Сталин, песок и Дрейден: Какой вышла третья часть «Трех толстяков» в БДТ — театрального сериала Андрея Могучего?

«Три толстяка. Эпизод 7. Учитель» начинается как один из фильмов Андрея Тарковского, продолжается как другой фильм Андрея Тарковского и заканчивается ярмарочным гиньолем, который визуализируется через плакатные и карикатурно утрированные приемы. Не без культурных аллюзий и реминисценций.

Мегаломанский проект Андрея Могучего, первый спектакль которого показали еще в 2017-м, а второй – весной 2018-го, предположительно должен был завершиться вместе с третьей частью. Ведь даже «Звездные войны», у которых заимствован игривый подзаголовок «Эпизод 7», все-таки добрались до кульминации. Пусть и спустя сорок лет после старта. Но финальный титр спектакля «Продолжение следует» непрозрачно намекает – в будущем (близком ли? далеком ли?) следует ожидать каких-то новых извивов в развитии сюжета, лишь формально отсылающего к сказке Юрия Олеши. Тем более, что последняя (на данный момент) часть получилась спин-оффом да еще и с ретроспективным заходом в детство учителя доктора Гаспара – Ивана Ильича Туба.

«Эпизод 7» открывается мрачным прологом. Стоящий в черной глубине сцены домик ласково светит окошками, за которыми видна какая-то трогательная жизнь какой-то семьи. Домик окружен песчаными барханчиками, по которым резво скачут маленький мальчик и девочка постарше. Звучит щемящая музыка. С колосников и еще откуда-то на сцену начинает сыпаться песок, хороня под собой все движимое и недвижимое. Это – песок времени. И истории. Сцену покрывают многочисленные песчаные холмики. Из одного внезапно высовывается сначала одна рука, вторая, затем вылезают взъерошенные доктор Гаспар (Александр Ронис) и Тибул (Виктор Княжев). Впрочем, канатоходца немедленно засасывает обратно в пески, а ему на смену из черной непроглядной пустоты является пожилой высокий и не слишком дружелюбный мужчина с табуреткой и внушительных размеров граммофонной трубой. Это Иван Ильич Туба (Сергей Дрейден). На протяжении двух актов он фактически и солирует. Изредка будут появляться персонажи, знакомые по предыдущим частям. Правда, существенно изменившиеся. Например, мотыльки знаний превратятся в пронырливых песчанок, тырящих у доктора Туба водку и съестные припасы, а его самого уложат на сцену сильным электрическим разрядом при попытке возразить. Когда профессора не бьют током, он весело распивает алкогольные напитки, читает феерическую «Лекцию об идиотизме», донимает колкостями ученика и пробегающих мимо, произносит монолог, нагруженный фрагментами философских текстов.

Сергей Дрейден из той нечасто встречающейся породы актеров, которых посади спиной к залу у арьера, и все равно будет интересно смотреть и наблюдать. Что, собственно, и происходит вплоть до третьего акта, который в итоге погребает под собой, как уже известный зрителю песок, хрупкую систему, так старательно выстраиваемую первые два с половиной часа действия. Здесь в рифмованной и как бы ироничной форме (привет «Славе» Гусева и Богомолова) рассказывается история мальчика Вани Тубова (эту роль в очередь играют юные Валентин Мендельсон и Лаймон Ронис). Его папу-авиаконструктора (Василий Реутов), мечтавшего о космосе, арестовывают, затем бесследно исчезает и мама (Нина Александрова), а Ваня вместе со старшей сестрой Таней (Ольга Ванькова) фактически остаются сиротами. У них, правда, еще имеется гротескный каламбурящий дедушка (похожий на доброго домового Дмитрий Воробьев), выходы которого столь эпизодичны и непродолжительны, что по факту его и нет. Со сцены тем временем льется каскад банальностей и очевидностей, упакованных в форму, напоминающую о позднесоветском театре 1980-х. Сперва материализуется гигантский таракан (Анатолий Петров в рыжем парике), когда-то неосторожно спасенный сердобольным мальчиком, который — вуаля! — волею режиссера и усилиями гримеров превращается, конечно же, в товарища Сталина. Безликие люди в синих энкавэдэшных шинелях метафорически мучают папу, облаченного в скафандр и подвешенного на лонже, раскачивая его туда-сюда. Гигантский — во всю сценическую высь — сталинский портрет «пожирает» оставшихся ваниных родственников и просто безвестных людей (привет «Метрополису» Ланга). Тане устраивают в школе показательное судилище, требуя отречься от отца. И так далее. Все происходит то ли наяву, то ли в воображении ребенка – реальность смешивается с детской фантазией так, что уже и не разделишь. Завершает удивительный визуальный ряд серия портретов детей, чьих родителей определили врагами советского народа. Экраном для проекции служит упомянутое изображение Великого кормчего – детские лица на мгновение совмещаются с лицом того, кто на протяжении почти тридцати лет успешно взращивал в жителях своей страны страх и покорность.

Стиль полемики важнее предмета полемики. Мысль, артикулированная Григорием Померанцем, стала уже настолько общим местом, что вроде бы и использовать ее неприлично и вообще моветон. Смотря же третью часть «Толстяков» вспоминаешь именно ее. Использовать площадную, ярмарочную, броскую форму можно по-разному, и в этом смысле Андрей Могучий всегда был большой мастер и специалист. Однако то ли ему внезапно изменил вкус, то ли театр решил максимально расширить аудиторию, но когда незадолго до первого антракта показывают фрагменты документального фильма американского психолога Милгрэма «Повинуемость» (1965), невольно принимаешься размышлять не только об опрощении театрального языка, но и спрямлении авторской мысли, извивы которой нынче, по всей видимости, не в моде.

Текст: Наталия Эфендиева

Фото: Станислав Левшин, предоставлены пресс-службой БДТ