«Всё уже было, но еще не всё произошло»: в прокат выходит фильм «Авиатор» по роману Евгения Водолазкина

Май 2026 года, секретная лаборатория. Человек по имени Иннокентий Платонов возвращается к жизни из крионического сна и встает из саркофага: в нем он был заморожен в 1929 году на Соловках в результате научного эксперимента. Иннокентий потерял память и ничего про себя не знает, но при помощи ученого Константина Гейгера и его жены он будет восстанавливать факты своей биографии — вспомнит имя, профессию, приход власти Советов, лагерь, а главное — страшное преступление и большую любовь. В основе картины — одноименный роман писателя Евгения Водолазкина. «Авиатору» потребовался не один год, чтобы добраться до экранизации. Над сценарием работал выдающийся драматург Юрий Арабов, режиссером стал Егор Михалков-Кончаловский, после смерти Арабова в 2023 году он заканчивал сценарий вместе с Мирославом Станковичем. Книга Водолазкина подчинилась законам кинопроизводства, поэтому фильм хоть и верен сюжету романа, но многим отличается от него — некоторые сцены и линии исчезли, изменилось время пробуждения Платонова в исполнении Александра Горбатова (в романе он возвращается в 1999 год), зато шире стали линии Гейгера (Константин Хабенский) и Желткова (Евгений Стычкин). При мощном жанровом заходе — путешествия по времени, микс исторических событий и современности — фильм старается не растерять содержания книги, ее философии вневременных смыслов, актуальных сегодня не меньше, чем сто лет назад.

Удивительно, что «Авиатор» — первая экранизация одной из ваших книг. Почему этого не случилось раньше и почему работа над «Авиатором» шла так долго?

Работа шла, скорее, не спеша. Мы все старались размышлять в процессе, а на размышления нужно время. И «Авиатор» — это, может быть, самая удобная из моих книг для того, чтобы начинать какие‑то отношения с кинематографом. Там есть свой экшн, есть жесткие ситуации — все то, что любит драматургия. Но все‑таки не так легко это экранизировать, многие сдавались. Пять раз другие продюсеры покупали у меня опцион на «Авиатора», и пять раз никто не решился — сложно. Осмелился только Сергей Катышев. И в этот раз снова число пять — пять вариантов сценария было, и все не то. Пока мы не обратились к Юрию Арабову. «Авиатора» нужно было переработать хотя бы потому, что кино и литература — это разные языки, которые имеют совершенно разные средства выражения. Поэтому «Авиатор», как говорил Пушкин по другому поводу, — он «вечно тот же, вечно новый».

Есть фильмы-блокбастеры, которые приносят деньги, и оценивать их нужно по величине кассовых сборов. А есть кино о чем‑то большем, и его даже смотреть надо по-другому. «Авиатор» из второй категории?

Мы хотели сделать не пустое кино, да. Наполненное идеями и смыслом. Но излишняя дидактичность для кино — смерть. Проповедь — это вполне почтенный жанр, но искусство не может быть проповедью, иначе бы романы читались в церкви на богослужении. Я не хочу учить, я хочу, чтобы читатель — а теперь и зритель — подумал. И мы ему даем пищу для размышлений. Герцен в свое время сказал: «Мы не врачи, мы боль». Почувствовав эту боль, человек должен придумать какое‑то средство от нее. Сам. И в этом состоит сотрудничество автора и читателя или зрителя. На одной из встреч с читателями и будущими зрителями наш продюсер Сергей Катышев сказал: «Чтобы пришли на артхаус, трейлер должен быть, как у блокбастера». Это шутка отчасти. Наш фильм — не артхаус. Но это и не попса. Мы пытались пройти посередине — чтобы, с одной стороны, все было понятно, а с другой — чтобы человек задумался. И совместными усилиями всей группы добились того, что фильм толкует сам себя. С первых минут зритель словно садится в эти сани, как на трассе для бобслея, — а дальше трасса ведет сама, на скорости. Главное — смотреть внимательно, без попкорна.

От некоторых сюжетных линий, сцен и мотивов книги пришлось отказаться. Какие вам особенно жалко?

Мне, пожалуй, даже и не жаль тех историй из книги, которые могли на экране тормозить ритм. Разве что жаль, — но это уже относится к актерской работе, — что «обрезали» роль Ирины Пеговой, уж очень хорошо она сыграла даму, сломанную жизнью, а осталась очень небольшая часть, но она и там прекрасна. Зато добавился персонаж Жени Стычкина, и он просто замечательно сыгран, и стал во многом катализатором всего действия. И образ Гейгера в исполнении Константина Хабенского стал глубже.

Что актеру Александру Горбатову нужно было понять об Авиаторе, чтобы верно передать его образ?

Горбатов прекрасно сыграл Иннокентия Платонова. Он понял главное, — что Платонов не хороший и не плохой. И он в правильной пропорции смешал и черные, и белые краски, поэтому образ получился глубоким и объемным.

Почему сохранили название фильма «Авиатор»? Ведь могли бы назвать кино как‑то иначе, чтобы не возникало путаницы с другими кинофильмами?

Могли. Но вот наша киногруппа решила, что это важно — чтобы сохранилась связь с романом.

Вы сказали, что «Авиатор» — это не фантастический роман, хотя формально он написан как жанровая вещь, фантастика о попаданцах. А какой жанр у фильма «Авиатор»?

Формально — научная фантастика. Но фильм не о крионике. О покаянии. О том, как человек пытается преодолеть время, потому что покаяние — это в каком‑то смысле преодоление времени. Это возвращение к времени до греха, при этом — с сознанием о грехе. Если использовать что‑то вроде каламбура: время временно. Было время, когда не было времени, и будет время, когда не будет времени. А мы живем вот в этом промежутке, который и называется жизнью.

Вашего героя Платонова заморозили, и он проснулся спустя столетие. А ведь криохранилища уже реально существуют. Рассматриваете ли вы для себя возможность переждать смерть в холодильнике?

Нет, холодильник я использую для гораздо более существенных целей. У меня там хранятся хорошие напитки, которые иногда я позволяю себе пробовать.

Насколько сильно вы как режиссер изменили оригинального «Авиатора»? Что осталось от романа Водолазкина?

«Авиатор» менялся поэтапно, еще до того, как я взялся за этот проект. Это довольно сложная книга для экранизации, и даже написать сценарий по этому роману — тяжелая работа. Продюсер Сергей Катышев, очень смелый и даже рисковый человек, он влюбился в этот роман и дальше — «вижу цель, не вижу препятствий». Когда мы встретились с Катышевым и Водолазкиным и начали обсуждать фильм, поняли, что текст требует серьезнейшей доработки. Изначальный сценарий был написан классиком советского и российского кино Юрием Арабовым, это стало его последней работой, писал он уже лежа в постели, созваниваясь с Евгением Водолазкиным по видеосвязи. И сценарий был хорош! Но я, прочитав роман, понял, что мне как режиссеру какие‑то вещи, которые у Арабова прошли вторым планом, уж очень интересны. И принял решение доработать сценарий вместе с Мирославом Станковичем. Это не было насилием надо романом, и с автором мы пришли к общему знаменателю.

Вы взялись за экранизацию «Авиатора», потому что материал был обречен на успех? Большая литература, актеры «первого эшелона», знаменитый композитор.

Да, действительно, роман Водолазкина — это большое произведение современной российской литературы. И Максим Фадеев — один из крупнейших сегодня композиторов. И да, наш актерский состав — впечатляющий! Гарантирует ли такой «коктейль» успех фильма? Вообще не факт. Кино — это каждый раз отправление в неизведанное, в рискованное путешествие, в котором никогда ничего не гарантировано. И даже надеяться на успех — дурной знак и дурной тон. Нужно делать картину, как будто делаешь свой первый или последний фильм: с трепетом, с полной отдачей и, безусловно, с любовью.

В «Авиаторе» есть скрупулезность исследования, внимание к деталям, предельная достоверность даже в мелочах. Почему это так важно для вас?

Зритель смотрит фильм, и глаз его цепляется за какие‑то маленькие детали, — узор на обоях, чашки, ткань одежды главного героя. И лица! Лица — это особенно важно! Времена очень меняют лица. И все «мелочи», элементы быта, стоптанные ботинки, грубое сукно шинели — все это действительно помогает и воспринимать картину, и создавать ее. Артист, надевая на себя эти одежды и оказываясь вот в этом переулке, где находится барахолка со старинными вещами, с заплесневевшими зеркалами, он начинает ощущать себя частью того мира. И это — инструмент достоверности. Только тогда зритель поверит и станет сопереживать.

Вы часто обращаетесь к прошлому?

Не могу так сказать. Ну вот «Антикиллер» — это было непосредственно прошлое. Несколько лет назад, когда мы снимали картину «Консервы» (был у меня такой фильм, крайне жестокий), это тоже было о прошедшем. Сериал «Большой дом», недавняя работа, в нем две эпохи: 1941 год в блокадном Ленинграде и 1965 год уже в Ленинграде послевоенном. Интересны попытки остаться в рамках времени и не ошибиться нигде.

В книге «Авиатор» Иннокентий Платонов очнулся в 1999‑м, вы же перенесли время действия в май 2026‑го. Почему вы так сделали? И почему это не наше время, а недалекое будущее?

2026 год уже совсем не за горами, — считайте, наше время. А что касается 1990‑х… Мне показалось, что разруха 1920‑х годов, противопоставленная разрухе же 1990‑х, — это менее интересно, менее контрастно, чем противопоставить две совершенно разные эпохи. Неустроенность, голод и холод начала XX века — и современность, с ее технологиями и свершениями.

Насколько быстро для вас течет время?

Есть определенные аргументы в пользу относительности времени. Некоторые вещи, которые я вспоминаю из моей жизни, произошли как будто вчера. Хотя происходили они 40 или 50 лет назад. А некоторые события, случившиеся недавно, словно отошли в далекое прошлое. Так что я, пожалуй, из тех, кто вынужден признать: что‑то со временем не то, что‑то не так. Не так, как мы себе его представляем.

В «Авиаторе» вы исполняете роль ученого-нейробиолога. Мы привыкли ученых на экране видеть эдакими безумцами не от мира сего. А ваш профессор Гейгер — он какой? Насколько вы органично себя ощущали в этой роли?

Гейгер — точно не «чокнутый профессор», не тот типаж. Он человек хоть и увлеченный, но в то же время рациональный и вполне себе земной. И он не только своими исследованиями поглощен, ему и ничто человеческое не чуждо: он любит свою красавицу-жену уж точно не меньше, чем науку. И да, мне эта роль, что называется, легла, ведь артист — это тоже по-своему ученый­изобретатель, изучающий людей, время, чувства. И мне тоже знакомы ситуации, когда сталкиваешься с дилеммой, когда приходится принимать непростые решения. Гейгер в какой‑то момент осознает всю тяжесть ответственности — на одной чаше весов научное открытие, интересы человечества, а на другой — счастье нескольких людей. Непростая задачка.

На роль Гейгера пробовался кто‑то кроме вас, кастинг был? И правда ли, что ради вас даже изменили финал?

Насколько я понимаю, и продюсер фильма Сергей Катышев, и автор романа Евгений Водолазкин сразу, еще в момент возникновения идеи экранизации, видели в этой роли меня, за что я им очень признателен. А финал мы изменили не «ради меня», а потому что того потребовала трансформация персонажа. Вот как раз те размышления, та моральная дилемма, о которой я говорил и которая не давала мне покоя в ходе работы в этом фильме, — все это не могло не отразиться на характере моего героя. В романе поднимаются настолько важные для каждого темы, что невозможно не задуматься, невозможно не пропустить их через себя. А самим фактом создания нашего фильма мы подняли еще одну важную тему — как экранизировать большие литературные произведения. Как сразу, в первые минуты фильма окунуть зрителя в эти миры, которые создает писатель. Смею думать, что нам это удалось, и мы создали особое и особенное кино.

Вы — продюсер, бизнесмен — стали инициатором экранизации и идейным вдохновителем фильма. Значит ли это, что «Авиатор» кино продюсерское, коммерческое?

Я — продюсер неправильный, видимо, даже в чем‑то сумасшедший. Меня настолько впечатлил роман Водолазкина, который я случайно купил в аэропорту для чтения во время долгого перелета (что само по себе символично — история создания фильма «Авиатор» началась в воздухе), что я буквально загорелся идеей экранизировать эту книгу. Но никогда не думал об этой работе как о бизнес-проекте. Мы всей командой так увлеклись философией «Авиатора», что вообще не думали о коммерческой составляющей, о кассовых сборах, о быстром возврате денег (а мы вложили большую собственных средств, и частично помог «Фонд Кино»). Вы можете себе представить, например, что какой‑то выдающийся кинорежиссер вместе с авторами всем известных книг решают экранизировать литературное произведение только потому, что это «бестселлер» и такое кино заведомо обречено на успех? И сидят они вместе с чиновниками в кабинете, и считают будущую прибыль, предвкушают, сколько денег в казну, сколько в карман. Случились бы тогда фильмы, которые сегодня входят в список самых значительных в российском или даже мировом кинематографе? Вряд ли. Не получится ответить на вопрос, какое кино «Авиатор» — продюсерское или режиссерское. У Егора Кончаловского свой уникальный почерк, он не просто пришел к нам и снял по написанному — он глубоко погрузился, многое переосмыслил, «прожил» историю Авиатора и создал то, что называется «кино Кончаловского», которое ни с каким другим не спутаешь. А можно назвать наше кино авторским? Конечно. Евгений Водолазкин не просто выдал нам права на свою книгу, он все время был с нами, «не отпускал» сценарий, участвовал во всех изменениях. Поэтому давайте не станем искать определения нашему фильму, и уж тем более — вешать ярлыки. И если надо найти какой‑то эпитет к «Авиатору», то осмелюсь предложить вот такой: это хорошее и глубокое кино для умного зрителя.

О чем «Авиатор» предлагает зрителю задуматься в первую очередь?

В «Авиаторе» много смысловых «ниш», куда зрителю придется прыгать. И все эти мысленные изыскания, которые мы предлагаем зрителю пройти вместе с нами, они близки каждому, кто способен чувствовать и рассуждать. Вот что главное. Каждому. Любовь, личное счастье. Цели — великие или эгоцентричные. Покаяние, сожаление о прошлом. И, конечно, время. «Всё уже было, но еще не всё произошло». Этот разговор о времени, о его природе веками ведут мировые философы и физики. Причем первые — еще с библейских времен. И мы в нашем фильме этот разговор продолжаем и приглашаем зрителя к нему присоединиться.

16+