18+
  • Город
  • Город
  • Петербург будущего 2025
Город

Поделиться:

Девелопер Василий Селиванов (LEGENDA) и архитектор Евгений Герасимов — об охране наследия в Петербурге, мастер-планах и биполярном расстройстве у застройщиков

Невозможно строить и развивать Петербург будущего, если в Петербурге настоящего не договориться уже наконец о том, как правильно сохранять Петербург прошлого. Правда ли, что редевелопмент может сделать исторический центр и серый пояс лучше, бывают ли шестимиллионные мегаполисы музеями и при чем здесь биполярное расстройство и сюрреализм, на 3D-моделях и собственном опыте объясняют важные акторы урбанизма в Петербурге — руководитель холдинга LEGENDA Intelligent Development Василий Селиванов и Евгений Герасимов, заслуженный архитектор РФ и руководитель архитектурной мастерской «Евгений Герасимов и партнеры».

Яна Милорадовская давно лелеет мысль о том, что когда-нибудь у лучшего города на Земле появится стратегия развития, которая даст нам всем ясное представление о Петербурге будущего. Выпив настойку пиона и положив на лоб холодное полотенце, главный редактор Собака.ru попыталась узнать у архитектора Герасимова и девелопера Селиванова, почему все, что касается современного градостроительства и охраны наследия в Петербурге, так похоже на пьесы Чехова и Беккета и где все-таки ставить запятую (но не знак препинания!) во фразе «консервировать нельзя реконструировать».

Наталья Скворцова

Бывают ли шестимиллионные мегаполисы музеями и почему Петербург — чемпион по серому поясу

В петербургских гостиных ломают копья: Петербург — ​это город-музей и нечто большее, чем роскошное хранилище с консервацией? Где живете и работаете вы — в музее или в Петербурге будущего?

Селиванов: Я формулирую так: город — это место, где живут люди, и им должно быть хорошо. Петербург — ​огромный мегаполис, и он точно может быть лучше. Многие высказываются в том смысле, что лучшее время Петербурга прошло, а его славное прошлое и есть наша главная ценность. Эта законсервированность взглядов мешает развитию — ​ментально и физически. Да, наш город обладает уникальными характеристиками, в том числе историческими. Но город — ​это живой орган И в нем, как и в любом организме, который взрослеет, если не сказать стареет, немало болячек, которые надо лечить, а иногда и вырезать.

Клетки человека обновляются каждые семь лет. В случае с городской тканью все драматически медленнее. Нужно ли действительно резать, не дожидаясь перитонита?

Селиванов: Городская ткань должна меняться: что‑то мы восстанавливаем, а с чем‑то нужно и попрощаться — ​если не во имя прогресса, то во имя здравого смысла.

Герасимов: Петербург — ​это не просто мегаполис. Самый северный миллионник, третий по численности населения город в Европе и на шестидесятой широте — ​это беспрецедентно! Так что мы имеем дело еще и с очень сложным организмом. А ведь организм как — ​он либо развивается, ли умирает. Так что если мы не хотим второго, нужно заниматься первым. Недавно в интервью, вызвавшем известный шорох, директор Пушкинского музея Елизавета Лихачева высказала мнение, что музей — это место, где, например, хранятся иконы, на которые не молятся, мебель, на которой не сидят, посуда, из которой не едят. Музей — ​это вообще место, где не живут. А шестимиллионные мегаполисы музеями не бывают. Так что как бы кому ни хотелось превратить Петербург в музей — не получится. Да и попытки такие ничем хорошим для города не закончатся.

Селиванов: При этом бессмысленно оспаривать, что город-­музей — ​это действительно одна из ипостасей Петербурга. Такая концентрация памятников культуры и архитектуры в центре города исключительна. Но, осматривая петербургские музеи, хочется гулять по современному комфортному мегаполису, который не проигрывает другим ведущим мегаполисам мира.

Герасимов: А не по Помпеям!

«Одно дело — хайп от политика, совсем другое — от главы одной из важнейших культурных институций России»: Мария Элькина — Елизавете Лихачевой

Консервировать нельзя реконструировать! Давайте зафиксируем, где мы все вместе с Петербургом находимся, чтобы наметить точки роста, например.

Селиванов: Наша городская среда чрезмерно рваная, неровная. И на мой взгляд, задача развития Петербурга — ​выравнивать эту лоскутность, обновляя обветшавшие, разрушенные элементы городской ткани. Где‑то среда просто отсутствует — ее нужно создавать практически с нуля. А где‑то есть крепкие якори — например, старые и хорошо сохранившиеся яркие элементы исторической застройки, вокруг которых стоит поработать, и получится некая бесшовность городской среды.

А что у нас с этим сейчас происходит? Есть ли хорошие новости?

Селиванов: По большому счету город в центре не развивается. При этом колоссальные инвестиции уходят из Петербурга, ведь здесь им нет применения. Петербург обладает огромной площадью — ​это самый крупный мегаполис в Европе. И кроме того, Петербург — ​чемпион по серому поясу, также самому большому в Европе. И в этом сером поясе (серым поясом называют историческую промышленную территорию в черте города, потерявшую свою функцию и значение. — Прим. ред.) тоже ничего не происходит.

Ну как это нет применения инвестициям?

Селиванов: Чтобы пришли инвестиции, им нужно создать условия. А их не создают. Да, эти условия могут быть сложные, но интересные. Дорогие, но оправданные. Но и таких нет! И инвестиции, эти миллиарды и миллиарды, уходят, знаете куда? В агломерацию, в Закадье! Так мы сами создаем себе второй эшелон проблем: мы строим миллионы квадратных метров, эту вечную 3-ю улицу Строителей из «Иронии судьбы» Рязанова. Неважно, что административно это Ленинградская область, — ​все это часть нашего мегаполиса. И завтра мы будем вынуждены решать проблемы этого транспортно плеча. Вместо того чтобы заниматься центром и серым поясом Петербурга.

Герасимов: Петербург в своих административных границах больше Москвы (если не считать Новую Москву!). А людей у нас живет примерно в два раза меньше. Петербург задумывался как очень плотный европейский город, и его исторические кварталы, от островов до Обводного канала, соответствуют этой идее, но вот дальше Петербург абсолютно разрыхленный. На мой взгляд, здесь работы на столетия вперед!

Селиванов: И это даже не забегая в Кудрово…

Герасимов: А также в Мурино, Шушары, Янино.

bellena / Shutterstock

А так вообще можно? Как и развивать, и сохранять Петербург

Из Шушар на Дворцовую: вернемся в границы исторического центра и поговорим о редевелопменте, этике и эстетике. У вас есть рецепт, как научиться одновременно развивать и сохранять? Уже годы идут прения о внесении изменений в закон об объединенных охранных зонах № 820–7: он оберегает здания, которые не являются памятниками по принципу возраста, — ​если здание в историческом центре построено до 1917 года, оно попадает под защиту.

Герасимов: Дебаты, что из исторической застройки оставлять, а что убирать, как русская душа, широки и бесконечны, и хотелось бы их сузить. Оставлять — ​все хорошее: то, что имеет эстетическую, экономическую и культурную ценность. Согласитесь, здесь не может быть волюнтаристского подхода: построенное до 1917 года мы оставляем, а все, что возведено после, это как бы уже и не исторические здания, убираем.

Петербург — ​молодой город, и понятие «неисторическое здание» здесь не имеет смысла. Это все равно что сказать знаете, история в 1917‑м закончилась, а после — это уже и не история, а так, фигня какая‑то. Как будто архитекторы, которые работали до 1917 года, были молодцами, а в 1917‑м резко поглупели и начали строить что‑то неудобоваримое. Это не так. И все здания в Петербурге — ​исторические, есть просто более и менее удачные. Есть сараи, построенные до революции, — ​их надо убирать. А есть шедевры конструктивизма, сталинской архитектуры, модернизма, которые необходимо и охранять, и сохранить.

Кроме того, не все учитывают, что Петербург барокко и раннего классицизма, Петербург Пушкина и Достоевского — это разные города. Посмотрим на панораму Садовникова — ​как раз времен Александра Сергеевича: от Дворцовой площа до улицы Зодчего Росси территория вокруг Невского проспекта была застроена очень красивыми домами. Но рука не дрогнула их снести — ​и на их месте построили новые.

Какие кейсы редевелопмента исторического центра вы можете оценить высоко?

Герасимов: Усилие воли — ​вот от чего часто зависит счастливая урбанистическая судьба города. Возьмем Берлин 1980‑х: рухнула Берлинская стена, и абсолютно разобщенный город сомкнулся — ​Кройцберг был окраиной, а стал центром. И Барселона: к Олимпиаде 1992 года город, прежде отделенный от побережья промышленной территорией, вышел к морю. Хрестоматийный пример: модернизация времен Тэтчер лондонского Доклэндса.

Можно сказать, что и в Петербурге есть такая практика. Например, ансамбль «Невская Ратуша», который мы с Сергеем Чобаном заканчиваем сейчас, спустя 16 лет после запуска проекта. Был заброшенный трампарк и уксусный завод — ​а сейчас европейская площадь. Важно понимать, что в Петербурге главной всегда была градостроительная затея, а не какой‑то отдельный дом. Москва — ​это дома, а Петербург — ​пустоты, пространства. Мышление пространствами — ​это самое главное, что есть в петербургском градостроительстве, и на сегодняшний день находится не в лучшем состоянии. А для того чтобы оно работало, нужно два В — ​воля и воображение. 

Что город мог бы сделать для того, чтобы облегчить вам всем (и нам тоже!) работу и жизнь в историческом центре?

Селиванов: Самое главное — ​нет сейчас ответа на вопрос, каким должен быть город Петербург. Мы вроде как инсайдеры всего происходящего, но мы не слышим ни-че-го. Мы совсем забыли про словосочетание «реконструкция центра», забыли про слово «редевелопмент». И, повторюсь, редевелопмент для всех нас — исключительно отдельно взятые точечные истории, в основном старых промышленных предприятий, находящихся в историческом центре. Наш проект «Большой, 67» — ​хороший пример, правда, к сожалению, опять же точечный. А для масштабных изменений нужны масштабные градостроительные решения. Но есть и хорошая новость: стоит дать толчок — ​и пойдут круги по воде: сильные проек дают колоссальные импульсы всем кровеносным сосудам на прилегающих территориях.

Герасимов: Как сказал ­Иосиф Бродский Анне Ахматовой: «Главное — ​величие замысла». И в Петербурге всегда было главным именно величие замысла: «Назло надменному соседу здесь будет город заложен».

Невская ратуша
Theiliych / Shutterstock

Невская ратуша

Тогда кто‑то должен стоят дум великих полн и глядеть вдаль.

Герасимов: Именно — ​вдаль. И этот кто‑то, один или сотоварищи, должен предложить образ Петербурга: к чему мы все идем, какова цель?

Кто же этот кто‑то?

Селиванов: Главный девелопер в Петербурге — ​это городская власть. Пока город не скажет, все остальные не сделают.

Герасимов: Возьмем государство Китай, которое формулирует простые и понятные цели на пять или десять лет. И всем очевидно: да, мы придем к этому не сразу, но цель ясна, так же как и ясно, почему далее должны последовать именно такие‑то действия. А когда цели нет, в действиях начинается разруха. Сиюминутное шараханье, может, и решает какие‑то сегодняшние проблемы, но эта бессистемная жизнь для Петербурга ничем хорошим не закончится. Будем откровенны: мы уже видим, что центр города разрушается. Почему? Потому что из него уходит население. И это катастрофа. Вы не можете найти для ребенка место в школе где‑нибудь в новостройке. А школы Центрального района не загружены! И население вымывается, потому что для него создают невозможные условия существования.

Селиванов: А те, кто могут инвестировать, не могут ни к чему прикоснуться: ведь существует опасность, что любое такое прикосновение заморозит деньги и проект на годы. И как бы вот все стоят в сторонке и смотрят: ну, разбирайтесь как‑нибудь сами.

А мне кажется или вы давно так все стоите — ​по сторонкам?

Герасимов: Да, так можно сказать! Но все‑таки относительно давно: худо-бедно советская власть реконструировала дома. А на сегодняшний день ситуация анекдотическая: ты можешь родиться, жить и умереть в третьем дворе без лифта и инсоляции. А поставить лифт не можешь. Окно расширить не можешь. Ты ничего не можешь. И люди, готовые расселить коммуналки, инвестировать в старый фонд, отказываются от этой идеи, ведь им никогда не дадут сделать нормальный ремонт лестницы или поменять перекрытия. Это тупик. Как шутят девелоперы: «Это здание стоит и разрушается в полном соответствии с российским законодательством».

Девелоперы и не шутят же.

Герасимов: И вот центр Петербурга разрушается в полном соответствии с российским и городским законодательством! При этом не стоит поддерживать крайности: сейчас ничего нельзя — ​а завтра эта крайность вдруг обернется другой, когда срочно нужно будет что-то делать, а срочно — это как попало.

Глава LEGENDA Intelligent Development Василий Селиванов строит девелоперские проекты по правилам актуального урбанизма и здравого смысла: в идеале
Наталья Скворцова

Глава LEGENDA Intelligent Development Василий Селиванов строит девелоперские проекты по правилам актуального урбанизма и здравого смысла: в идеале — кварталами (чтобы формировать правильную городскую среду!), первые этажи отдает резидентам (чтобы сразу оживить район!). А еще разработал собственную умную систему планировок — и даже о велосипедах позаботился

Как у девелоперов развивается биполярное расстройство и кейс о бабушкиной пуговице

Когда ничего нельзя делать — ​это хоть какая‑то определенность. Может, это даже в чем‑то удобно?

Селиванов: Но если решение делать принято, нужно все‑таки стараться его исполнять — ​и таким образом реализовывать утвержденное законодательство. Ведь у нас с точки зрения петербургского законодательства все ясно. Совершенно понятно, что можно, что нельзя и где нельзя. Как нам это помогает? Никак. Там, где можно, мы не можем получить это «можно» годами. А где получили, нас обвиняют в том, что там нельзя. Охранное законодательство исчерпывающе описывает, что является памятником, а что нет. Но как только застройщик приступает к работе в легальном, казалось бы, месте, создается некий градозащитный хайп.

Так ведь и биполярное расстройство может развиться. 

Селиванов: Так оно и развивается. Ты сто раз подумаешь, стоит ли браться за абсолютно прозрачный с точки зрения законодательства объект, обжегшись на молоке. Уже даже не дуешь, а думаешь: бог с ним.

Но прежде чем взяться за территорию и объект на углу Большого проспекта В.О. и 20‑й линии, вы, судя по всему, сто раз не подумали? Вокруг здания хлебозавода, построенного в советское врем на остове манежа лейб-гвардии Финляндского полка, градозащитники буквально устраивали рейвы, и проект был на два года заморожен. Пролейте свет, что происходит с «Большим, 67» прямо сейчас?

Селиванов: Это парадная часть Большого проспекта Васильевского острова — ​и мы создаем здесь классический пример редевелопмента под современный жилой комплекс, очень корректно вписанный архитектурно, учитывающий всю окружающую историческую застройку. Объект, который там находился прежде, был в тяжелом аварийном состоянии — ​и, по сути, законсервирован. Компания Faze владевшая хлебозаводом, долго пыталась договориться с городом, чтобы реализовать на этом месте очень, кстати, востребованную функцию — ​построить гостиницу. Потому что никакой экономической логики сохранять кондитерское производство в аварийном объекте не было. В итоге Fazer перевезли свое производство в Ленобласть и ждали. А не дождавшись, от идеи отказались. При том что градостроительно совершенно ясно, что можно делать на этой территории: и функции все описаны, и охранные ограничения черным по белому.

Если все так ясно, почему некоторым градозащитникам неясно?

Герасимов: А никто из них не задавался мыслью, что было сделано для того, чтобы из когда‑то существовавшего здания манежа получился хлебозавод. А ведь хлебозавод был так построен (и это зафиксировано в экспертизах!), ​что новое здание практически вобрало в себя остатки манежа. Кроме того, учтите: суть манежа — ​это большепролетная конструкция. И этой большепролетной конструкции не было уже давным-давно. На месте этого пространства были воткнуты колонны, фундаменты, новые подвалы, перекрытия. И поэтому по площади хлебозавод был в четыре раза больше манежа. И нам на полном серьезе некоторые люди говорили, что здание хлебозавода — ​это манеж лейб-гвардии Финляндского полка. На что я отвечал: «Секундочку, если вы на свое платье пришили пуговичку от бабушкиного платья, это на вас новое платье с бабушкиной пуговичкой, или это платье вдруг неожиданно превратилось в бабушкино?». И, собственно, на этом дискуссия заканчивалась.

Рухнет ли центр Петербурга? Градозащитники правда помогают его сохранить? Обсуждают Мария Элькина, Лев Лурье и Игорь Водопьянов

Может, имеет смысл работать с общественным мнением? Как думаете, может, и девелоперам, и архитекторам именно в Петербурге стоит более внятно объяснять свои действия?

Герасимов: И архитекторы, и девелоперы готовы говорить с теми, кто готов их услышать. Но складывается впечатление, что у этой публики нет желания разобраться, зато есть желание тормозить процесс, и очень печально, что власть дает себя шантажировать. Вот были судебные процессы — ​и кто‑нибудь понес ответственность за два года заморозки строительства, кредитных средств? Нет. Чем закончилось? Ничем.

Селиванов: Мы были и остаемся открыты к диалогу. Но здесь изначально произошли хайповые вбросы, опирающиеся на принцип постправды. А вот оснований для этих заявлений не было от слова совсем. Более того, все материалы, которыми мы располагали и которые были сделаны повторно и в третий раз в процессе двухлетней заморозки проекта, находятся на руках и у наших коллег, и у наших оппонентов. Мы даже трехмерную модель построили, которая демонстрирует, как, что и в каком году перестраивалось, таким образом наглядно доказав отсутствие предмета для споров.

Я все‑таки уточню на всякий случай здание хлебозавода когда‑­нибудь значилось в списке памятников?

Селиванов: В Петербурге есть исчерпывающий перечень памятников. Есть процедура включения объектов во вновь выявленные. Ни в первом, ни во втором этого объекта никогда не было. Более того, два раза он рассматривался на предмет какой‑либо исторической ценности — ​и два раза был однозначный отказ. Но два года заморозки проекта имели место. И есть решение городского суда — ​38 листов исчерпывающих последовательных доказательств, разбивающих на молекулы в эти вбросы. Кто‑нибудь его когда‑нибудь читал? Более того, те, кто их вбрасывали, прекрасно понимают, что делают. Там нет предмета для диалога, потому что оппонент не ставит перед собой цель дойти до правды.

Реально ли красиво и бережно интегрироваться в исторический центр и почему Петербург — это инвестиционный морозильник

В целом теперь нет вопросов, почему некоторые застройщики сравнивают редевелопмент в Петербурге с русской рулеткой.

Селиванов: Вот стоит аварийное здание в историческом центре. Давайте перепроверим, может, и стоит внести его в список памятников. Но то, что памятником не является, в соответствии с градостроительными регламентами и регламентами зоны охраны, должно вовлекаться в инвестиционный оборот. Больной зуб надо удалять. Или мы чего ждем, сепсиса? Доктору, казалось бы, в этой ситуации все очевидно, а в теме сохранения и развития города мы имеем бесконечные популистские дискуссии. Как давно, но очень верно говорил Греф: почему законы физики никто не перепроверяет на себе? Почему никому не придет в голову прыгнуть с четвертого этажа и посмотреть, что будет? И почему законы экономики мы трактуем так, как удобно? Почему считаем, если ничего не делать, то не будет последствий? Совершенно точно будут. Петербург сегодня — ​инвестиционный морозильник. И у нас даже дискуссии сегодня не «А что делать?» Простите меня, но я отождествляю экономику девелопера с экономикой города. Во многом это синонимы. Если не развивается девелопер, не развивается и город.

К девелоперам часто много претензий — ​как думаете, они справедливы?

Селиванов: Это бесконечный хайп: и сколько у нас там концов прибыли, и как мало девелоперы сделали для города. И конечно, качество архитектуры! А откуда оно возьмется, если давно уже строительная себестоимость занимает меньше половины от полной стоимости проекта.

Корректно интегрироваться в центр Петербурга — ​это вообще реально? Вы говорите про «Большой, 67», что это «уместный девелопмент, встроенный в исторический контекст», — ​объясните, пожалуйста, на карточках, о чем здесь речь.

Герасимов: Здание стоит на углу Большого проспекта и 20‑й линии, рифмуется с архитектурным окружением (мы переосмыслили модерн и советский постконструктивизм конца 1920‑х) и — ​что особенно важно — ​разбито на пять визуальных блоков. Так мы поддерживаем ритм, характерный для города: фасад 25 метров по фронту улицы — и только с разрешения императора можно было превысить квоту. Соблюдать принцип парцелляции в Петербурге мне кажется принципиально важным: исторический центр застраивался не хаотично, а по четким градостроительным правилам. И если нам всем нравится этот результат, давайте продолжать работать по этим принципам. А если вдруг мы решили не соблюдать правила, то странно рассчитывать на хороший результат. «Большой, 67» как раз следует историческим правилам — ​и место, которое долгие годы было исключено из оборота жизни василеостровцев, вскоре оживет. Его вернули городу.

Селиванов: А знаете, что происходит, когда в городе появляются новые точки притяжения горожан? Сразу начинает преображаться сторона улицы напротив: открываются кафе, цветочные лавки, галереи. Простой инвестиционный прием: создайте условия, чтобы спровоцировать изменения, и вы получите цепную реакцию. То же самое должен делать город: создавать своими инвестиционными рычагами импульсы, на которые потом накладываются частные инвестиции.

FOTOGRIN / Shutterstock

Когда у Петербурга будет мастер-план и нужен ли градостроителям фасилитатор

В красивейшей части Васильевского острова, от ледокола «Красин» до Морского вокзала, сейчас окопалось огромное количество девелоперов.

Селиванов: Скорее, зарылось.

Зарылось, да.И вот вопрос: могла бы этим девелоперам прийти странная мысль объединиться, чтобы совместными усилиями разработать мастерплан развития этой выдающейся и очень красивой территории? Скажите сразу, это ересь?

Селиванов: Да.

Спасибо. А теперь объясните почему.

Селиванов: У каждого своя стратегия, возможности, ресурсы. Вы адресуете свой вопрос к тем, кто стоит во втором или даже третьем звене этой инвестиционной цепочки. Импульс по развитию мегаполиса может происходить только из мозга этого мегаполиса. Мозг не бывает коллективным. Нас всех способен объединить только город: именно администрация могла бы заказать или разработать мастер-план, который б ответил на все важные вопросы развития Петербурга — ​куда, зачем и почему. А еще дать нам всем гарантии, что мы можем по этому мастер-­плану спокойно работать.

Герасимов: Я согласен с Василием Геннадьевичем, что это ересь.

Вам всем нужен фасилитатор. А я еретик!

Герасимов: Вы еретик, но не по убеждению. Вы не обязаны в этом разбираться. Но наивно рассчитывать, что разнонаправленные усилия даже самых социально ответственных девелоперов сложатся в логичную градостроительную картину. При этом никто от мастер-­плана не откажется: как говорят шахматисты, плохой план на игру лучше никакого. Возможно, советские кварталы — ​это не верх градостроительной мысли, но они такие, потому что мы были такие. Всегда надо помнить о том, что архитектура — ​это точное отражение развития общества на момент ее создания.

«Архитектура — ​это точное отражение развития общества на момент ее создания»

Страшно подумать, какие мы сейчас в таком случае.

Герасимов: Какая архитектура, такие и мы. Но не теряем мысль! В России частная собственность на землю появилась в процессе приватизации, в СССР все было общее, и государство проектировало совершенно логичные по-своему районы «общего пользования»: Ржевка-­Пороховые Гражданка отражали экономическую ситуацию тех лет — ​крупнопанельное строительство, школы, скверы, поликлиник А вернемся в наше время, и представьте — есть квартал, поделенный между девелоперами, и каждый на своем участке должен выполнить норматив: кабинет врача общей практики, детский сад, зеленый ландшафт. И получается такой вот тришкин кафтан, где у каждого на руках — ​натуральное хозяйство. Ведь только администрация может своей волей вот здесь нарисовать площадь, а здесь — улицу, ​чтобы был не лабиринт проездов, а нормальная уличная дорожная сеть. Не разбросанные по району хилые клумбы, а внятный парк.

Селиванов: Весь Петербург сегодня состоит из таких микролакун, подлежащих редевелопменту. А расшить большие пространства может только сам город. Вот здесь бы и пригодился мастер-план! Ведь нет для девелопера лучше работы, чем сконцентрироваться на долгосрочном освоении утвержденны планов развития территорий. 80% своего времени я трачу не на то, чем хотел бы заняться. Общение и коллаборация с Евгением Львовичем Герасимовым — ​это мое профессиональное хобби. А моя работа — ​это попытка собрать и согласовать все эти лоскуточки.

А это вообще ваша работа? Такова общемировая практика?

Селиванов: Как делает, например, Китай? Правительство берет на себя ответственность по перезагрузке территорий: город сам полностью расчищает какой‑нибудь старый раздербаненный квартал, расшивает, сносит, делает градостроительную документацию и, в соответствии с генпланом, говорит девелоперам: вот, пожалуйста, земля, вот параметры, приходите, покупайте, стройте. И у застройщика тогда есть возможности потратить свои силы, время и деньги на то, чтобы сделать хорошо.

Команда LEGENDA прямо сейчас делает две коллаборации с архитектурным бюро Евгения Герасимова: проект «Большой, 67» в исторической части Васильевского
Архивы пресс-служб

Команда LEGENDA прямо сейчас делает две коллаборации с архитектурным бюро Евгения Герасимова: проект «Большой, 67» в исторической части Васильевского острова и квартал «LEGENDA Васильевского» напротив «Севкабель Порта»

Как напротив «Севкабель Порта» появятся новый квартал и общественное пространство

Хватает ли у вас сил, времени и денег, чтобы сделать хорошо на территории напротив «Севкабель Порта»? Как «LEGENDA Васильевского» впишется в эту богатую среду, что добавит району?

Селиванов: Наш проект на Кожевенной линии — ​это редевелопмент большого масштаба. В свое время эту территорию упорно и последовательно расшили через разделение территорий. Затем актив долго находился у банка. Потом банк продал его девелоперу, который в свою очередь несколько лет занимался согласованием градостроительной документации и даже смог все утвердить. И вот когда мы наконец купили эту землю, появилась необходимость переделать предыдущий проект: уровень и статус территории изменились, так же как и вовлеченность ее в городской масштаб.

Что вы имеете в виду, когда говорите об уровне и статусе территории?

Селиванов: Что из себя представляла эта территория 7 лет назад — ​кроме запущенной промзоны и корпусов обанкротившегося завода «Севкабель»? Ничего. Потом появилось креативное пространство «Севкабель Порт» — ​место ожило и стало центр притяжения. Изменились статус и восприятие территории, а значит, и капитализация — ​теперь мы можем позволить себе сделать здесь лучше. «Севкабель Порт» сжат, перенасыщен — ​потоку событий и людей нужно куда‑то выплеснуться. Поэтому наш квартал подхватывает эту волну.

Герасимов: Мы спроектировали аванплощадь, которая станет открытым общественным городским пространством. Пешеходный бульвар в квартале «LEGENDA Васильевского» приведет с одной стороны к школе, а с другой — к храму иконы Божией Матери «Милующая». Кроме того, территория квартала соединится с Большим проспектом, то есть из депрессивной и закрытой станет открытой и вернется к общественной жизни.

Селиванов: И тут мы опять возвращаемся к нашей теме! Здесь очень не хватает инициативы от города, который, по логике, мог бы сказать: «А давайте закольцуем квартал — ​разошьем заброшенную часть в районе Детской улицы. Чем вам помочь?».

А что там в этой части?

Селиванов: Там стоят сараи, называемые историческими, в аварийном состоянии, в частной собственности, 1913–1915 годов постройки. Звучит как инвестиция. Жаль, что я не собственник этих сараев.

Герасимов: Так а вам ничего не дадут с ними сделать. Сараи‑то исторические — конец дискуссии. Вы их только в аренду сможете сдать, чтобы там ложки клепали или напитки непонятные бодяжили.

Селиванов: Вот мы общаемся с нашими соседями. Они говорят: «Может, возьмете часть земли под свою застройку? Там функция градостроительная хорошая. А на вырученные от вас ресурсы мы улучшим общественное пространство». Но я не возьмусь — ​на этой территории стоит цех, как бы исторический, но на самом деле нет.

О, знаменитый бюрократический сюрреализм! Объясните, в чем там дело.

Селиванов: Был исторический цех, но он разрушился. А к нему в советское время пристроили другой цех — ​и так все здание юре стало историческим. То есть физически здания нет. Но оно есть. И оно историческое. А значит, его нельзя ни сносить, ни менять.

Соавтор ансамбля «Невская Ратуша» (вместе с Сергеем Чобаном) и архитектор соседнего с конструктивистским Левашовским хлебозаводом ЖК Futurist Евгений
Наталья Скворцова

Соавтор ансамбля «Невская Ратуша» (вместе с Сергеем Чобаном) и архитектор соседнего с конструктивистским Левашовским хлебозаводом ЖК Futurist Евгений Герасимов прямо сейчас строит «LEGENDA Васильевского» — новый квартал с общественными пространствами на Кожевенной линии, рядом с Морским вокзалом, «Севкабель Портом» и культурным кварталом «Брусницын»

Интересно ли работать в Петербурге архитектором и при чем здесь мазохизм

Вы знаете, почему‑то очень захотелось накрыться архитектурным макетом и, глубоко дыша, послушать «Кармину Бурану». Но пока еще есть силы, очень хочется поговорить с вами — вы удивитесь — о творчестве.

Селиванов: А мы в нашей работе до творчества, бывает, и не доходим.

Мы все, наверное, не очень любим работать, когда на нас давят. Но складывается впечатление, что вам ок!

Герасимов: Да, мы любители приключений.

Селиванов: Скорее мазохисты, мы уже и не можем без этого.

Кажется, действительно мазохистические практики — это база: чтобы строить в центре нашего города, и девелопер, и архитектор должны бесконечно приспосабливаться. Горожане недовольны — ​ограничений масса, и они не в очевидны. Наконец, сам Петербург своим архитектурным контекстом и небесной линией давит моральным авторитетом посильнее многих. Насколько вообще интересно быть архитектором в Петербурге?

Герасимов: Очень интересно.

Правда интересно? Или вы привыкли?

Герасимов: И интересно, и привык, и я этим зарабатываю на жизнь, это моя работа. Мне интересно, ведь несмотря на бесконечное шельмование, мы с Василием Геннадьевичем доводим историю проекта «Большой, 67» до конца — и интересно смотреть, как образы, которые мы сгенерировали, воплощаются в жизнь. Трудности забываются: умылся, отряхнулся — ​и вперед. Или думаете, неинтересно было построить «Русский дом» в Басковом переулке? Или палладианского толка здание на Крестовск острове? Или взять наш первый совместный проект с LEGENDA в самом сердце Московского района — ​дом «Победы, 5» такое современное переосмысление сталинского ампира. Благодарные жители недавно выпустили вестник, посвященный этому дому!

Селиванов: Видите на фотографии в вестнике огромную люстру? Она висела в главном зале ДК Первой пятилетки, который снесли, а на его месте потом построили Вторую сцену Мариинского театра. Мы эту люстру нашли, отреставрировали в мастерской Эрмитажа и специально увеличили вестибюль дома, убрав в этом месте второй этаж.

Интересно!

Герасимов: Понимаете, да? Ведь действительно интересно! Да, условия работы непростые, но мы привыкли. Кстати, знаете, почему московские архитекторы не работают в Петербурге? Ответ у коллег простой: а зачем? Зачем нам эти приключения? Расшибить себе лоб, потратить время впустую? Быть ошельмованным со всех сторон? Вот я в Москве работаю — и с Василием, и с другими девелоперами. А московские архитекторы здесь не работают. Они скорее будут работать в Краснодаре, Новосибирске — где угодно. Но только не в Петербурге.

Ваши проекты могут сделать Петербург лучше?

Селиванов: Наша цель и наша мечта — когда‑нибудь применить наши опыт и понимание Петербурга с максимальным, а не паровозным КПД.

Как говорят в кабинетах, мы вас услышали.

Текст: Яна Милорадовская
Фото: Наталья Скворцова, архивы пресс-служб, Shutterstock
Свет: Даниил Тарасов / Skypoint

Следите за нашими новостями в Telegram
Теги:
Петербург будущего 2025
Материал из номера:
Январь
Люди:
Евгений Герасимов, Василий Селиванов

Комментарии (0)