Мария Элькина о том, почему Петербург пока не готов к созданию музея блокады

К памяти блокады в Петербурге относятся трепетно, чтят связанные с ней даты, издают книги о ней и читают лекции. Несмотря на это, есть постоянное ощущение недосказанности, не зажившей раны. Вот и полноценного музея блокады в Петербурге сегодня нет. После нескольких попыток и обещаний весной этого года был наконец-то организован конкурс на здание, которое, возможно, расположится на Смольной набережной. И вот сейчас проекты показали на выставке в манеже Конюшенного ведомства. Всего их девять.

Общее впечатление складывается мгновенно. Бетонные кубы, параллелепипеды, цилиндры на возвышенности мигом вызывают ассоциацию с монументами 1960-х – Пискаревским мемориалом или даже волгоградской «Родиной-матерью». Почти во всех предложенных музеях настроенческий лейтмотив – героически-брутальный, номенклатурно-выхолощенный.

В эстетике 1960-х ничего отталкивающего нет, но ожидаешь, что за пятьдесят лет произошло переосмысление, ценности и средства выразительности эволюционировали. Нынешние проекты пестрят банальностями, визуальными и концептуальными.

«Студия 44» предлагает составить на возвышенности бетонные блоки, каждый из которых будет посвящен определенной теме. Там, где рассказывается про голод, единственный экспонат – ломоть хлеба в витрине по центру. Прием острый, но не такой свежий, как того требует случай.

В А-Лен подошли к бетону творчески – сделали здание в несколько уровней из скошенных объемов.

Мастерская Михаила Мамошина обратилась к метафоре разорванного кольца. Если в памятнике Константина Симуна на дороге жизни она разыграна изящно и трогает всерьез, то здесь – жутковато-пародийно. Цилиндр, окруженный не смыкающимся кругом пилонов, представляет собой смесь мультяшных представлений о средневековых фортах, советской мемориальной архитектуры и бесстыжего американского постмодернизма, годного для торговых центров.

Московское проектное бюро Арена показало нечто, похожее на стадион Юбилейный, но с претенциозным упрощением. Стена цилиндра складывается из разного размера монолитных блоков с расстояниями между ними – героическая вариация на тему минимализма, попытки пародировать Ричарда Мейера или Тадао Андо, который казались бы актуальными лет тридцать или сорок назад.

В архитектурной мастерской Романова поступили благородно в том смысле, что не стали придумывать ничего нарочитого. Их здание, составленное как конструктор из бетонных кубов с гигантскими цифрами 1941 и 1944 на фасаде – почти безупречная стилизация под памятники героям 1970-х.

«Земцов, Кондиайн и партнеры» утопили свой образчик бетонного брутализма в землю под углом, этим и отличились. Не принесли свежую струю с собой и иностранцы. Немец Томас Герцог изобразил зиккурат-перевёртыш, с легким прозрачным основанием и более широкой и осязаемой верхней частью. Вышло вполне нелепо.

Самым приемлемым решением видимой части здания оказалась спираль у финнов из «Lahdelma & Mahlamäki». Их спираль, уходящая в воздух, намекает на движение чувств, незаконченность и продолжение – хотя подошла бы музею народного искусства не меньше, чем музею Блокады.

Единственное, что вызывает толику симпатии из предложенного архитекторами – поля, засеянные капустой и пшеницей. Хорошо известное в мире норвежское бюро Снохетта посмотрело на осаду города аналитически и показало то, что буквально могло бы спасти, свет в конце тоннеля. Они увидели тему осады Ленинграда как не полностью безнадежную, не только мрачную. Такое смещение акцента Петербургу совершенно необходимо, в нем ключ к излечению. Правда, бетонный куб у норвежцев вышел не настолько удачным в отношении связи с ландшафтом, насколько от них можно было бы ожидать.

Плачевные в профессиональном и общечеловеческом отношении результаты конкурса были предсказуемы. Петербургская архитектура давно и нескрываемо провинциальна, это вообще-то тема для отдельной колонки. И первичный, и вторичный отбор участников происходил по необъяснимым критериям. Как, скажем, среди них могли оказаться бюро «А-ЛЕН», «Арена», мастерские Михаила Мамошина и Юрия Земцова, когда в их портфолио нет ни реализованных музеев, ни их достаточно интересных проектов? Впрочем, это известно. Во всех петербургских конкурсах существует негласная квота на местных архитекторов. И соблюсти её, видимо, и здесь было важнее, чем создать достойный музей блокады. Хочется парировать, что музей блокады – не сыр и не говядина, местные производители могли бы в данном случае наживаться на чем-то менее чувствительном и значимом. Все-таки музей должен просуществовать много дольше нынешней сложной политической и экономической ситуации и её интересантов, и заслуживает особого отношения.

Помимо выбора участников, проблема еще и в том, как сформулировано задание. Не будем домысливать, процитируем:

«Миссия нового музейно-выставочного комплекса – формирование научного знания о Великой Отечественной войне, обороне и блокаде Ленинграда, увековечивание памяти участников обороны и блокады Ленинграда и информирование о трагедии войны, побуждение к размышлению над нравственными вопросами, поднятыми в связи с событиями Великой Отечественной войны, на примере истории обороны и блокады Ленинграда».

Выжимка из патриотического учебника, которую непоседливый школьник пролистывает не глядя. Ни слова про людей, про чувства, про противоречия в оценках, никаких попыток осмыслить, достучаться до сердец, рассказать так, чтобы школьнику это было понятно. Разговор на расстоянии вытянутой руки, так, как будто бы нам все еще страшно говорить как есть. Действительно, страшно, но только в том и мог быть смысл музея Блокады – в попытке преодолеть коллективную травму, вынести из нее что-то, кроме боли, ужаса и желания отгородиться приевшимися оборотами. Хуже цинизма могут быть только патетические речи.

Если организаторы конкурса люди не на сто процентов черствые, они должны не объявлять победителя, а честно сказать, что пока, видимо, Петербург не готов построить музей Блокады. Так бывает, тут как раз стыдиться нечего.