Артем Лангенбург о смерти Валерии Новодворской

Новость о скоропостижной смерти 64-летней Валерии Ильиничны Новодворской в отделении гнойной хирургии потрясла с поразительной, изумившей меня самого силой. В этом уходе поневоле видится что-то предельно символичное, зловещее: конец эпохи, окончательное закрытие общественной дискуссии и так далее. Сначала я перепостил в соцсетях по обыкновению лаконичный и мощный некролог Татьяны Толстой, в котором были такие, например, слова: «Она была настоящей, беспримесной юродивой. Она своей жизнью, своими упорными страданиями и гибелью "за веру" заслужила право нести ту пургу, которую часто несла». Многие заслуженно упрекнули писательницу в высокомерии, в стремлении с помощью безотказного клише «юродивая» обезвредить, обесценить то, чем жила покойная почти полвека.

Публицистические тексты Новодворской я начал читать лет в 13-14, тогда ее регулярно печатали в коротичевском «Огоньке» и в прочих изданиях от «Нового времени» до «Нового взгляда». Чуть позже прочитал «По ту сторону отчаяния», ее горячечные мемуары, нашпигованные ужасными свидетельствами и написанные с наивной литературностью. Меня тогдашнего все эти тексты покорили: и страстное убеждение, что всем нам нужно сбросить рабскую имперскую ветошь и идти на солнце, к Западу (где свобода и ответственность, неподцензурная печать и товарное изобилие, «добрый Запад»), и ненависть к тиранам, и обещание, что как только все это случится, мы вспомним и «Гроздья гнева», и андерсеновскую сказку про девочку со спичками — короче, победив деспотию и совок, станем бороться за социальную справедливость.

Потом, в конце 90-х и дальше, все радикально поменялось, и больше почти ни с чем из того, что говорила и писала Валерия Ильинична, я уже не мог согласиться. Но не перестал относиться к ней с огромным восхищением и нежностью. И ощущал гнев всякий раз, когда циничные скоты смеялись над ней, шутили про девственность и размещали глумливые ролики. Это делали и делают братья по разуму тех, кто пытал молодую революционерку Леру в страшной казанской психушке, кто сделал ее полу-инвалидом, при этом не сломив ее волю и не отобрав ее разум.

Валерия Ильинична Новодворская вечно кем-то увлекалась, возлагала надежды на так называемых «реальных политиков»: Ельцина, Гайдара, Явлинского, Ходорковского. Неизбежно и горько потом разочаровывалась. Настоящие ее братья и сестры были по другую сторону, вообще по ту сторону сегодняшней «реальной политики»: Герцен, Белинский, народовольцы, эсерка Мария Спиридонова, трагические раннесоветские интеллигенты, герои «Праведных» Альбера Камю (которого она очень любила и трогательно считала вершиной философской мысли XX века). И приходишь к выводу, что точнее Татьяны Толстой все же не сказать: царство ее было не от мира сего.