Хедлайнер фестиваля Pianissimo Дмитрий Шишкин: «Шоколадная медалька — идеальная мотивация для игры на фортепиано»

Шоколадная медаль и строительные леса 

Дмитрий, вы впервые сели за рояль в два с половиной года — почти из колыбели. Без такого раннего старта невозможно стать новым Гленном Гульдом или Святославом Рихтером?

Вовсе нет! Ранний возраст, думаю, не является определяющим моментом.  И, конечно, не каждый начав заниматься рано станет Рихтером или Гульдом. У меня получилось начать заниматься довольно рано, потому что мой старший брат Вадим уже играл на фортепиано, а я проявлял любопытство, даже что-то пытался сыграть. Ну, а мама, будучи преподавателем в музыкальной школе, заметила, поддержала и стала развивать мой интерес.

Ваша мама профессиональная пианистка. Сразу было принято решение заниматься с вами серьёзно? 

Думаю – нет. В музыкальное образование Вадима было вложено столько энергии, мама не рассчитывала, что ей хватит сил и на меня. А в итоге вместе с моей первой учительницей Светланой Вячеславовной Ивановой она открыла мне музыкальный мир. В три года я дал свой первый сольный концерт (если можно так назвать выступление малыша): исполнял произведения собственного сочинения в своей первой музыкальной школе в Челябинске. Мне, правда, больше всего запомнились подарки после концертов: их было очень много, потому что каждый, кто приходил на концерт, что-то приносил для меня. Со временем у меня дома скопилась целая гора подарков. Поэтому концерты я полюбил играть сразу! Шоколадная медалька — идеальная мотивация для ребенка, чтобы играть на пианино.

А как пройти путь от шоколадной медальки до второй премии на конкурсе Чайковского?

В шесть лет я впервые приехал в Москву на международный конкурс Артоболевской, тогда мне посчастливилось сыграть впервые в большом зале Консерватории. А в девять лет я получил приглашение от  фонда Владимира Спивакова выступить в Оружейной палате Кремля, вскоре после чего был зачислен в МССМШ имени Гнесиных, в класс Михаила Сергеевича Хохлова. Затем поступил в Московскую консерваторию, где семь лет занимался у профессора Элисо Константиновны Вирсаладзе. Могу с уверенностью сказать, что она в корне изменила мой подход к игре на фортепиано. Мы много работали над звуком, над временем в звуке, над интерпретацией, стилем, что немаловажно для профессиональной игры на большой сцене. Даже обсуждали, как реагировать на тот или иной зал, с какой скоростью доносится звук до слушателей последнего ряда. Элисо Константиновна всегда делала акцент на том, как важно, чтобы во время концерта слушатель мог уловить абсолютно все интонации и мельчайшие детали интерпретации.

Что касается моей учёбы в Москве — не обошлось без трудностей и иронии судьбы — все 10 лет учебы в Гнесинке шел ремонт, было нелегко бегать в три разных здания: специальность проходила на Знаменке, общие предметы — в Гостином дворе, а музыкальные — на Сретенке. Ремонт завершился сразу после моего поступления в консерваторию. Там история повторилась.  Строительные леса следовали за мной!

Вам точно надо было учиться в Петербургской консерватории, чтобы реставрация здания кратно ускорилась. В Петербурге вы вообще как родной: только за июнь успели выступить на сцене Мариинки вместе с Валерием Гергиевым и в Большом зале филармонии. А услышим вас на конкурсах? 

На конкурсах я уже наигрался, их уже было более десятка — от конкурса Шопена в Варшаве до Top of the World в Тромсё и конкурса в Женеве. Хотя музыкальные соревнования позволяют обрести хорошие ангажементы, это все-таки очень эмоционально напряженные мероприятия. Большой стресс, нервное напряжение от неопределенности и зависимости от мнения жюри, которое не всегда можно понять. Конкурсное выступление идёт по строго определенной программе с большим количеством ограничений: нужно понравиться всем, строго соответствовать общепринятым канонам, в тоже время постараться не потерять свою индивидуальность,  личную интерпретацию, в итоге балансируешь. К счастью, у меня уже сформировался плотный концертный график, поэтому я могу себе позволить с удовольствием выступать на фестивалях таких, как Pianissimo, где в разы больше свободы и раскрепощенности. 

Конкурсы — аут, фестивали — ин! Что готовите для Pianissimo в августе?

Очень разнообразную программу — будут духовный Сезар Франк с оригинальным сплавом строгой классичности и романтической образности. Эмоциональный, наполненный энергией романтизма Рахманинов. Драматичный, взволнованный, с многообразием оттенков чувств в своих песнях Шуберт в переложении Листа. Ещё я сыграю «Думку» и «Русское cкерцо» Чайковского, будет лирико-философский Николай Метнер.   

При этом без Фредерика Шопена, хотя вас часто называют именно новым Шопеном, указывая на ваш лирический стиль исполнения. Вы нарочно избегаете ассоциаций?

Ну уж это действительно «сногсшибательные» сравнение. Шопен прежде всего гениальный композитор. Артур Рубинштейн говорил, что «Шопен — это душа фортепиано». Я очень люблю романтическую музыку Шопена и часто ее исполняю. Но все же мне ближе Сергей Рахманинов и его лучший друг Николай Метнер, который долгое время незаслуженно находился в тени. Я открыл его для себя пять лет назад и полюбил настолько, что сейчас стараюсь включить в каждую программу — показать, насколько это прекрасная музыка.

Сейчас я живу в Женеве, недалеко от рахманиновской виллы Сенар на берегу Фирвальдштетского озера. С большим удовольствием побывал там, имел возможность прикоснуться к клавишам рояля великого композитора. 

Рахманинов и Метнер — константа вашего концертного репертуара? 

Я стараюсь его постоянно обогащать — каждый год играю что-то новое. Например, сейчас записал CD, основанный на русских сказочных мотивах, «Картинки с выставки» Модеста Мусоргского и несколько миниатюр Николая Метнера под названием «Сказки». Еще хотелось бы выучить второй концерт Прокофьева — мечтаю об этом со школьных лет. Думаю, что в следующем году я уже точно где-то его исполню. 

Верю, что в Петербурге на Pianissimo! В чем суперсила фестиваля?

В Pianissimo меня очаровывает уютная почти домашняя атмосфера, но главное, фестиваль притягивает молодых людей, которых обычно очень много в зрительном зале. Pianissimo популяризует классическую музыку как что-то актуальное, даже «модное», интересное и заслуживающее внимания. 

Вы избегаете слова «модное», но на правах фэшн-редактора призываю вас не бояться его — среди зумеров наблюдаю бум интереса к классической музыке. Это повсеместный тренд или я нахожусь в петербургском академическом пузыре? 

Я тоже наблюдаю. Лет 10-15 назад такого не было. Недавно у меня был концерт в Азии — в зале на 1500 мест 95% зрителей были младше меня. Думаю, в этом заслуга музыкальных продюсеров, которые умеют презентовать и рекламировать музыкальный продукт. Чем и занимается фестиваль Pianissimo. Классическая музыка вечна, а значит во все времена на неё должна быть «мода»!

А где комфортнее выступать — в многотысячных азиатских залах или в домашнем Эрмитаже? 

В каждом зале есть свои достоинства. Камерные пространства не давят, но в них я чувствую, как на меня смотрят, это отвлекает и иногда смущает. Поэтому всегда прошу выключать свет в зрительном зале, чтобы минимизировать контакт с аудиторией. 

Фортепианный вечер-сфумато! Пианист Илья Папоян рассказывал Собака.ru, что для борьбы с волнением брал за правило три дня перед концертом ни с кем не разговаривать. А какие у вас академические ритуалы, помимо сумрака в зале? 

Я коллекционирую запонки и надеваю их на концерты. Теряю, покупаю новые, потом нахожу. Сейчас мои любимые от Louis Vuitton — может быть, они отчасти меня успокаивают, работают как музыкальный талисман.

Stick to my plan

Владимир Набоков скептически относился к музыке, сравнивая ее с шумом, — что бы вы могли бы ему возразить?

Музыка тесно связана с литературой и искусством в целом, поэтому я с Владимиром Владимировичем не согласен. Чтобы понимать классическую музыку и получать удовольствие от прослушивания, нужен опыт «наслушенности», нужна внутренняя закалка. Когда человек, посещая концерты, начинает узнавать произведения, как старых  добрых знакомых, различать их стили, характеры, проникаться эмоционально, тогда постепенно музыка становится  ему другом на всю жизнь.  Поэтому интерес, воспитание в себе слушателя — это только вопрос культурного роста. Осмысленное восприятие приходит с опытом. Я сам шёл к этому много лет, но именно благодаря любви к музыке я продолжаю stick to my plan. Моя мечта – открыть небольшую частную школу, где я бы смог по максимуму уделять время ученикам и самостоятельно выбирать учительский состав близкий мне по духу, что тоже немаловажно. 

На правах будущего преподавателя расскажите, с чего начать знакомство с классической музыкой, чтобы воспитать в себе осознанного слушателя?

С романтической музыки — с XIX века, с Сергея Васильевича Рахманинова. Его музыка глубока и эмоциональна, отличается выразительным мелодизмом, наполнена энергией и широтой, и как мне кажется, легка для восприятия,  в отличии от  музыки классиков, барокко и тем более современной экспериментальной музыки, даже XX века. 

Но при этом вы неистовый фанат эмбиента — и сочиняете, и исполняете. 

Во-первых, эмбиент успокаивает. Во-вторых, любопытно переключаться с фортепианного звука на электронный. И мне нравится сочинять что-то свое, помимо интерпретаций композиторов на сцене. В будущем тоже планирую поупражняться в роли композитора в сфере классической музыки. Пока все в планах. Работаю над циклом прелюдий, но процесс очень кропотливый.

А кому из современных русских пианистов и композиторов могли бы дать респект?

Из старшего поколения — это Николай Луганский, Михаил Плетнёв, Алексей Володин, из молодых, пожалуй, Филипп Руденко. Думаю, у него большое будущее. Еще с восторгом могу отметить исполнительские успехи Валентина Малинина и Ильи Папояна. Из композиторов выделю моего друга Ивана Древалева. В начале июня на концерте с Валерием Абиссаловичем Гергиевым я исполнял произведение Ивана на бис: обработку на тему «Кампанеллы» Листа.

В завершение расскажу историю. Несколько лет назад в Московской консерватории выступал польский контртенор Якуб Орлиньский — к его концерту Большой зал украсили несколькими тысячами орхидей. После выступления сотрудники быстро разобрали цветы по домам, но почти все они вскоре погибли. А вот те две-три орхидеи, что остались в самой консерватории, до сих пор цветут и благоухают. Для меня в этом — сила музыки. А как вы её для себя формулируете?

Мне кажется, сила музыки — в передаче эмоций. В том, как исполнитель сумел поделиться своей энергией со слушателем, чем сумел его наполнить.  Хорошо, если человек задумался выходя с концерта, «унес» с собой  эмоции и отклик на прослушанное. 

А вы погружаетесь в этот воображаемый мир?

Да, конечно, даже во время исполнения. Это очень помогает понять и прожить произведение. 

Это нуар, мелодрама или что-то из Триера?

Недавно я исполнял вторую сонату Прокофьева — произведение, которое он посвятил своему другу Максимилиану Шмидтгофу, покончившему с собой незадолго до премьеры. Эта музыка пронизана трагизмом. Я пытался представить, какой могла быть его жизнь Максимилиана, если она привела к такому финалу. В какой-то момент я настолько проникся этой музыкой, что буквально «уплыл» — пришлось усилием воли возвращать внимание к исполнению, к контролю над каждой нотой, чтобы не разрушить целостность музыкального повествования. Ведь исполнительство происходит здесь и сейчас, это вам не кинематограф, где всё можно переснять, переписать и расставить должным образом. 

Текст: Полина Шевцова

Фото: Георгий Павловский

Благодарим гостиницу «Астория»за помощь в проведении съемки и интервью.