Режиссер, адепт документального театра, главный принцип которого — рассказ со сцены реальных историй обычных людей. Его будущая постановка «Чук и Гек» на Новой сцене Александринки — не только о героях произведения Гайдара, но и о жизни писателя, репрессиях и сталинских лагерях.
У вас с малых лет была тяга к сцене?
У меня в детстве даже мысли не было, что я буду заниматься чем-то творческим, а тем более театром. Мне очень нравилась профессия следователя. Планировал жить в деревне, чтобы у меня были большущая семья, дом, река, хозяйство. Но в милицию меня не взяли, и я пошел учиться в Пермский институт культуры: мне сказали, что постановщики массовых праздников много зарабатывают. Я учился и подрабатывал клоуном в парке, накопил денег и поехал в Москву с девушкой, которая поступала там во все театральные вузы сразу. Мне же было дико скучно, и я решил за компанию тоже почитать стихи перед приемной комиссией. Во ВГИКе актерский курс набирал Игорь Николаевич Ясулович, который посмотрел меня и сразу взял, а вскоре разрешил мне быть режиссером учебных отрывков. Но на третьем курсе со мной случилось то, что бывает со многими студентами: они переживают очень сильный внутренний кризис из-за того, что должны подчиняться воле какого-то дядьки. Для меня это оказалось невыносимо. Я написал рассказы и отправил их в Петербург на творческий конкурс в Институт кино и телевидения. Так я оказался здесь и стал режиссером кино и телевидения.
А как случился театр?
Я выпустился из института, но мне не хотелось снимать кино — оно для меня казалось слишком фальшивым. Поскольку я неплохо монтировал, меня позвали помочь сделать подложку для видеоспектакля в театр «Балтийский дом», где драматург Андрей Совлачков однажды показал свой текст «Антитела» про убийство неонацистами студента-антифашиста Тимура Качаравы. Я сразу подумал, как здорово было бы рассказать зрителю не какую-то придуманную, а совершенно реальную историю. Меня зацепило, стали возникать мысли, образы. Я не спал ночь, на следующий день пришел и сказал, что хотел бы сделать этот спектакль — такое совмещение игрового и документального способа подачи вызывает во мне шок и интерес. Так я стал адептом документального театра, обычный же игровой не то чтобы неинтересен мне — я не понимаю, зачем все это. Он у меня не вызывает никакого чувства. Но я пытаюсь научиться.
У каждого творца своя внутренняя война — работа над зажимами, сопротивлением, травмами детства. С чем в себе вы боретесь?
Я родом из деревни Заборье, это Пермский край, 300 жителей, и я всех знаю по имени и отчеству. От родителей я никогда в своей жизни не слышал слова «нет». Но никогда не слышал и слова «да». У нас в семье не принято что-то выпрашивать и не принято разрешать или настаивать на чем-то. Каждый живет в каких-то рамках, которые он способен понять и принять. Отец и дед у меня были председателями колхоза, а прадед — из раскулаченных. Настоящие крестьяне. И я себя в городе чувствую инородным элементом. Когда учился во ВГИКе, то выходил на ВДНХ, где есть простор, и снимал шапку — мне неба не хватало, хотелось домой, и я страдал от этого.
Значит ваше место силы — деревня?
Да, конечно. Там ты приезжаешь и чувствуешь, как что-то начинает шевелиться в твоих генах. Я и не считаю себя горожанином: понимаю, что я здесь временно. Знаю, что у меня в деревне будет дом. Это целая проблема для меня, для моих отношений с девушкой — я не хочу недвижимости в городе. Я в нее не совсем верю, ведь каждые сто лет у нас что-то обнуляется. Поэтому когда мне предложили поставить спектакль по рассказу Аркадия Гайдара «Чук и Гек», мне было интересно разобраться, почему эти цикличные обнуления происходят. Мы работали с этим рассказом, как с документальным произведением: смотрели дневники Гайдара, разбирались, почему он его написал, что в его жизни тогда произошло. Но тут есть моя конкретная корысть: работая над спектаклем, я разбираюсь в себе.
В основе «Неприкасаемых» лежат интервью реальных бездомных, на сцену выходят как актеры Александринки, БДТ, так и обитатели ночлежек — это для большей реалистичности ?
Самый неповторимый опыт — это не искусство, не выдумка, а реально пережитое реальным человеком. Жизнь намного интереснее, непредсказуемее и неожиданнее, чем любой драматург. Надо просто смириться, что в конце не обязательно будет хеппи-энд. Документальный театр — про сегодня и про нас. Люди бывают шокированы оттого, что на сцене вдруг начинают говорить об их проблемах, но именно подобное проговаривание и помогает эти проблемы решать. Такие спектакли имеют терапевтический эффект. Причем и для меня, и для тех, кто на сцене, и для зрителей. Ты видишь, как на твоих глазах через боль происходит реальное выздоровление всех людей в зале. У «Чука и Гека» похожая история. Я долго и много разговаривал с занятыми в спектакле артистами, и выяснилось, что семью практически каждого из них в свое время коснулись репрессии. Для них работа над этим проектом — возможность внутреннего осмысления, реабилитации здесь и сейчас. Документальный театр становится необходим как хлеб, когда мы ощущаем голод. Мне интересны болезненные вещи, потому что я от них тоже освобождаюсь. И понимаю, что дальше будет легче.
текст: Татьяна Троянская
фото: Сергей Мисенко, Елена Насибуллина, Александра Денисова, Юрий Богатырев
Комментарии (0)