Евгений Стычкин: «Кино – это развлечение, но оно должно заставлять людей думать»

Евгений, как вы определяете жанр сериала «Вне себя»?

Мне кажется, это все равно в итоге комедия. И как в основе любой хорошей комедии, там лежит глубочайшая человеческая драма. Думаю, что правильно будет, если люди будут смеяться до слез, при этом максимально сопереживая драме главного героя.

А ваш главный герой Дима — он все-таки ненормальный или в той же степени ненормальный, как все мы, просто он живет в своей реальности?

Учитывая то, что наше кино имеет детективную основу, я не могу прямо все вам рассказать. Но нет, он, конечно, совершенно сумасшедший.

А интересно было играть сумасшедшего? У сумасшедших обычно есть какие-то фишечки в манере поведения, жесты какие-то. Чем вы наделили своего героя?

Ничем. Обычно жесты и фишечки чаще встречаются при обсессивно-компульсивном расстройстве, а у Дмитрия навязчивые состояния. Мне показалось, что будет правильно, чтобы мы никогда не знали, где грань между здоровьем и сумасшествием, чтобы мы никогда не могли точно понимать, что он играет, а что по-настоящему испытывает.

Обычно в кино призраки обозначаются специальным образом, например полупрозрачные или появляются в дымке, а в этом фильме они совершенно обыкновенные люди, хотя их видит один ваш герой. Как это снималось технически?

Фантомы не призраки, они галлюцинации. Это плод Диминого воображения. В этом его проблема: он не знает, где реальность, а где галлюцинация. Если он прикасается к своему фантому, ему кажется, что он действительно его ощущает. Поэтому и снимали их точно так же, как нормальных людей. Есть некие технологические особенности операторской работы, но никаких спецэффектов или компьютерной графики.

Я читала, что особенность этого сериала в том, что была сделана полная раскадровка, а это редкость.

Да, для нас это редкость. В Голливуде снимают все или почти все с полной раскадровкой. Считается, что, если она у тебя есть и ты ей следовал, у тебя уже есть кино. Можно доснять еще что-то в процессе, но, по крайней мере, ты можешь быть уверен, что сцену можно будет смонтировать.

Это действительно реально работает и помогает?

Абсолютно, конечно. Это очень большое удобство. Но раскадровка — это бесконечный, кропотливый, тяжелейший труд. Мало кто может себе позволить такую долгую подготовку. Создатели сериала «Вне себя» готовились почти год.

И в то же время было место импровизации на съемочной площадке, правильно?

Ну нет. Мы не могли играть так, как хотели, потому что, как я сказал, было некое особое операторское решение в том, как снимаются мои галлюцинации, поэтому я не мог совсем быть свободным в том, что делал. Но внутренняя свобода была, да, огромная. Мы искали, пробовали, переснимали сцену, если казалось, что что-то сделали неправильно. В этом смысле надо отдать должное терпению режиссера Клима Козинского и почти маниакальной настойчивости нашего шоураннера Александра Дулерайна, потому что все, что им хоть немножко не нравилось, мы переделывали. Мы сняли кино, потом встретились и снимали еще 14 дней. Вообще за 14 дней можно полноценно снять, скажем, три серии. А потом мы снова встретились и работали еще дней пять или шесть, частично доснимая отдельные кадры: не хватило какой-то детали или поворота головы, не понравился свет, цвет — и мы ставили зеленый экран и доповорачивали голову, доснимали уже в смонтированное, собранное кино.

И вы почти каждый день были на съемках, буквально 99% съемок?

Да, есть какие-то две или три сцены без меня, а так все со мной.

А был какой-то съемочный день, который запомнился больше всего?

Наверное, наши съемки в Мексике. Это было невероятно весело, но одновременно это и остросюжетная история, потому что там по-настоящему опасно. С нами ходили специальные люди, которые вдруг неожиданно сажали нас в автобусы и увозили с каких-то улиц Мехико, потому что видели, что появились досматривающие картеля. Все время какие-то были предупреждения. А в общем это было здорово. Мексика, конечно, прекрасная и интереснейшая страна. Сейчас из-за пандемии мы почти лишены поездок, да и всегда приятно совмещать работу и путешествия.

Мексика изначально планировалась по сценарию? Какая вообще была география съемок?

Москва, Подмосковье и Мехико. Как возможная замена обсуждалась Куба — долго не было понятно, что происходит с ковидом, и мы готовы были ехать туда, где нас не заставят пять дней сидеть в карантине.

У вас еще в Мексике есть эпизоды с американской актрисой. Как шла работа?

Энджи Сепеда – очень профессиональная, прекрасная и талантливая актриса. С ней легко работать. А она, конечно, была в некотором шоке от небольшого сумасшедшего дома, который у нас всегда на площадке присутствует, потому что любой американский продакшен — обычно более отлаженный механизм.

Теперь у вас есть опыт не только актерской работы, но и режиссерской. У вас на площадке тоже была стопроцентная раскадровка и на нее вы полагались, когда снимали «Контакт»?

Нет, когда мы снимали «Контакт», бывали какие-то резкие неожиданные решения, потому что мне нравится, когда группа так собрана, — как единый организм, так слажена, что ты можешь неожиданно сказать: «Ой, смотрите, какой закат, а давайте сцену в 7-й серии немедленно прямо здесь снимем?» Да, все готовились для другой сцены, но у нас есть закат, и группа достаточно собрана, достаточно мобильна и достаточно тебе доверяет, чтобы изменить план. Костюмеры не говорили: «Мы не готовы и не можем сейчас в одну секунду переодеть артистов». Артисты не говорили: «Я не могу так быстро выучить слова. По контракту мне надо за сутки присылать текст». Все тебе доверяют и все бегом бегут, на ходу переодеваясь, кто-то печатает текст, торопятся, чтобы успеть подняться на мост и снять закат. Это большое счастье. Но в принципе, конечно, важно стремиться к идеальному процессу на съемках.

А это от чего зависит?

В первую очередь зависит от режиссера и от креативного продюсера, потому что он выбирает людей, с которыми работает. Выбор людей — это уже 80% успеха. Группа, свет, оператор, артисты, конечно, реквизит, костюмы. Крайне важно, чтобы каждый цех был наполнен людьми талантливыми, профессиональными, ответственными, опытными и неравнодушными, потому что иначе…

…иначе не получается?

Да, не получается. Если группа непрофессиональная и неталантливая, вообще говорить не о чем. Если вокруг просто исполнители, тогда ты должен быть каждый день так подготовлен, как Клим с раскадровкой. Всегда остается энное количество вопросов, которые ты не можешь предусмотреть. Должен, по идее, но не успеваешь. И таких вопросов много: какое белье у актера, которое, оказывается, будет видно, потому что в этой сцене он немножко переодевается. Если человек выходит из дома, то, наверное, у него в руках ключ, потому что он только что закрывал дверь. Какой это ключ, какой должен быть на ключе брелок, должен ли быть вообще брелок. Таких вещей триллион. Просчитать все во время подготовки, продумать каждый момент режиссер один обычно не может. Соответственно, каждый цех должен подготовиться самостоятельно.

У вас там очень точно подобраны артисты. Павел Майков исключительно хорош в роли Глеба Барнашова. Вы сразу его выбрали и трудно ли было работать с другом?

Мы с Пашей много лет дружим и много лет работаем. Есть две картины, в которых мы вместе снимались, и десять лет мы играли с ним в спектакле вместе, поэтому я был изначально абсолютно уверен, что он правильный кандидат на эту роль. Но я пробовал, пробовал и пробовал разных артистов, притом что Майкова попробовал первым. Многие из них были и остаются моими друзьями или, по крайней мере, коллегами, с которыми я много работал. Все это люди очень талантливые и в большинстве своем очень-очень знаменитые. Мы делали бесконечные пробы, и каждая проба меня только убеждала в том, что Майков — это самый правильный выбор. И в итоге мне удалось всех в этом убедить. Теперь все страшно счастливы, потому что Майков в этой роли просто блистательный.

А еще у вас в сериале снималось много молодых артистов — естественно, ведь сериал рассказывает о подростках. Как работалось с ними? Они другие? Знают и умеют что-то, чего не умеют взрослые, или, наоборот, их надо было учить, учить и учить?

— Понятно, что Паша Майков, Равшана Куркова, Агранович, Виторган — люди очень опытные, поэтому с ними в этом смысле, конечно, очень легко. С молодыми артистами нужно гораздо больше работать, больше помогать им выстраивать роли. Но нам удалось сделать так, чтобы все влюбились в проект. Все готовились. Не было ни одного человека, который бы приехал с невыученным текстом. Мы же нередко в работе видим даже у очень хороших артистов такое, в общем, легкое отношение к профессии. А здесь все ужасно увлеклись этой историей, и всем хотелось максимально хорошо ее сделать. Я думаю, тут и Пашин вклад огромный, потому что важно, когда рядом с тобой работает артист, который про своего героя может рассказать что угодно: кто его бабушка и дедушка, что он ел на завтрак, почему он говорит эту фразу или слово, а не другое и так далее. Ты плохо себя чувствуешь рядом с ним на площадке, если сам не готов. Вообще эта влюбленность в профессию, собранность и внимание — это такая же заразная вещь, как и разгильдяйство. Когда рядом с тобой все работают круто, то и быть отстающим не хочется. Ну, и так же, когда всем все по барабану, то и тебе вроде не очень хочется напрягаться и разрываться.

А какие отзывы вы получаете сейчас на этот фильм?

Очень положительные, и получаю много. Все очень хотят и ждут второго сезона. Это очень приятно.

Пишут взрослые люди, которые как-то переосмысляют свои отношения со своими детьми нынешними или уже выросшими, или от ребят отклик тоже есть?

Пишут и те, и другие. Написал какой-то молодой человек, что он несколько лет не общался с отцом, а когда посмотрел кино — позвонил ему. И очень много взрослых людей говорят, что переосмыслили отношения с детьми. Это очень приятно.

Вы где-то сказали, что трудных подростков на самом деле почти не существует, зато трудных взрослых до фига.

Да, мне кажется, это так и есть. Что значит «трудный подросток»? Ну, мы же его сами делаем трудным. Очень мало людей, изначально склонных к какому-то глобальному антисоциальному поведению. Но кому-то не хватает любви, кому-то — заботы, кому-то — внимания, кому-то просто скучно, потому что им никто не занимается, кому-то обидно и так далее. Это все травмы, которые мы наносим детям или, по крайней мере, которые мы не замечаем и никак ребенка от них не ограждаем. И эти травмы начинают потом уже, как непромытая рана, загнивать и приносить свои страшные результаты.

В эту работу вы вложили что-то из личного опыта? Либо из своего детства, либо из отношений со своими детьми?

Нет, конкретно нет. У меня, к счастью, мой собственный опыт с родителями и опыт с моими детьми довольно симпатичный. Я думаю, что я вложил некую свою уверенность в то, что единственный ответ и единственный инструмент в этой борьбе — это любовь.

А все-таки, возвращаясь к вопросам зрителей, — второй сезон будет?

Посмотрим.

Теперь, когда у вас есть режиссерский опыт, поделитесь, кем быть интереснее — актером или режиссером?

Что значит «интереснее»? Что вкуснее: борщ или пиво? Это очень разные вещи. Наверное, мозг быстрее работает, и от этого ты получаешь больше эндорфинов, если ты режиссер. Актерская профессия в определенной степени более расслабленная. Ответственность меньше, ты отвечаешь только за себя. Выучил текст, подготовил, как его сделать, и все, остальное не очень важно. Гораздо меньше вещей, которые могут тебя — меня, по крайней мере, — сбить. Когда ты режиссер и ты уже представил себе сцену, а тут пошел дождь или, наоборот, вышло солнце, а не должно было бы, не завелась машина, поэтому не доехала половина массовки, то ты сходишь с ума и зарабатываешь себе язву. А актер сидит в вагончике, пьет кофе и не волнуется, сейчас не сняли — снимут потом. Поэтому я буду активно продолжать работать артистом. И иногда, когда я нахожу что-то, что мне очень интересно, историю, которую я считаю, необходимо рассказать, тогда я буду соглашаться на режиссерские предложения.

У вас сейчас много режиссерских предложений?

Каким-то чудом да! Прямо туча. Очень приятно, но я буду очень аккуратно и избирательно к ним подходить, потому что у меня нет задачи стать человеком, который обслуживает каналы, производя достаточное количество контента для того, чтобы они существовали.

Но вы уже начали новый фильм, в котором участвуете и как актер, и как режиссер.

Это правда. Мне поступило предложение, инициатором его была снова Саша Ремизова, так же, как и с «Контактом». Мне, конечно, страшновато, но тем не менее я взялся. Мы сорежиссерствуем там с Сергеем Трофимовым, прекрасным оператором, очень талантливым, опытным, блестящим, что тоже позволило мне решиться.

Сериал будет называться «Нулевой пациент». И это невероятно интересная история, основанная на реальных событиях. В 1988 году в Элисте в детской больнице 75 детей были заражены ВИЧ. Тогда впервые заговорили вслух о ВИЧ в нашей стране. И это очень важная история и сегодня. Потому что у нас около полутора миллионов ВИЧ-положительных людей и очень-очень низкое понимание на уровне общества, что это и как к этому относиться. ВИЧ продолжает быть стигмой.

Это будет тяжелое, страшное кино?

Мы хотим, чтобы оно было максимально доходчивым. Наверное, нельзя сказать, что кино на такую тему может быть развлекательным, но оно должно быть любопытным. Мы должны рассказать эту историю современным языком, рассказать так, чтобы смотреть ее было интересно, а в какие-то моменты даже захватывающе. Там есть и детективная составляющая — этот самый поиск нулевого пациента, так что есть за чем следить. И плюс все равно мы люди. А люди даже на войне — и в болезни, и в нашей пандемии — не перестают веселиться, радоваться жизни. Жизнь продолжается, несмотря ни на что. Поэтому мы хотим, чтобы наше кино было в общем светлым, при этом в итоге оно должно обратить внимание на проблему ВИЧ в нашей стране. И если нам удастся внести в это хотя бы малую свою лепту, это будет удача. Кино — это развлечение, но оно должно заставлять людей думать.

Фото предоставлены пресс-службой ТНТ