Театральный режиссер, который ставит инклюзивные спектакли с участием особенных детей. Билетов не хватает на всех желающих. Потому что Харламов с детьми занимаются настоящим театром, цель которого - аристотелевский катарсис зрителя. Терапия участников - побочный эффект.
Как вы пришли к инклюзивному театру?
В какой-то момент мне стала интересна тема людей с особенностями развития, и я поставил несколько спектаклей про них. Тут же меня позвали в проект Арсенала с людьми с ментальными особенностями и слабослышащими. Мне было страшно, но я пристыдил себя: «Занимаешься этим вопросом и боишься приблизиться к этим людям!» И согласился. Почитал книги, съездил на стажировку в московский театр «Круг II» к Андрею Афонину, в питерский центр «Антон тут рядом» и на репетицию к Борису Павловичу. Эти люди всерьез занимаются инклюзивным театром.
Сколько времени уходит на постановку?
Считается, что минимум полтора года, но при грантовой системе это невозможно, и с каждой следующей постановкой сроки сокращаются. Последний спектакль мы поставили за восемь месяцев. Если перевести на часы, получается в два быстрее, чем в государственном театре с профессиональными актерами.
Как оценивать такие работы? И надо ли?
Надо, потому что это не терапия, которая «все лучше, чем пиво по подъездам пить», а настоящее искусство, где цель – зрительский катарсис. Терапия – побочный эффект в области социальной коммуникации.
Искусство исцеляет?
«Исцеляет» – неверная формулировка, потому что я не считаю этих людей больными, а значит, и исцелять некого. Когда мы говорим об исцелении, мы хотим, чтобы люди с особенностями изменили свое поведение под нас. А мне кажется, куда важнее нам подстроиться под людей с аутизмом, только так мы создадим общество, в котором есть место для всех. Поэтому спектакль направлен не внутрь, на участников, а наружу, на зрителей. В последнем участвовали профессиональные актеры, нормотипичные дети (хотя это определение мне не нравится) и дети с расстройством аутистического спектра. Актеры со мной годами, хорошо понимают особенности работы, а вот детям бывает непросто все это принять.
Что принять?
Кто-то ни с того ни с сего начинает кричать, кто-то – бегать. Одна девочка просидела под стулом два с половиной месяца. При этом на спектакле сыграла блестяще. Зрители были уверены, что уж она-то точно «нормотипична». А мы с ней два месяца ругались. Про меня говорят: «Он орет на аутистов». Да, иногда ору, но это приводит к результату.
Где находите артистов с особенностями развития?
С фондом «Время РАСсвета» объявили кастинг и взяли намного больше детей, чем должны были по гранту. Взяли девочку, которая вообще не разговаривала, произносила три слога и больше не собиралась. А в спектакле у нее были слова – она называла имя индейского бога – Кишелемукон. Это было нужно для спектакля, и она смогла.
Хотя детям с РАС вообще нелегко выходить на сцену, многие не любят, когда на них смотрят.
И зачем же они к вам приходят?
Мы находим для них другие мотивации. Им становится интересен процесс. Сначала они долго наблюдают за другими, потом включаются. Если к то-то, кто тебе нравится, идет на сценическую площадку и зовет тебя с собой, рано или поздно ты согласишься. Весь вопрос – рано или поздно. Здесь очень важно терпение и постоянство. У меня был случай, когда за год ребенок качественно поменялся и родители забрали его из театра ради успехов в обычной школе. Из девочки могла бы получиться выдающаяся актриса-танцовщица, а родители относились к занятиям исключительно как к терапии. Жаль, ведь это настоящий театр, и у меня есть мечта превратить его в репертуарный с регулярными показами. Потому что спрос колоссальный. Билеты исчезают в течение часа. Но театр – это очень дорого.
Лев, зачем вам чужие дети?
Были бы они не дети, это ничего бы не изменило. Я общаюсь с детьми как со взрослыми профессиональными актерами. У нас есть общая цель – спектакль, а на пути к ней у всех свои задачи.
Когда вы сами последний раз переживали катарсис?
Я все реже хожу в театр, чтобы не разочаровываться. Это было пять лет назад на спектакле «Язык птиц» (совместный проект БДТ и центра «Антон тут рядом»). Плакал в четыре ручья, было даже стыдно, но оказалось, что рыдал весь зал. Сейчас предпочитаю ходить на музыкальные концерты, они приносят мне в десять раз больше удовольствия, чем театр, где мне очень не хватает искренности. Той степени искренности, какая есть, например, у людей с РАС.
Текст: Катерина Смирнова
Фото: Анна Помысухина
Комментарии (0)