Продолжая пользоваться сайтом, вы принимаете условия и даете согласие на обработку пользовательских данных и cookies

18+
  • Развлечения
  • Книги
  • ТОП 50 2025
Книги

Поделиться:

Историк повседневности Наталия Лебина — о том, как хрущевка стали инструментом сексуальной революции в СССР

В своем новом бестселлере «Хрущевка: советское и несоветское в пространстве повседневности» Лебина препарирует оттепельный феномен (и исторический мем) массового типового жилья. Получился эталонный отечественный нон-фикшн: пишешь о пятиэтажках или полутора комнатах — а выходит энциклопедия русской (а на самом деле — универсальной) жизни, где смешались урбанистика, журнал «Крокодил» и утепленные китайские кальсоны.

Наталия Лебина вот уже полвека (диссертация, посвященная рабочей молодежи Ленинграда 1920-х годов, защищена в 1975 году, с тех пор написано 12 книг, не считая переизданий) исследует бездонный мир быта, потребительских, социальных и культурных практик советского человека (с наблюдательностью и беспощадностью скрытой камеры!). Это она (в коллаборации с издательством «НЛО») вернула нам ленинградских пролетариев и петербургских проституток («Советская повседневность»), военный коммунизм, НЭП и оттепель, тело и советскую моду («Мужчина и женщина»), типовое жилье и еду («Пассажиры колбасного поезда»), нормы и главное — аномалии. Знакомьтесь, лауреат премии «ТОП 50. Самые знаменитые люди Петербурга» в номинации «Книги».

Фото: Наталья Скворцова
Наталия сфотографирована во дворе района хрущевской застройки на улице Беринга Васильевского острова. Гаражам посвящен один из сюжетов новой книги Лебиной: вместе с их появлением «автолюбительство постепенно демократизировалось, превращалось из изысканного занятия представителей советской элиты в досуг обычного человека».

«Самое интересное происходит на границах»

Вы занимаетесь феноменологией советской повседневности: от хрущевок до колбасных поездов. Как вы поняли, что повседневность для вас — это наука, а не банальность?

Я занимаюсь исследованием истории повседневности, и понимание научной значимости этих проблем — вовсе не моя заслуга. Социально-антропологическое изучение прошлого уже давно не новое направление и для западной, и для отечественной исторической науки. Исследователи научились синтезировать элементы материальной и духовной культуры. Это история маленьких житейских мирков, своеобразная альтернатива исследованиям, сосредоточенным на глобальных экономических и политических событиях. Без знания «простой жизни», ее «мелочей» не может быть истинного понимания истории в целом. В деталях быта скрывается культурный код времени.

По поводу противопоставления смыслов лексем «наука» и «банальность» хочу заметить следующее. Понятие «банальность» имеет большое количество синонимов — «стандартность», «стереотипность», «ординарность», «обычность», «обыденность», «привычность», в целом связанных с некой незатейливой простотой. Именно такой видится многим жизнь рядового человека в ее традиционных проявлениях. Однако, как отмечал основатель символическо-интерпретативной антропологии Клиффорд Гирц: «Помещение людей в контекст их собственных банальностей рассеивает туман таинственности».

И еще. Одна из моих книг, вышедшая двумя изданиями в 2006 и 2008 годах, как раз носила название «Энциклопедия банальностей. Советская повседневность: контуры, символы, знаки».

Почему именно советская эпоха? Вас больше интересуют люди или система?

В выборе хронологических рамок моих исследований нет ничего инфернального или верноподданнического. Я руководствовалась выражением моего учителя математики, Арона Рувимовича Майзелиса, человека очень известного и энциклопедически образованного. Мне повезло учиться в середине 1960-х годов в престижной ленинградской физико-математической школе. Так вот, Майзелис всегда говорил: «Самое интересное происходит на границах». Советский анклав имел четко выраженные хронологические, культурные и идеологические границы, а значит, обладал и обладает притягательностью для осмысления.

Изображение предоставлено издательством

«Иногда типовое проникает и в наши души»

Хрущевка как мем: почему типовое жилье вызывало столько острот и злословия?

В книге «Хрущевка: советское и несоветское в пространстве повседневности» я старалась, опираясь на разного рода документальные источники, выявить хронологию появления в пространстве русского языка слова «хрущевка». Очевидно, что в атмосфере всеобщего, иногда наигранного, а чаще искреннего воодушевления первыми вполне филантропическими начинаниями власти в период оттепели вряд ли мог появиться уничижительный термин «хрущевка».

И вот документальное подтверждение. Эрлена Лурье, ныне питерская поэтесса, художник и скульптор, а в годы оттепели — юная студентка одного из ленинградских техникумов, оставила в своем дневнике (опубликован в 2007 году) в декабре 1958 года следующую запись: «Да, в "Ленинградской правде" сегодня статья о грандиозном строительстве в городе... очень много, 260 тыс. отдельных квартир!.. Господи, как я хочу отдельную квартиру! Хоть крошечную!!»

Далее, по мере смены политической конъюнктуры, на первый план стали выходить факторы раздражения. Недовольство выражали сталинисты от архитектуры — ведь массовое жилищное строительство не подразумевало существование ни зодческих мастерских, ни индивидуальных проектов, как было в эпоху сталинского большого стиля. Творческая интеллигенция разочаровалась в хрущевских начинаниях. Проекты оттепели подвергались критике, и к этому процессу активно подключились многие.

В том числе кинематограф: рязановская "Ирония судьбы" — ведь мощнейшая сатира как раз про типовое жилье.

Да, наиболее ярким примером можно считать написанную в 1969 году Эмилем Брагинским и Эльдаром Рязановым пьесу «С легким паром! или Однажды в новогоднюю ночь». Это был уже настоящий приговор домам массового строительства. Основную идею своего произведения авторы вложили в краткие комментарии ведущего — важной «идеологической» фигуры комедии:

«Ведущий: Дома уже давно не строят по индивидуальным проектам, а только по типовым. Прежде в одном городе возводили Исаакиевский собор, в другом — Большой театр, а в третьем — одесскую лестницу... Теперь во всех городах возводят типовой кинотеатр "Ракета", в котором можно посмотреть типовой художественный фильм...

Одинаковые лестничные клетки окрашены в типовой серый цвет, типовые квартиры обставлены стандартной мебелью, а в безликие двери врезаны типовые замки. Иногда типовое проникает и в наши души. Встречаются типичные радости, типичные настроения, типичные разводы и даже типовые мысли! С индивидуализмом уже покончено, и, слава богу, навсегда!»

И пьеса, и фильм «Ирония судьбы, или С легким паром!», снятый уже в 1975 году, вполне забавны и в общем-то беззлобны. Но свою лепту в формирование отрицательного имиджа малогабаритного жилья Брагинский и Рязанов внесли. Они, по-видимому, не ведали о том, что и благополучный Запад жилищный кризис решал именно с помощью квартир-малогабариток — ашелемов, префабов и т. д.

Фото: Наталья Скворцова

Хрущевки как инструмент сексуальной революции

Вы пишете, что из «хрущевки получился антипод архитектурного и бытового гламура эпохи "большого стиля", эмблема легкости, спортивности, природности и экологичности, а главное — символ разрушения сталинского коммунального мира». Можно сказать, что хрущевки были архитектурной и бытовой революцией. А что дальше? Случились ли, на ваш взгляд, следующие революции или общество в некотором роде продолжает жить в мире хрущевки, пусть и неизбежно модернизированной?

В определенном смысле дома-хрущевки, жилье в которых распределялось не покомнатно, а поквартирно, можно рассматривать как инструмент сексуальной революции в СССР. В ходе хрущевской жилищной реформы возникли жилые пространства, в которых обязательно присутствовали такие локусы, как спальня. Эти помещения традиционно связаны с проблемами секса, рекреации и прокреации. Так обособлялись границы приватности в советском обществе. Не случаен следующий анекдот 1959 года: «Как будут делаться дети при коммунизме? — Так же, как сейчас, только в отдельной комнате». В массовом порядке это началось в конце 1950-х — начале 1960-х годов.

Проявления у этого процесса были разные — я о них подробно пишу в книге. Например, на рубеже 1950–1960-х появилась мода ставить постель в семейной спальне поперек комнаты. У супругов появилась возможность подходить к кровати с обеих сторон. Казалось бы, мелочь, но так разрушалась привычка отводить место с краю для женщины. Она по патриархальным обычаям должна была просыпаться первой для приготовления пищи, а также вставать к ребенку. Мужа при этом полагалось не беспокоить. При новой компоновке интерьера спальни оба супруга могли и уделять внимание малышу, и не тревожить партнера.

Также типовое жилье, а именно хрущевки — индивидуальные квартиры для одной семьи с отдельными и совмещенными санузлами, пресловутыми «гаваннами» (по свидетельствам современников хрущевской жилищной реформы, в быту помещение с унитазом и ванной чаще именовали «гаванной» — одно из проявлений антикубинских настроений в самом начале 1960-х годов, связанных с активной военно-финансовой и продовольственной помощью режиму Фиделя Кастро в условиях экономических трудностей и продуктового кризиса в СССР), обеспечивали относительно высокий уровень социально-гигиенических условий жизни.

Кроме того, микрорайонирование новых жилых территорий с обязательным выделением мест для занятий физкультурой и спортом приобщало людей к новым практикам свободного времени, а маленькие, но индивидуальные кухни невольно учили жителей хрущевок правилам рационального питания.

Читая исследование про хрущевки, невольно думаешь и о современности. Типовые небольшие квартиры в гигантских жилых комплексах, микростудии в «муравейниках», как и более раннее серийное жилищное строительство — хрущевки XXI века? Видите ли вы тут преемственность?

Это не преемственность, а модификация форм массового жилищного строительства. Но, думаю, современные квартиры-студии и т. д. — это скорее варианты разнообразных маневров, используемых для улучшения жилищных ситуаций, нежели способ коренного изменения стилистики жизни.

Вообще, есть ли у постсоветской России повседневность, которую будут изучать через 50 лет?

В негласном кодексе профессиональной чести историка существует правило — не смешивать процесс изучения прошлого с футурологическими предсказаниями и всегда опираться на широкий круг источников, используя методики источниковедческой критики.

Сегодня многие хрущевки сносят. Это акт урбанистики или стирание памяти? Реновация — это прежде всего коммерческий проект. В книге о хрущевке проблема сноса домов с первыми индивидуальными квартирами для одной семьи упоминается, но очень кратко: «Стремление освободить престижные, ныне занятые "хрущевками" городские территории для возведения элитного и не очень, но обязательно многоэтажного жилья — главная цель современной российской реновации».

Изображение предоставлено издательством

«Методология здравого смысла»

В вашей книге про хрущевки, по ощущениям, мало личного опыта. Насколько он важен для вас в исследовательском процессе?

У меня несколько книг, написанных с применением методики сочетания личного опыта и информации из иных письменных, а также визуальных источников. Это два переиздания книги «Повседневность эпохи космоса и кукурузы: деструкция большого стиля» и книга «Пассажиры колбасного поезда. Этюды к картине быта российского города. 1917–1991». В книге о хрущевке все выглядит несколько скромнее, нигде даже не употребляется местоимение «я». Однако, как мне кажется, специфика индивидуальных методик исследования присутствует и здесь. Речь идет о так называемой методологии здравого смысла. Она подсказывает, что мытье козы в ванной, затаскивание бочки с квашеной капустой на балконы или разведение там кур, что пытались на первых порах делать новоселы хрущевок, явно не соответствуют практикам модерности в быту.

Какая следующая тема из мира повседневности? Работаете ли над новой книгой?

Исследователю, находящемуся в «антикварном возрасте», обязательно надо строить планы на будущее. Это своеобразная гимнастика от деменции. Не китайский же язык учить. Дорогое моему сердцу издательство «НЛО» благосклонно относится к моим умственным экзерсисам и даже заключило со мной договор на новую книгу. Пока могу сообщить лишь рабочее название «"В развороченном бурей быте". Россия, век ХХ: структуры обыденного». Посмотрим, может быть, что-то и получится.

Топ-3 книг Наталии Лебиной:

  • «Советская повседневность: нормы и аномалии. От военного коммунизма к большому стилю». Бытовой сталинизм: от революционных кожанок-мандатов и феерии красных пинкертонов до неоимперских чайных и двубортных бостоновых костюмов.
  • «Мужчина и женщина: тело, мода, культура. СССР — оттепель». Телесность — база оттепели! Автор препарирует быт шестидесятников и рифмует свадебный винегрет с лакированной бабеттой и капроновыми колготками.
  • «Пассажиры колбасного поезда. Этюды к картине быта российского города. 1917—1991». «Энциклопедия русской жизни», если бы Онегин родился homo soveticus. Эпос советского быта собран из этюдов про социалистическую мацу из кукурузы, литературную макулатуру, «Джимми» Хармса и комсомольскую пасху!

Текст: Петр Биргер

Фото: Наталья Скворцова

Волосы и визаж: Регина Садыкова

Свет: Данил Тарасов (SKYPOINT)

Собака.ru благодарит за поддержку
партнера премии
«ТОП50. Самые знаменитые люди Петербурга» — 2025
Ювелирный бренд Parure Atelier

Следите за нашими новостями в Telegram
Теги:
ТОП 50 2025 СПБ
Материал из номера:
Июнь

Комментарии (0)