18+
  • Развлечения
  • Книги
Книги

Знакомьтесь, Анна Бунина — первая профессиональная поэтесса в России и современница Пушкина

В конце XVIII — начале XIX века даже для мужчин было редкостью заниматься писательством как основной профессией. Женщины литераторством увлекались только лишь как хобби, публикуя свои труды чаще всего под псевдонимами. Исключением стала Анна Бунина — современница Пушкина, над чьим даром тот, впрочем, в отличие от Карамзина, подшучивал. В линейке «Гендерные исследования» издательства «НЛО» вышла книга Марии Нестеренко «Розы без шипов. Женщины в литературном процессе России начала XIX века», в которой рассказывается в том числе и о Буниной. Публикуем отрывок о первой публикации поэтессы в «Вестнике Европы».

«Новое литературное обозрение»

Формирование авторской репутации Анны Буниной

Авторское становление Буниной пришлось на 1800-е годы, когда русская литература переживала значительные трансформации: пересматривались принципы литературного творчества, заново определялся жанровый репертуар, вырабатывался новый литературный язык, формулировались новые требования к писателю. Ю. М. Лотман описывал рубеж XVIII-XIX веков как время «сочетания „уже не“ и „еще не“», «исторический и культурный аромат которого заключен в богатстве, неопределенности, незавершенности». Выбор творческого амплуа стал в это время важнейшей задачей для начинающего писателя, а его успешность определялась реакцией публики, читателей и критиков. Взаимодействие и взаимоопределение писателя и публики отражались в писательской репутации, образе автора в современном и последующем читательском восприятии. Личность писателя в ее соотношении с творчеством стала на рубеже веков объектом пристального внимания критиков и читателей, что делает изучение писательской репутации и ее формирования важной задачей для исследователя. Особенно интересны истории авторов, которые по происхождению и социокультурному статусу принадлежали к литературной периферии и приход которых в словесность выявлял границы культурных конвенций. Именно в этом аспекте нас будет интересовать формирование писательской репутации Анны Петровны Буниной, этапы ее литературного пути и восприятие ее творчества и личности современниками. Мы постараемся показать, что современная критика апробировала на Буниной некоторые риторические принципы в разговоре о женской поэзии.

Биографы Буниной не располагают обширными документальными свидетельствами для реконструкции ее жизненного и творческого пути; немногочисленные факты и более или менее основанные на них предположения переходят из статьи в статью, причем предположения зачастую утрачивают при этом свой гипотетический характер. Поэтому дальнейшее исследование литературной биографии Буниной предполагает как пересмотр и анализ известных документальных источников, так и ревизию их устоявшихся интерпретаций.

Первую попытку рефлексии над биографией поэтессы предприняла сама Бунина. В одном из ее поздних (от 9 декабря 1827 года) писем, адресованном племяннику, П. Н. Семенову, упоминались тайные записки, которые следовало прочитать в семейном кругу, а после уничтожить . Эти записки, как писала Бунина, дадут читателям представление об эволюции их автора:

Вникнув единожды в слог и в содержание записок, можно разделить меня на 3 различные особы, одна с другой не встречавшиеся. Существование первой можно положить до 1804 года. Второй с 1804-го по 1815 год. Бытие третьей начинается не прежде как с 1820-го. Недостающее от 1815-го по 1820 год число лет составляет неминуемый переход единого лица в другое. Без сего перехода полное изменение не было бы естественно. Самый почерк письма, трикраты разительно изменившийся, как бы представляет собою некоторого рода эпохи.

Она формировала собственный образ: женщины, которая лишилась любви и поддержки родных, но стойко переносит выпавшие ей горести

Приведенный фрагмент — один из немногих комментариев поэтессы к собственной биографии, поэтому реконструировать события, стоящие за обозначенными в нем вехами, можно лишь приблизительно. В письме она рассуждает о духовной трансформации, свершавшейся в течение жизни и приведшей ее к глубокой религиозности в последние годы, не связывая ее с занятиями поэзией (по меньшей мере, не эксплицирует эту связь, что уже показательно). Действительно, сочинительство с начала 1820-х отошло для Буниной на второй план, стихов она почти не писала (Бунина написала только стихотворение «Гордость (Подражание Царю Давиду)» (1824) и два стихотворения альбомного характера: «К. Н. П<уч ко во>й» (1823) и «Ближним» (ок. 1827). Последние два текста были опубликованы в «Дамском журнале» в 1830 году, под общим заглавием «Последние стихи Анны Петровны Буниной»). Главным делом последних лет ее жизни стал перевод «Нравственных и философских бесед» шотландского проповедника Хью Блэра (вышел в свет в 1828 году).

Бунина была активным творцом биографического мифа. В стихотворениях, а особенно в письмах она формировала собственный образ: женщины, которая лишилась любви и поддержки родных, но стойко переносит выпавшие ей горести и стремится стать выше их, совершенствует себя. Так, она любила подчеркивать, что ее первоначальное образование было довольно скудным: «русская грамота и четыре первых правила арифметики, шитье, вышиванье, плетение кружев и соломенных обоев». В письме Шишкову Бунина сообщала: «Одно сиротство мое и несчастие причиною тому, что воспитание мое осталось в небрежении». При этом интерес к поэзии у нее пробудился довольно рано: «Не зная даже правил грамматики, по одному внутреннему побуждению начала писать стихи на тринадцатом году своей жизни». Однако в одном из писем Бунина описывает обстановку в доме тетки, воспитывавшей ее:

Сердце мое не было развращено, ниже́ в закоснении: безбожие вольнодумцев, изливающих ежедневно в присутствии моем адские, гибельные правила, перелилось чрез слух в юный, колеблющийся мой разум и ядом своим заразило голову. Мне было от 11-ти до 12-ти лет, когда молодые господа, бегающие от этикета и принуждения, оставляли важную беседу разумной нашей тетушки и уходили в нашу комнату под покровительством моих братий, которое удалению их придавало вид благопристойности. Тут начинались жаркие споры. Философия и атеизм были тогда, по милости французских безбожных писателей, в моде. Лица спорющихся в нашей комнате гостей были: философы-деисты: Гаврила Осипович Белов, умный, благородный и смелый юноша лет 22-х, заразившийся в Московском университете, и можайский стряпчий, редкого благородства; философы-атеисты: старик Жохов и юноши, которых назвать не желаю. Я слушала споры сии с неизъяснимою жадностию, боясь проронить единого слова. Не знаю, отчего стряпчий предпочтительно привлекал к себе мое внимание. Был ли он красноречивей, или только казался таковым, я теперь не берусь решить; но знаю, что принимала каждое его слово за убеждение. Он говорил внятно, чисто, ясно; толковал систему мира, тяготение тел, непреложный порядок природы, бессмертие души и отвергал все постановления церкви. Речи атеистов меня отвращали; он же, не ведая того сам, сделался моим учителем. В продолжение споров я не спускала с него глаз и на 12-м году начала тайно размышлять о системе мира, тяготении тел, бессмертии души и суетности церковных постановлений. Резвость и игры товарищей казалися мне дурачеством, я искала уединения, была ленива к работе, и странностью своих поступков опротивела тетушке, которая и без того ко мне не благоволила.

Бунина дает оценку себе («резвость и игры товарищей казалися мне дурачеством, я искала уединения, была ленива к работе») и своему окружению и характеризует его воздействие довольно негативно. Однако сама обстановка, как ее описывает поэтесса, была весьма интеллектуально насыщенной.

А. Г. Варнек Портрет А.П. Буниной. 1823. Эрмитаж
Общественное достояние, картина хранится в Эрмитаже

А. Г. Варнек Портрет А.П. Буниной. 1823. Эрмитаж

О Г. О. Белаго, которого упоминает Бунина, сохранились воспоминания Э. И. Стогова: «Живя в Золотилове, я с отцом часто бывал в Федоровском за рекой Калочей; там жил помещик Гаврило Осипович Белаго, он был двоюродный брат отцу. Сам Белаго, должно быть, был образованный, а может, и ученый человек; я заключаю из того, что у него часто собирались и гостили мартинисты». Из этого можно осторожно предположить, что первоначальное образование поэтессы было лучше, чем она старалась внушить собеседникам и читателям (разумеется, наличие интеллектуального салона вовсе не предполагает обязательного системного образования). Бунина старательно подчеркивала свое сиротство, оно стало важной составляющей ее авторского мифа. Так, в цитируемом выше письме Семенову она особенно отмечала, что тетка была с ней холодна. Тот же мотив присутствует и в ее стихах, например в стихотворении «Сон с корабля»:

Сиротка, летая

От думы и в думу,

Ко сну перешла.

Ветр, крылья усталы

Простря над водами,

С сироткой уснул.

В стихотворении «Тем, которые предлагали писать мне гимны» она также подчеркивала свое сиротство: «Я знаю скорбь лишь сиротства, Быв с детства чуждыми вскормленна». Акцент на сиротстве не только постоянно напоминает читателям и собеседникам о пройденном поэтессой пути, но и коррелирует с романтическим мифом о поэте как одиноком творце, не имеющим родственной души. Первые литературные опыты Буниной относятся, вероятно, к 1786 году: «...начала писать стихи на тринадцатом году своей жизни»; а первая ее публикация датируется 1801 годом. В осенних номерах журнала «Иппокрена, или Утехи любословия», приложения к газете «Московские ведомости», были напечатаны три ее сочинения: два стихотворения в прозе («Неосновательный ропот противу осени» и «Подражание Мадагаскарской песне») и написанный белым стихом «Глас горести» — все без подписи, но с указанием места жительства. Этот журнал, как и предыдущее приложение к газете, «Приятное и полезное препровождение времени», издавал преподаватель Московского благородного пансиона и профессор древней словесности Московского университета Павел Сохацкий (1766–1809). В обоих журналах, имевших четко выраженную сетименталистскую направленность, печатались пансионеры, в том числе Жуковский, братья Кайсаровы, А. Тургенев и вообще члены «Дружеского литературного общества», а также будущий публикатор сочинений Буниной П. Шаликов. В том же 1801 году в Пансион поступили племянник Буниной П. Н. Семенов и его двоюродный брат и близкий друг М. В. Милонов, который в дальнейшем тоже сыграет определенную роль в ее литературной судьбе. Как мы отмечали выше, публикация состоялась в осеннем номере, следовательно, можно предположить, что посредником между Буниной и Сохацким выступил Семенов. В том же году Бунина сама переехала в Москву, к сестре Марии Петровне, матери Петра. Вполне вероятно, что поэтесса имела возможность лично познакомиться с этим кругом литераторов. Таким образом, изначально вхождение поэтессы в литературу было связано именно с деятельностью сентименталистов.

Издатель не знает имени сочинительницы, но знает, что она умна и любезна; читатели тоже узнают

Следующая важная публикация Буниной состоялась предположительно в 1803 году в «Вестнике Европы»: стихотворение в прозе «Меланхолическая прогулка одной россиянки» не было подписано, однако предположить авторство позволяет сопоставление фактов. В письме к П. Н. Семенову поэтесса указала, что ее сочинение Карамзин напечатал в своем журнале и похвалил, несмотря на несовершенства слога:

Постепенно, с приятием нового образа мыслей и новых правил поведения, самый даже слог начинает принимать некоторую плавность. Невзирая, однако же, на недостаток в оной, сочинение мое, посланное к Карамзину в 1804 году, было напечатано им в Вестнике Европы с одобрением.

Как видно, Бунина датирует это событие другим годом. Однако среди публикаций в «Вестнике Европы» за 1803 и 1804 годы «Меланхолическая прогулка» была единственным сочинением женщины, которое сопровождалось похвалой издателя:

Издатель не знает имени сочинительницы, но знает, что она умна и любезна; читатели тоже узнают. Вопреки всему, что сказано и написано против женщин-авторов, их творения имеют для нас какую-то особенную приятность.

Карамзин хорошо знал круг литераторов вокруг Московского благородного пансиона и явно следил за публикациями молодых авторов. За несколько месяцев до этого, в номере 24 «Вестника Европы» за 1802 год он опубликовал «Сельское кладбище» Жуковского: по выражению современника, «с восторгом принял его, — он увидел в нем совершенство». Как известно, похвала Карамзина стала для Жуковского пропуском в большую литературу. Вполне вероятно, что издатель «Вестника» знал и о том, кто является автором «Меланхолической прогулки», но сохранил анонимность, уважая волю сочинительницы. В его отзыве превалирует восхищение фактом женского авторства, однако если обратиться к самому тексту повести, можно убедиться, что она несомненно была близка Карамзину стилистически.

Мотив утраты в тексте, согласно нашему предположению, не только связан с сентименталистской тенденцией, но имеет биографическую основу. Известно, что на Бунину произвела глубокое впечатление ранняя смерть близкой подруги (оставшейся неизвестной; ей также посвящены несколько эпитафий). В «Меланхолической прогулке» присутствует тема, характерная для последующих произведений Буниной, — страдание души, принимающей ниспосланные ей испытания: «Всесовершенному не угодно было произвести нас для счастья. „Люди живут и мучатся“, — сказал один философ. Прибавим еще: „Рассуждают, умствуют, просвещаются“ Для чего? по крайней мере, не для счастья!». Фоном для медитативных рассуждений служит природа; рассказчица «в поле, одна, далеко от дома» — в этом мотиве тоже просматривается связь с карамзинистской поэтикой. В. Н. Топоров отмечал важность для Карамзина не только пейзажа, но и самого процесса прогулки: «Собственно говоря, это гуляние, „брожение“ пешком, без плана, без цели и приводит рассказчика в ту удивительную точку, где так дружно и органично „природно-пейзажное“ объединилось с „историческим“».

«Меланхолическая прогулка» происходит вечером, в сумерки, в излюбленное время сентименталистов. Рассказчица рассуждает о том, что природа может влиять на мысли и чувства, «питать меланхолию» и внушать «томную нежность»: Может быть, в сие для меня спокойное, а для тебя горестное время, пойдешь ты, о мой друг! в ясную, лунную ночь питать свою меланхолию видом тихой природы. Лучи кроткого месяца вольют в твою душу томную нежность. Древесная тень, пятнами лежащая на траве, — мертвое безмолвие, — приметное колебание воздуха, — всё будет вместе пленять и ужасать тебя. Внезапно лист упадет с ветви и шорохом своим возбудит твое внимание. Ты скажешь: «Вот подобие жизни человеческой! Вчера свежая зелень его изображала здоровые соки; ныне время или случай отделяют его от жизненной системы дерева; но он не исчезнет в мире и смешается с прахом для нового растительного образования. Что ж будет с нами по смерти?»

«Меланхолическое» настроение, сопутствующее рассуждениям о бренности бытия, организация пейзажа и сосредоточенность на «чувствованиях» позволяют маркировать этот текст как сентименталистский. Публикация в «Вестнике Европы» не была действительно дебютной, но, учитывая репутацию издателя и самого журнала, могла восприниматься как таковая.

Следите за нашими новостями в Telegram
Рубрика:
Чтение

Комментарии (0)