Лауреат премии «ТОП 50. Самые знаменитые люди Петербурга» — 2025 и лучший ученик профессора Сандлера дал первый сольник в 13, а к 24 собрал призовой флэш-рояль на конкурсах Листа, Чайковского и Рахманинова (играет его марафонами!), обзавелся джазово-симфоническим фандомом и собственными учениками в петербургской консерватории (позвали преподавать сразу после выпускного концерта!). В графе особых достижений — открытие сезона в Большом зале Петербургской филармонии в 2024 году и солдауты на сольные концерты.
Сейчас готовится к выходу в концертную стратосферу: в денди-смокинге Caruso выступает на топовых площадках (от Большого зала филармонии до Московской консерватории и «Зарядья»), участвует в главных музыкальных фестивалях сезона (Piano Days в Брюсселе! Pianissimo! «Музыкальная коллекция» с Мацуевым и Абдразаковым! Фестиваль Ростроповича!) и на наших глазах становится ключевым российским пианистом А-листа.
За чашкой чая в лобби «Гранд Отеля Европа» (историческое место встречи филармонистов!) с Ильей Папояном поговорила легенда петербургской теледокументалистики Ника Стрижак.
Агон как кортизоловая ловушка
Вы — серийный конкурсант, лауреат и чемпион: будете еще соревноваться или уже закрыли для себя историю с конкурсами?
Да. На сегодня, думаю, закрыл. А что это было — возможность заявить о себе? Агон? Проба характера? Конкурс и победа в нем — это возможность выступать, получать больше концертов. Сама соревновательность мне никогда не нравилась, она очень изматывает. Хотя даже неудачный конкурс дает большой профессиональный опыт.
Я как-то говорила с Хиблой Герзмавой, у которой есть конкурс оперных певцов, и она сказала, что часто лидер с очень хорошими данными может сорваться на втором туре просто из-за нервов. Получается, что выигрывает не лучший, а кто лучше собрался, и это входит в правила игры. Конкурсы — кортизоловая ловушка?
Выходить на сцену вообще непросто. В сцене есть нечто, что не объяснишь словами. Когда-то я ее боялся. Но это классическая проблема в определенном возрасте — боязнь забыть текст, боязнь, что не выложишься по-настоящему. И чтобы от этого страха избавиться, мало иметь талант. Без крыльев не взлетишь, сколько бы ни готовился. Я пробовал настраивать себя по-разному. Брал за правило три дня перед концертом ни с кем не разговаривать: я оставался один, закрыт от всех, это было очень мучительно, но в итоге, выходя на сцену, я все равно никуда не улетал. Играл через волнение. Но как раз после конкурса Чайковского меня будто отпустило. Я помню, в то лето после конкурса я месяц вообще не подходил к инструменту. А потом начался сезон, и мы поехали на гастроли. И я решил: забью на все — не буду себя накручивать, буду сидеть в телефоне, позовут на сцену — выйду как есть. И вдруг, когда я вышел, что-то случилось, будто с воза сняли половину веса — стало легко. Я стал свободен.
Ваша востребованность как солирующего пианиста растет: то Большой зал филармонии, то полное «Зарядье»! Это то, о чем мечталось?
Для меня играть естественно, как дышать. Причем на удобство исполнения не влияет объем зала. Я устаю, если играю много концертов подряд, и особенно — от связанных с этим передвижений. Перелетов стало так много, что я думаю: мне бы свой самолет, я бы выкинул все кресла и поставил кровать. Не рояль, а именно кровать. С другой стороны, если по каким-то причинам нет концертов, нет сцены, я устаю еще больше, в этом случае я просто недочеловек. Невозможно представить, что было бы, если бы у меня отняли возможность игры на инструменте и выхода на сцену. Это моя единственная возможность самовыражения. Если этого не происходит, я начинаю вянуть.
Есть в этой новой, насыщенной концертной жизни что-то, к чему вы не были готовы?
Я не думал, что это все настолько бизнес. Особенно для тех, кто в начале пути. Что есть серьезные залы в стране, куда петербургских музыкантов практически не пускают.
Но ведь вы универсальны, вы умеете быть разным и глубоким в разных авторах и эпохах.
Это так, мне близка вся хорошая музыка, у меня в активе сорок концертов, но и при этом нередко приходится учить новое — обычно в самолете. Если заглянуть в заметки в моем телефоне, там не концертный график, а огромное количество скачанных нот, потому что я учу не за роялем, а внутренним слухом.
А родители рады за вас? Довольны, что отдали вас заниматься музыкой?
Они очень рады. Они столько лет обо мне заботились, папа каждый день возил в школу с Беговой на Театральную. И сегодня они главные люди, которые понимают, кто я и зачем я это делаю. Они никогда ни один концерт мой не пропустят, особенно в Петербурге.
Вы начали выходить на сцену очень рано. Сольный концерт в 13 лет — феноменально!
Да, это так. Первый сольный концерт проходил в Капелле, и я очень благодарен за эту возможность. Далее мне посчастливилось стать солистом Санкт-Петербургского Дома музыки, и начиная с 15 лет я стал регулярно выступать на сцене. Это счастье.
Как так вышло, что вы уже преподаете, вы ведь сами недавно окончили консерваторию?
Да, я учусь в ассистентуре и параллельно преподаю в консерватории — у меня есть два ученика. Для нашей консерватории это уникальная история, такого никогда не было. Но мне сделали это предложение сразу после выпускного экзамена по специальности. Я сам был в шоке.
Невеселый вопрос про Петербургскую консерваторию. Ее историческое здание так давно стоит на ремонте, уже несколько выпусков студентов никогда в нем не были. Не видели этих знаменитых коридоров, классов, не знают духа старой консерватории. Получается, вы тоже росли вне главных консерваторских стен?
Я успел побывать в консерватории, когда еще учился в десятилетке. Это была забавная история. Мне было лет двенадцать, когда в Петербург приехал знаменитый пианист Андраш Шифф и его попросили дать мастер-класс для студентов консерватории. Я подумал: какое счастье было бы для него сыграть — и тоже пришел. Там собралось много людей, вся профессура, студенты, и я был на седьмом небе просто от того, что его видел. Но когда его мастер-класс закончился и он уже начал кланяться, я, маленький и непуганый, вышел прямо к нему и сказал: «Простите, мечтаю вам поиграть!» Он с улыбкой развел руками и повернулся к залу: «Мальчик играть хочет! Есть у нас еще минут двадцать? Давай!» И я, представляете, играл ему восьмую, «Патетическую», Бетховена.
Сделать шаг в центр на глазах у всех — это многое говорит про ваш характер!
Смешно, что когда мы вышли из зала, все меня спрашивали: «Ты откуда такой взялся?!»
Вы серфингист или дайвер?
Монтажный стык — и на ваши концерты уже приходят люди, которые чрезвычайно избирательны и строги в выборе. Есть поклонники, которые готовы следовать за вами в любой зал. Но не секрет, если одни открыто говорят о невероятном даре Ильи Папояна (а что есть гений, как не дар), то другим нравятся ваша молодость, стиль и этот серьезный взгляд из-под челки. Для них вы почти поп-звезда!
О нет, это не про меня. Многие люди ведутся на образ. Стиль в одежде для артиста, конечно, важен, но стиль в пианизме важнее. Я рад, что у меня есть свой слушатель, и меня волнует, как он ко мне относится. Если бы я выходил на сцену с другими целями, мне было бы все равно.
Но все-таки про стиль: вы на сцене строги и элегантны. Я, кстати, редко теперь вижу дирижеров или исполнителей во фраках. Чаще в разной масти рубашках и ботинках с яркими носками.
Времена фраков не прошли. Мой фрак куплен в Италии, мы его долго выбирали, это марка Caruso. Но, конечно, есть такие пианисты, которые выступают в смокинге и цветных носках кислотных цветов. Или есть современная замечательная пианистка Юджа Ванг, эпатирующая публику полуголыми нарядами и короткими юбками. Вот она точно стала поп-звездой. А я противник этого: выхожу не ради шоу, а чтобы сказать что-то серьезное. Я правда не знаю, как можно играть «Гольдберг-вариации» в цветных носках.
Наблюдаю печальный тренд: сегодня мало где будут слушать четырехчасовые оперы, где-то не будут смотреть трехактные балеты. Всё норовят сократить. Всё должно быть компактно, неутомительно и нескучно.
Это просто бизнес. Когда оперные певцы собирают стадионы, это тоже бизнес. Правда в том, что люди приходят туда не на классическую музыку, а на шоу. Считается, что так можно привлечь массы к классической музыке. Обман. Эти люди, скорее всего, не поймут главного — глубины музыки. Конечно, музыка существует не только для профессионалов, а для тех, у кого есть желание ее услышать. Но серьезная музыка не терпит поверхностного отношения. Есть книжка Николаса Карра «Пустышка. Что интернет делает с нашими мозгами?» о том, что изменилось, когда люди от серьезных книг ушли в потребление информации в интернете, и он интересно пишет: раньше я был искусный ныряльщик, я изучал глубины, это было сложно, но красиво, а теперь я серфингист, никуда не ныряю, ношусь по поверхности. Так и с музыкой. Определитесь: вы серфингист или дайвер?
Где практиковать дайвинг и слушать классику в компании чутких слушателей?
Я вижу на своих концертах серьезных профессионалов и чутких слушателей. С одной стороны, сформировался слой богатых людей, которые считают, что надо ходить на концерты, это хороший тон. С другой — есть камерные места, где не крутят огромные бюджеты, где не выступают самые великие звезды, а просто известные музыканты, где можно общаться, делиться впечатлениями, обсуждать идеи. Например, в Москве, в Галерее Niko, я недавно играл на фестивале «Эрар-Фест» на рояле Erard 1837 года «Танцы давидсбюндлеров» Шумана, которые были написаны в том же году. Это был очень интересный опыт. Или возьмите Малый зал филармонии: он был и остается особенным, туда ходит очень грамотный слушатель.
Признаем, что обычный слушатель любит, когда пианист играет быстро, громко и с эффектным финалом. Будто это может быть мерилом таланта. И еще — привычный набор имен: Бетховен, Моцарт. Услышать сразу все концерты Прокофьева, как в прошлом сентябре в Большом зале филармонии, — сложнейшее испытание.
Да, это непросто продать. Но если без шуток, как иначе? Тогда надо одного Шопена ставить в программу, и будут полные залы. Это массово доступная музыка. Любой средний пианист не боится играть Шопена. Бедный Шопен! А ведь он для исполнителя один из самых сложных композиторов. В нем есть какая-то неуловимость, вроде ты понимаешь, что должно быть, но он как сквозь пальцы вода утекает. Будто гонишься, а он, как невидимка, ускользает от тебя.
Рояль vs гидроцикл
А Рахманинов сложен? Не ускользает?
Сложен. Но Рахманинова я на физическом уровне чувствую, его музыка во мне откликается, возможно, больше, чем что-либо другое. Это абсолютно русская музыка. Даже более русская, чем Чайковский. Поэтому я и играл все концерты Рахманинова двумя вечерами, что, к несчастью, назвали марафоном («К юбилею Сергея Рахманинова марафон фортепианных концертов» в Большом зале филармонии в 2018 году. — Прим. ред.), будто я хотел показать, как долго я могу играть. Да если бы я хотел, я мог бы играть всю ночь! А играя много Рахманинова вот так, концерт за концертом, ты просто погружаешься все глубже, и зритель это тоже может почувствовать.
Рахманинов писал, что музыка — это интеллектуальное удовольствие.
Так и есть. При этом интересно, что Рахманинов был закрытым человеком для чужих, но в семье и с близкими друзьями раскрывался, был большим шутником. Есть интересная документальная хроника, где они с Шаляпиным подшучивают друг над другом. Да и в музыке его это абсолютно понятно, по крайней мере мне. Я переиграл его почти всего, и мне жаль, что он так мало написал.
Как вам Рахманинов как пианист? Ведь остались записи, где он сам исполняет свои сочинения, в первую очередь все четыре концерта.
У меня была история с одним дирижером — мы договаривались на репетиции, как играть какое-то место, и я сказал: «Помните, как Сергей Васильевич играет здесь на записи?» — «Тебе нравятся его записи? По-моему, там лажи много», — ответил он. Комментариев у меня на это нет. Рахманинов — самый великий пианист из всех, что мы слышали. Он недосягаем.
Разве за сто лет не ушли вперед техника и темпы?
Нет, техника ушла назад, особенно в случае сравнения с Сергеем Васильевичем. Он рассказывал, как их учили в консерватории. Сейчас так никого не учат. С точки зрения пианизма и технологии Рахманинов вне конкуренции. Или возьмем Владимира Горовица, его последние записи. Иногда он подмазывает, но это звучит гениально, превосходит любые идеальные исполнения. Играть чисто и быстро умеют сегодня все. Но таких пианистов, как Горовиц, никто повторить не может. Как он это делал? А неизвестно как. Тот уровень безвозвратно утерян, к сожалению. Нет больше таких пианистов, та эра закончилась. Это мое мнение. Я ни с кем не спорю и не намерен вступать в дебаты.
Но это звучит тревожно. Разве ХХ век не дал прекрасных пианистов?
Да, сейчас есть выдающиеся пианисты, та же Марта Аргерих например. Но это последние легенды. Не стало Нельсона Фрейре, выдающегося пианиста. У него, как и у Гилельса, всегда феноменально звучал рояль. Я, кстати, уверен, что он был очень приятный и гармоничный человек, я не был с ним знаком, но это слышно по игре. Это всегда слышно.
Вы наверняка знаете, что вас сравнивают с Горовицем люди, которые очень скупы на похвалу.
Это приятно. Я знаю, что у меня технологическая манера исполнения чем-то похожа. Еще у меня, сколько бы ни пытались меня переучить, посадка такая же. Вот для меня образ пианиста всегда связан с ним, и сейчас вижу его: он, сидящий далеко от инструмента, и эти тонкие, длинные пальцы — феноменально!
Музыка требует большой включенности, но как вы из нее выключаетесь?
Когда говорят: отдохни от рояля, почитай книжку — это не отдых. Для меня отдых — это переключение на новые эмоции. На что-то прямо противоположное. Например, летом на гидроцикле нестись по Финскому заливу. Я люблю кататься по волнам, подлетать на пять метров, люблю адреналин и драйв. Я целый год что-то в себе генерирую, а здесь идет полное переключение. Здесь такие эмоции, что после нескольких часов катания я плетусь по берегу, тела не чувствую, весь отбитый, но с улыбкой до ушей.
При такой любви к скоростям вы машину водите?
Нет, я не могу выучить теорию.
И это говорит человек, который знает 40 концертов! Который в самолете может выучить и постичь сложнейший музыкальный текст!
Потому что теория вождения дебильная, а концерты — гениальные. У меня есть особенность памяти: я легко запоминаю большие тексты, и не только нотные, но только если мне это искренне интересно. А жесты регулировщика в теоретических вопросах с дирижерской точки зрения просто нелогичны!
Текст: Ника Стрижак
Фото: Валентин Блох
Стиль: Рустам Мхайли
Визаж и волосы: Екатерина Нечаева
Ассистент стилиста: Мария Красильникова
Свет: Владимир Сакунов, Артур Баширов Skypoint
Собака.ru благодарит за поддержу
партнеров премии
«ТОП50. Самые знаменитые люди Петербурга» — 2025
Rendez-Vous — мультибрендовую сеть магазинов обуви, сумок, аксессуаров и одежды
Ювелирный бренд Parure Atelier
ASKO — мировой скандинавский премиум-бренд по производству бытовой и профессиональной техники
«Моменты. Repino» — клубный малоэтажный жилой комплекс ООО «СЗ «Ленинское» входит в группу компаний «RESPECT»
Valmont — всемирно известный швейцарский бренд уходовой косметики
Сhateau Tamagne. Вина бренда создаются в современном винодельческом комплексе — Центре энологии Chateau Tamagne.
Комментарии (0)