Ольга Семенова: «В первую зиму в городе съели всех собак и кошек, мы – только нескольких голубей»

Ольга Георгиевна, расскажите о своем детстве.

Я родилась в 1931 году в Ленинграде, нас было трое детей в семье: я, сестра Валя и брат Юра. Отец работал инженером по бурению в геологической организации «Спецгео», которая обслуживала Наркомат обороны. В 1939 году государственная граница передвинулась на запад, там стали строить оборонительные сооружения, для чего требовалось бурение. В присоединенные районы Польши был командирован отец, мы всей семьей отправились с ним. Работы смещались к северу, и к 22 июня 1941 года мы оказались в столице Литвы Каунасе. Весть о начале войны получили от сослуживца отца, спасшегося от бомбежки и бежавшего к нам из города Кальвария. Мы эвакуировались в течение нескольких часов: на первых двух грузовиках утром выехали женщины и дети, мужчины последовали вечером. Дорога до Ленинграда заняла около трех дней. Мы вернулись в свою квартиру на Театральной площади, рядом с Львиным мостиком, отец снова стал работать в «Спецгео».

В июле и августе государство еще не решалось активно побуждать население к эвакуации, и даже поначалу эвакуироваться было как будто зазорно. Многие просто не верили в то, что немцы смогут дойти до Ленинграда. Отец сразу распорядился, чтобы мы делали продуктовые запасы. Нас с сестрой посылали за крупами, сахаром, керосином. Мы покупали излишек хлеба и делали сухари, впоследствии нас это спасло. В начале сентября город начали бомбить, довольно скоро перестали работать электрическое освещение, общественный транспорт, водопровод и канализация. Время воздушных тревог мы проводили на лестничной площадке в сарае-кладовке с капитальными кирпичными стенами. Там мы читали при коптилке. В Ленинграде ввели комендантский час — по ночам нельзя было находиться на улице без специальных пропусков.

В первую морозную зиму блокады умерло много ленинградцев.

Самое страшное время наступило в ноябре — тогда снизили нормы выдачи еды по карточкам. Так что люди, не имевшие дополнительных источников питания, массово умирали в холодных квартирах или на улицах. Если близкие покойного хотели его похоронить, то отвозили тело в один из открытых пунктов приема трупов или на кладбище в братскую могилу. Гробов не было, поэтому тело аккуратно зашивали в простыни или одеяла и катили на паре детских санок. По доверчивости некоторые попадали в руки мошенников, которые за хлеб обещали похороны в гробу в отдельной могиле, а на самом деле отправляли тело в ту же братскую. Благодаря усилиям родителей в нашей семье никто не умер. Мама ходила за бревнами для буржуйки на деревянный стадион имени Ленина, сейчас Петровский, который власти разрешили разбирать на дрова. А за водой — на проруби к Неве.

Сделанные припасы методично добавлялись к пайковой еде, их хватило на два-три месяца. Еще осенью мать несколько раз ездила с другими ленинградками на поля совхоза в Купчино, на которых собирала оставшиеся после уборки урожая наружные листья капусты. Дома их сразу же заквашивали впрок. Еще в первую зиму в городе съели всех собак и кошек. Мы пустили в еду только шесть или семь голубей, пойманных отцом на приманку у кухонного окна. Отец познакомился с конюхом и заполучил у него десять килограммов овса для лошадей. И дважды ему удалось отрубить части замерзших и выкинутых туш павших от прободения желудка военных лошадей. Добытые в воинской части продукты отец вез домой на саночках сорок километров от поселка Агалатово.

С весны 1942 года нормы по карточкам увеличились, стало теплее. Как и практически все ленинградцы, мы завели огород сначала на Карельском перешейке, а потом в деревне Шушары, которая тогда не была частью города. Из Шушар была видна возвышенность Пулкова, на которой стояли немцы и лениво нас обстреливали редкими снарядами. На грядках мы выращивали горох, капусту, картофель, свеклу, турнепс, репу, редис, лук, укроп, петрушку — семена отцу дал военный агроном. И еще собирали грибы, ягоды, дикий щавель. Главными работниками на огороде были мы с сестрой, потому что родители работали, брат был еще маленький. Жить стало полегче.

Что вы почувствовали, узнав о победе?

В 1943 году обучение стало раздельным — мальчиков и девочек развели по разным школам, и так продолжалось до смерти Сталина. Об окончании войны мы узнали в женской школе № 251, которая располагалась на одном из этажей «дома с башнями» на углу проспекта Майорова и улицы 3 Июля — теперь Вознесенский и Садовая. Казалось, все должны были обрадоваться победе, но некоторые девочки заплакали — у них кто-то погиб на фронте.

По семейной традиции я поступила в Горный институт, после его окончания по распределению три года работала в ГДР в урановой промышленности, затем в Советском Союзе в разных геологических организациях. Долгое время активно выезжала в поле, потом больше занималась применением математических методов и ЭВМ в геофизике. В 1969 году защитила кандидатскую диссертацию, в 2010 году вышла на пенсию. Иногда я вспоминаю свое военное детство — оно было трудовым и деятельным. Дети войны отличаются от поколений мирного времени своей неприхотливостью, самостоятельностью и ответственностью. И еще, может быть, более широким кругозором при оценке политических и исторических событий.

фото: Алексей Костромин