Тридэмакс, фрейдизм-членизм и евроремонт: Вышла книга «Круги капрома» об архитектурном стиле девятостых-нулевых

Зеркальное стекло

Капром — зеркало постсоветской эпохи и нас самих. Особенно четко это отражается в «стекляшках» зрелого капрома. Их зеркальное остекление стало такой же неотъемлемой частью культурного ландшафта, как глухие заборы и тонированные стекла авто. Ну не любит наш народ жить напоказ, не любит публичности. Какой там коммунальный быт, какое обобществление собственности? Забудьте навязанные сверху модернистские «аквариумы», принцип прозрачности и прочие приблуды. Хочется как в лучшем сценарии пряток: я вижу всех, а меня — никто.

Премиальность предполагает приватность. Гонять на «черном бумере» с тонированными стеклами или чилить в застекленной лоджии с золотистым отблеском — круто. А еще круче делать это в самых престижных местах. Жилой комплекс VIP-класса «Аврора» (2005) с панорамными видами на Неву и центральную часть Петербурга доказал, что роскошно жить не запретишь. Семидесятиметровая глянцевая махина, увенчанная шпилем, выросла на берегу главной городской реки в первой половине нулевых. Строительство жилого дома сопровождалось серьезной критикой градозащитников, опасающихся за сохранение небесной линии города. Даже в советское время здесь не решились построить вертикальный объем, а ограничились сравнительно невысоким модернистским параллелепипедом гостиницы «Ленинград». Но в эпоху оголтелого капитализма вспомнили о давнем гештальте. Закрывали его долго и со скрипом. Застройщику и группе архитекторов под руководством Тимофея Садовского пришлось обить пороги нескольких судов, прежде чем строительство их проекта разморозили. Огромное количество стекла в итоговом здании объясняется некоторым компромиссом с недовольной общественностью — «Аврора» как бы должна была растворяться в питерском небе. Изначально все окна были тонированы под синий цвет, но в процессе выяснилось, что безоблачное небо не характерно для Петербурга. Пришлось соответствовать и менять остекление на обычное прозрачно-серое.

Жилой комплекс, кстати, не первый «синяк» этого района. Синий ребристый фасад концертного зала гостиницы «Санкт-Петербург» (1970) украшает набережную с середины 1980-х.

В это же время неподалеку сооружается «Синий дом» (1987), облицованный плиткой соответствующего цвета. А на противоположном берегу Большой Невки стоит Нахимовское училище (1912) нежно-голубого цвета. Поговаривают, что именно его стройными формами вдохновлялись создатели «Авроры».

Казаться невидимыми, раствориться в историческом центре Питера пытались и другие постройки. В 2004 году в самом сердце города, на Сенной площади, вырос громадный стеклянный «айсберг» под названием «ПИК». На стадии проектирования архитектурный облик этого торгово-развлекательного комплекса не раз менялся. Авторские коллективы, от мастерской Анатолия Столярчука до «СУАР.Т-Проекта», долго пытались понять, какое именно решение будет приемлемо на извечно проблемной Сенной площади.

Еще Родион Раскольников ощущал здесь дискомфорт, и за полтора века мало что изменилось. Людная, шумная, архитектурно дробная, с нарушенной красной линией, она требовала кардинальных мер. В то же время это злачный кусок земли, способный обеспечить своим владельцам непрерывный звон кассы. Делать нечто уныло-невнятное в таком ответственном месте — все равно, что себя не уважать. К тому же близился 300-летний юбилей города, и подарок должен был соответствовать масштабу празднования. Возможно, именно этим объясняется дерзновенность архитектуры комплекса. А недовольным можно ответить, что в его зеркальном фасаде красиво отражаются центральные достопримечательности…

Евроремонт

В главе «Реваншизм» мы уже вспоминали слова Григория Ревзина о том, что все наше постсоветское архитектурное наследие — это попытка ответа на два исторических вопроса: является ли новая Россия полноправной продолжательницей и генетической наследницей добольшевистской империи и достойна ли она стать частью современного общеевропейского культурного пространства. В той главе мы коснулись первого из этих вопросов, теперь же самое время поговорить о втором.

Бессмысленно копаться в корнях европоцентризма русской архитектуры. С короткими перерывами на увлечения национальным романтизмом она либо непосредственно создавалась западными архитекторами, либо развивалась под сильным влиянием больших европейских стилей. Однако эпоху, когда бывший президент страны снимается в рекламе Pizza Hut, а неофициальным гимном поколения служит песня American Boy, по тесноте внешних связей проще всего сравнить, пожалуй, только с XVIII веком — русским Просвещением. Равнение на Запад в этот период приобретает и архитектура.

В 1990-е годы приставка «евро-» стала символом не столько качества, сколько престижа. В эпоху капиталистического романтизма все должно быть евро-: евродизайн, евроремонт, евророзетки, евроокна, евродвушки… По данным исследования экспертов портала Urbanus.ru и премии Urban Awards, самое распространенное название жилых комплексов в России — «Европейский», а второе по популярности — «Европа». Европейское уверенно сделалось народным. Трудно встретить за пределами Москвы и Петербурга дом с названием похожим на «Русские сезоны» или «Александр Невский», зато почти в каждом крупном городе есть свой «Колизей» или что-нибудь с частью «сити». И если в большой авторской архитектуре еще встречаются попытки реставрировать дореволюционную Россию, то провинциальный китч почти не заигрывает ни с кокошно-избяной Русью, ни со штукатурно-ионической империей. Куда популярнее модные западные штучки — всевозможные агрегаты модернизма и классики, хай-тек да деконструктивизм. В их региональном понимании, конечно.

Постсоветская мечта о Европе имеет сложный и запутанный генезис. Она замешана на нескольких основных больших нарративах, из которых наиболее выпукло выделяются два: Европа прошлого и Европа настоящего. Европа прошлого — это греческие мифы и рыцарский эпос, куртуазность и романтизм, Гомер и Гете, античные развалины и готические шпили. Европа настоящего — это демократия, права человека, толерантность, синий глянец франкфуртских небоскребов, белизна бетонно-пластикового функционализма и ироничный постмодерн…

Что касается мечты о Европе настоящего, то она воплощается в попытках создания образцов актуальной европейской и американской архитектуры, и посредством этого в намерении приобщить новую Россию к культурному полю собирательного Запада. Один из треков этого движения — постмодернистский. Речь идет о случаях сознательного использования постсоветскими архитекторами художественных принципов хрестоматийных постмодернистов-семидесятников. Хорошим примером этого круга памятников служит торговый центр «Адмиралтейский» (2001) в начале Московского проспекта в Петербурге. Его фасад построен из элементов традиционной архитектуры, подвергнутых инверсии, упрощению, дематериализации и гиперболе — приемам, которые весьма похожим образом применил американский архитектор Майкл Грейвс в своем проекте здания муниципальных служб Портленда — Portland Building. Сравнение фасадов «Адмиралтейского» и Portland Building не оставляет сомнений в том, что это не случайное совпадение образа мысли, а сознательная попытка высказывания на новом международном архитектурном языке.

Важным символом выбранного курса на Запад, нового потребительского рая, стал «Макдоналдс» (сейчас «Вкусно — и точка»). Триумфальный парад открывавшихся друг за другом ресторанов этой сети дает богатый материал для исследования постсоветской архитектуры. По воспоминаниям Владимира Жукова, автора проекта одного из первых петербургских «Макдоналдсов», в момент захода ресторанной сети на российский рынок одному коллективу архитекторов не разрешалось участвовать более чем в одном проекте. Поэтому первые российские «Макдоналдсы» оказались столь непохожи друг на друга. Этот диапазон хорошо виден на примере двух ресторанов: нижегородского (Александр Харитонов, Евгений Пестов, Борис Тарасов; 1998) и петербургского (Владимир Жуков, Вячеслав Чулкевич, Хейке Холсти; 1996).

Оба проекта демонстрируют хорошее понимание постсоветскими архитекторами эстетических принципов общемирового постмодернизма. Петербургский «Макдоналдс» ярок, но подчеркнуто контекстуален. И цветовой гаммой, и силуэтом кровли он недвусмысленно вторит локальной доминанте — Андреевскому собору (1780), который занимает аналогичный угол соседнего квартала. На фасадах — игра в упрощенный ордер. Контрастность отделочных материалов — отсылка к петровско-аннинскому барокко. Многие обыватели, не вглядываясь в детали, принимают здание ресторана за элемент исторической застройки…

Несмотря на повальное увлечение Западом, нельзя однозначно утверждать, принесли ли 1990-е истинную европеизацию отечественной архитектуры. Возможно, более глубокий анализ покажет, что в эпоху модернизма родство советской и буржуазной архитектурных школ было теснее и многограннее, и этому не мог помешать даже железный занавес. Резкое падение архитектурного и строительного качества после распада Союза, которое отмечают многие архитекторы и критики, могло лишь увеличить качественный разрыв между Россией и Европой. Так это или нет — вопрос еще долго будет оставаться дискуссионным. Важно лишь то, что оксиденталистский курс перестал быть тайным и предосудительным.

Отрывок из книги «Круги капрома» для публикации на сайте предоставлен издательством TATLIN.