не пропускаете ни одного прохожего!» И вот я, гвардии майор, под столом лаял на сопляков, укусил Ларису Малеванную за ногу и порвал ей чулок. (Смеется.) Зато стал настоящим студентом режиссерского.

Но вы же не просто режиссер, но и руководитель театра, преподаватель.

Так и есть. Окончив учебу в 1965 году, мы с курсом поехали открывать Красноярский ТЮЗ, и меня назначили главным. Через три года я руководил театром в Петрозаводске, прожил там семь лет и сильно захотел в Ленинград. Тут меня никто не ждал, а мне же нужно было семью кормить. В «Ленконцерте» мне предложили возглавить Творческую мастерскую эстрадного искусства, хотя с эстрадой я до этого не сталкивался. Но я очень хотел свой театр. Пошел в театральный институт, и там выяснилось, что Аркадий Райкин набрал курс, но ему пришлось уехать в Москву, и я стал мастером для тех студентов. С первого же года строил свою педагогическую деятельность таким образом, чтобы тот коллектив стал театром. И в 1983 году получился «Буфф». Еще я до сих пор преподаю — уже восьмой курс выпускаю.

Мы гордились, что вы воевали. «Разведчиком» вас называли.

Я специально набрал ваш курс — талантливый курс с Геной Ветровым, Сережей Селиным — из парней после армии, наверное, поэтому у нас сложились близкие отношения. Очевидно, что армия имеет свое влияние. Я не боюсь трудностей. Трудность — это возможность преодолевать. Если ты можешь преодолевать — значит ты живешь.

фото: Алексей Костромин