По институциональной коллекции Дениса Химиляйне, где есть все — от патриархов Эрика Булатова, Ильи Кабакова и Андрея Красулина до петербургских КОЛХУев и эстета-перфекциониста Петра Белого, — можно изучать историю современного российского искусства. Тем более что все работы Химиляйне выложил на сайт, устроив первое открытое онлайн-хранение в России. И этим пользуются кураторы и искусствоведы: только за прошлый год экспонаты из коллекции Дениса побывали на десятке выставок — от Центра Вознесенского до ЦСИ «Винзавод». В феврале 2025-го Химиляйне завел телеграм-канал, где рассказывает об актуальных событиях арт-сцены в формате «пришел — увидел — выпил» (ой, то есть победил!), а пересылка друг другу этих ироничных зарисовок стала (гилти) плежер всего комьюнити совриска. А в мае Денис выпустил первую книгу своего нового издательского проекта об искусстве — «Бритва Оккама» с текстами, рисунками и фотографиями художника Виталия Пушницкого — маст-хэв каждой домашней библиотеки.
Твой телеграм-канал «0,1 ‰ (промилле) Химиляйне» стал сенсацией арт-комьюнити. Хлесткие и честные посты обсуждают и пересказывают друг другу все, при этом побаиваясь попасть тебе на карандаш. Сам пишешь?
Да, пишу сам. У меня есть мини-редакция из двух друзей, которые, собственно, мне этот канал и завели, но кто это, я не скажу. Они читают черновой вариант поста, чтобы меня, если что, не очень занесло.
А заносит?
Пару раз на меня обижались, я потом звонил, объяснялся. Важно то, что в ироничном ключе я могу писать только про того, кого люблю. Галерист Марина Гисич, например, сказала, что прочла про себя лучший текст из всего, что было про нее когда-либо опубликовано.
Про что ты никогда не сделаешь пост?
Я никогда не дам искусствоведческого анализа работе, выставке, творчеству того или иного художника, потому как я не специалист.
Но мы всё поймем?
Но вы всё поймете.
Я процитирую твой канал: «К одним из приемов опытных галеристов относится следующий. Тебя невзначай сажают напротив работы и начинают аккуратно подливать, вежливо интересуясь твоим мнением о разных вопросах бытия. Конечно, галерист должен быть не из робкого десятка, понимая, с кем имеет дело, и уровень твоего мастерства, он должен иметь определенную степень бесстрашия. Ты медленно размокаешь, как сдоба в чашке молока. После первой распитой бутылки приходит осознание, что без этой работы ты уйти не сможешь. К третьей ты понимаешь, что перед тобой новый Ван Гог или Баския, но, кроме тебя, никто об этом не знает… Ты хищно скалишься, боясь показать свой интерес. Твои губы, руководимые расцвеченным алкогольными эндорфинами мозгом, безвольно шепчут: “Сколько?” Как бороться? Никак. Что делать? Делить цену на два. В принципе, этот совет подойдет для всех случаев жизни». Какие еще сложности налагает статус институционального коллекционера?
Кроме того, что приходится много пить?
Разве же это сложность? Скорее приятность.
Только для твоего лечащего врача. Думаю, это необходимость все время что-то покупать. Я не хочу превращаться в коллекционера, у которого закончились деньги, но он изо всех сил тужится оставаться в этом статусе. Таких я знаю несколько. В Москве, в Москве. Плюс многие художники считают, что раз я коллекционер, значит, непременно должен купить их гениальные работы. А если не покупаю, значит, я какой-то кретин, с которым даже разговаривать не о чем: «Сноб! Берет только каких-то конвенциональных художников! А нас, молодых?!»
Так и остается ходить таким вот неприятным человеком. А почему, кстати, ты не берешь молодых?
Появляются новые имена, которые мне очень нравятся, но сегодня автор — художник, завтра на гитаре играет, а послезавтра преподает бухгалтерский учет. Тем не менее интересно наблюдать, как будут складываться отношения молодежи с галереями, как будет меняться и какими смыслами наполняться их творчество. К тому же зачастую молодое поколение оценивает себя неадекватно. Есть рынок, есть устоявшиеся цены, а тут пятьсот тысяч за холст — с чего вдруг? Понимаешь, многие говорят, что надо покупать сердцем. Так вот: сердцем покупают искусство либо до 200 тысяч рублей, либо до 10 % от месячного заработка. А все остальное нужно покупать головой. Многие, конечно же в основном мужчины, другими частями тела предпочитают покупать. Но это уже другая история. Базовый принцип — искусство не демократично. Хорошее искусство не может стоить дешево.
А как же азарт: купил работу начинающего, а она — хоба! — через два года стоит в десять или тридцать раз дороже.
Ну и у кого это получилось?
У Музалевского, например (Евгений Музалевский — молодой художник, выпускник школы Родченко, пишет на стыке абстракции и фигуративности, в 2024 году его соло-шоу показали в МАММ. — Прим. ред.).
То, что Алина Пинская продает его в своей галерее за полтора миллиона, — это огромный талант Пинской, и никто, кроме нее, за эти деньги Музалевского не продаст.
Если выставить его работу на аукцион, она уйдет за сто–двести тысяч рублей, то есть ровно в том пределе, где можно покупать сердцем.
Как-то на ярмарке молодого искусства в «Третьем месте» я увидела симпатичную работу петербургского художника-самоучки Даниила Соболева, такой наивный экспрессионизм, на заднем плане цирк горит — все, что я люблю. Ходила вокруг нее, но думаю, вроде есть куда потратить сорок тысяч. А теперь он висит в Askeri Gallery.
В десять раз дороже?
Бинго!
Это напоминает мне анекдот, как мужик продавал корову. «Сколько стоит?» — «Пятьдесят тысяч долларов!» — «А что так дорого?!» — «Да деньги очень нужны». Правильная галерея художника растит. Делает ему выставки, печатает книги, статьи, возит на ярмарки. Вот они потихонечку, потихонечку, потихонечку вместе растут. А не так, что сегодня одна цена, а завтра другая. Это важно и для психологической нормальности художника. Когда вместо миллиона его работы вдруг будут стоить сто тысяч — это же трагедия, падение самооценки в том числе. А мы таких примеров знаем прямо много. Цитирую мой же пост из канала: «Адептами секты “покупай сердцем” являются люди, стоящие посередине между вашими деньгами и “вечно-прекрасным”: галеристы, арт-консультанты, аукционы, дилеры, все те, кому ваши деньги ну-у-у очень нужны, кому ну-у-у очень без них одиноко. Тебе как бы говорят: не думай! О чем предлагают не думать? О цене. “Ты же не нищеброд?! Всего полтора миллиона! Ты же можешь себе позволить?! В гробу карманов нет! Это всего лишь деньги! Ты давно себя не баловал!” Покупка искусства — это спонтанная покупка, говорят тебе. “Это как купить «Порше»! Если нравится работа, купи и наслаждайся — искусство не для скупердяев!” Действительно, зачем понимать, кто работу сделал? Многие знания умножают печали! Зачем знать бэкграунд продавца? Зачем думать, что ты будешь делать, когда работа надоест. Ты же, покупая костюм, не думаешь о его судьбе, когда поправишься? Не обольщайся, что продавец выкупит обратно эту вещь: умерла так умерла; не для того тебе ее продали, чтоб потом обратно покупать, да и деньги давно потрачены».
Получается, рост цены на художника — это все-таки талант галериста?
Конечно, на сто процентов. Подскажу фразы, которые должны сразу насторожить, я их тоже опубликовал в канале: «Это гениальный самоучка»; «Он выставлялся на Cosmoscow, и Андрей Малахов не смог пройти мимо»; «Он есть в коллекции Тимати»; «Эту работу хотел забронировать Химиляйне/Козлов/Лимонов, но у них сейчас тяжело с деньгами»; «Он финалист конкурса молодых художников под эгидой правительства города Москвы»; «Кабаков очень хвалил его творчество»; «Вот статья в журнале “Картье и Бретон”, где упоминается о нем»; «Это его первый опыт в скульптуре, а какая пластика!»; «Что вы?! Это совсем недорого! Увидите, что будет с его ценами через три года»; «Мы очень хотим, чтобы работа попала в вашу коллекцию»; «Пообещайте нам, что будете отдавать ее на выставки»; «Со следующего месяца после выставки в “Зарядье” мы поднимем цены»; «Русское бедное — это сейчас в тренде! Работа выстроена осознанно, как вытащенная из деревенского сортира! Уж вы-то читаете смыслы!»; «Вот текст Боровского, а он абы кому не пишет!»; «Эта работа случайно осталась непроданной! Скажу по секрету: Наталья Опалева / Игорь Маркин (вы, конечно, знаете, кто это) хотели купить пять его работ, но в итоге ограничились четырьмя»; «Все его работы на Vladey были проданы с огромным превышением эстимейта!»; «Он было попал в участники триеннале “Гаража”, но сами понимаете, пока все стоят на паузе»; «Он хотел уехать: одна швейцарская/гонконгская галерея со следующего года его будет представлять, но пока остался»; «У него уникальная техника! Сейчас уже так не делают!»; «Посмотрите, как он смотрится в интерьере»; «Его работы есть в Русском музее!»
Ты лично знаешь почти всех художников на рынке. Зачем идти в галерею, если можно без наценки в 30–60 процентов покупать прямо в мастерских?
Как институциональный игрок, я должен помогать своим коллегам, которые играют на этом же поле. Я пойду в галерею, потому что знаешь… Мы живем нашу жизнь, и не жить ее не нужно.
Ты сейчас отбираешь хлеб у Джейсона Стэтхэма!
Да! Жизнь одна и хочется прожить ее… в святости.
Так кого же покупать, чтобы не было мучительно больно?
Больно будет в любом случае. Моя коллекция прежде всего про боль потраченных денег. Мы на эту тему недавно беседовали с Сергеем Лимоновым (коллекционер, основатель Limonov Art Foundation и меценат. — Прим. ред.) и Натальей Опалевой (основательница музея современного искусства AZ. — Прим. ред.). Мы с Сергеем говорили, что искусство — это про страдание, а Наталья — что про любовь и красоту.
Столкнулись петербургская и московская школы!
Мы долго обсуждали.
И?
Каждый идет своим путем. Кого покупать — зависит от настроек коллекции. Понятно, что лучше покупать тех, кто уже вписан в историю современного российского искусства. Дам телеграммой: Борис Орлов — Анатолий Осмоловский — Хаим Сокол — Ольга и Олег Татаринцевы — Таус Махачева — Евгений Гранильщиков — Ирина Корина — Саша Повзнер — Сергей Братков — Андрей Кузькин — «Провмыза» — Виталий Пушницкий — Евгений Антуфьев — Павел Пепперштейн — Айдан Салахова — Аслан Гойсум. Когда у тебя такие художники, ты всегда сможешь перепродать работу на вторичном рынке и даже, вероятно, что-то заработать.
Какие настройки у коллекции Химиляйне?
Они меняются с опытом. У меня уже есть определенная масса работ, и теперь задача — не наполнять, а улучшать. Я не хочу превращаться в Плюшкина. Есть у меня, условно говоря, Пивоваров, и пусть я заплачу больше, но куплю его работу лучшего качества. Здесь, конечно, важны финансовые возможности. Сложность в том, что в какой-то момент вкус становится настолько идеальным, что ты зависишь только от количества денег. Есть космическая, запредельная сумма на инсталляцию Эрика Булатова? Значит, покупаешь. Нет? Значит, покупаешь его рисунок.
Хорошо! А давай разберемся: были эпичные факапы в твоем коллекционерском опыте?
Это не такой уж опыт, я начал собирать всего лет десять назад. Если учесть, что факапы — это ошибки, то это просто часть пути. Если я купил работу, а потом разочаровался — ошибка ли это? Нет. Зачем ее выбрасывать? Зачем продавать? Это часть моей жизни, воспоминание о себе молодом и наивном. Ну не в ту влюбился, бывает. Влюбился — разлюбил. Ничего страшного. Думаю, что факапом можно считать покупку фальшака. Со мной была такая история: на американском аукционе продавался Давид Бурлюк (отец русского футуризма, один из лидеров авангардистского художественного движения 1900–1910‑х. — Прим. ред.). Я сделал на него ставку, выиграл, но еще не заплатил. Обратился к экспертам, они посмотрели, но очень сложно по экрану компьютера точно понять. И говорят: да нет, это не Давид Бурлюк. Я пишу американскому аукциону. А они мне: «Это всем Бурлюкам Бурлюк! Мама его Бурлюк, папа Бурлюк! Дети у него все Бурлюки! Поэтому мы вас засудим. Максимум, что мы можем для вас сделать, это снова выставить работу бесплатно на аукцион, после того как вы заплатите». Ну, я заплатил, они выставили, работа не продалась и стояла у меня в квартире как назидание. И вот как-то меня русский аукцион спрашивает: «А что у вас есть из “Бубнового валета”?» Я говорю: «Вот есть фальшивый Давид Бурлюк». Они отдали его на экспертизу — а он оказался настоящий! В итоге работу быстро продали.
Статус аукциона дает какую-то гарантию?
Даже Sotheby's и Christie's не дают никакой гарантии — огромное количество фальшака появляется на уважаемых аукционах. Однажды на нью-йоркском Sotheby's я увидел пять работ Владимира Яковлева (ярчайший представитель нонконформизма. — Прим. ред.). Поставил на все пять, выиграл, но меня смутило, что за них не бились. Я, опять же, еще не заплатив, пошел к эксперту. Он говорит, три из пяти не Яковлев. Пишу аукциону, они отвечают: «У нас экспертиза такого-то». Я им в ответ свою. Они подумали, исключили эти три работы, и все они, как будто их вообще не существовало, исчезли из всех списков и каталога.
Что делать, если заказать физическую экспертизу невозможно?
У меня в телеграм-канале есть целый чек-лист. Поясню, что мы говорим сейчас про работы ушедших художников. Делюсь! Смотрим одновременно:
1. Прижизненные публикации.
2. Прижизненные выставки.
3. Наличие работы в каталоге-резоне.
4. Экспертиза (а лучше две!) специалистов именно по этим художникам, а не по гжели или Налбандяну.
5. Подтверждение фонда художника.
6. Безупречная история бытования.
7. Экспертиза жены художника. Чаще всего они знают каждую работу лучше всех.
Если покупаете через наследников, то, общаясь с ними, важно обращать внимание на красные флаги: «Эта работа из семьи» (пауза); «Ну вы понимаете» (многозначительная пауза); «Они ее за шкафом нашли. Неожиданно. Последняя вещь Гурьянова, сами не ожидали» (большой глоток коньяка); «Она была последней музой Рухина; он, перед тем как погибнуть, сложил работы у нее в парадной. Может, он сам себя и поджег из-за несчастной любви» (вздох, сигарета); «Любила она Борис Петровича страшно, со школы. Да и он ее боготворил: на каждый день рождения дарил по работе… Пятьдесят лет она мучилась… мучилась и страдала» (глоток коньяка); «Перед смертью на исповеди батюшке, моему отцу духовному, открылась, он ей и закрыл глаза. Деньги на храм пойдут, ну а куда еще?!» (глоток, затяжка); «Она Володе штаны шила, он по бедности работами расплачивался, а она из жалости их и брала. Так и жили: он по бедности, а она из жалости. Она ж нянечкой в диспансере у него была, ближе ее никого не было. Так и скопила 20 работ. В комоде лежали» (два глотка, стреляет сигарету); «Я как увидел — обомлел, сразу о вас вспомнил: кто еще такое поймет?!» (разливая, бросает тяжелый быстрый взгляд из-под бровей). Услышав такие байки из склепа, берите коньяк и идите к живым художникам.
Раз тут открылся портал бесценных советов, то посоветуй, с чего стоит начать неофиту, который всегда хотел, но боялся начать коллекционировать совриск?
Я бы походил по галереям, посмотрел бы выставки. Зашел в музеи, где есть современное искусство, хотя их сейчас и мало. Поговорил бы со всеми: от кураторов до искусствоведов и галеристов, и попытался разобраться, почему некоторые имена встречаются чаще. Вот по этим пересекающимся именам нужно углубляться. Совсем безопасно — смотреть тех, кто представлял Россию на Венецианской биеннале, тех, кто получил премии «Инновация» или Кандинского или был художником года Cosmoscow, тех, чьи работы есть в западных музеях и институциональных коллекциях. Составить список — это будет человек 40.
Получается, полевая работа должна быть проведена самостоятельно.
Да. Мой знакомый, когда вышла какая-то очередная книга Пелевина, попросил свою секретаршу прочитать и пересказать, чтобы ему было комфортно с друзьями общаться на эту тему. Вот и здесь: не нужно никому перепоручать, а исследовать самому. И еще подписаться на международную онлайн-базу Artprice и российский каталог ArtInvestment, где публикуются цены, — чтобы не попасть впросак.
И еще поизучать сайт интернет-хранения «Коллекция Дениса Химиляйне»! Как ты решился на такой прогрессивный шаг — выложить все свои приобретения онлайн?
Все, что я тестировал из существующих программ по хранению и учету коллекций, было жутко неудобным, поэтому специально для меня с нуля по техническому заданию сайт разработал московский программист Андрей Богданов. Он, кстати, делал сайты многим художникам, Виталию Пушницкому например. Важно было не перегрузить функционал. Получилось хорошо: в программе есть разные уровни доступа, и я могу вести в ней учет, делать выборки по разным критериям: сколько потратил на такого-то художника, сколько работ такого-то, ну и так далее. И конечно, открытое онлайн-хранение удобно профессионалам арт-рынка. Мне ведь надо вспоминать, что у меня есть и где это лежит. А так я всех сразу посылаю: идите на сайт! Но вежливо! Скорее: а не пойти бы вам на сайт? Отдаю работы на выставки с большим удовольствием. От ротации произведение искусства как-то оживает. Вот недавно у меня взяли пятиметрового Браткова (художник Сергей Братков — один из классиков современной фотографии. — Прим. ред.) и гигантского Хаима Сокола (представитель московского концептуализма. — Прим. ред.) — я их где могу поместить, нет у меня таких пространств.
А как же концепция «жить окруженным искусством»?
Я собираю и документацию перформансов, и видео, которое не может меня окружать, если только я не лежу в психбольнице. Я ограничен в стенах. Я не коллекционер старой формации, который хочет видеть всю свою коллекцию перед собой целиком и желательно шпалерной развеской. Я живу со своей памятью, вспоминаю: о, а у меня же еще такое есть!
Есть ли работа, за которой ты прямо-таки гонялся?
Нет, я вообще ни за чем не гонюсь. Я строю дом из того, что есть, из подручных материалов.
Неужели нет и вишлиста на 10 страниц?
Тоже нет. Есть художники, которых у меня еще нет, но я бы очень хотел: видеоарт Таус Махачевой (исследовательница национальных кодов и штампов. — Прим. ред.) и «Провмызы» (нижегородский арт-дуэт, участник венецианской биеннале. — Прим. ред.), Аслана Гойсума (чеченский художник, работает в жанре инсталляции и видеоарта. — Прим. ред.).
С какими работами тебе было бы невозможно расстаться?
Важно понимать, что всегда лучше деньги. Но могу сказать, что до момента, если не придется побираться и бутылки сдавать, — я не продам подарки художников. А за остальное я не держусь. Например, у меня было много работ Бориса Свешникова (представитель советского неофициального искусства, относится к шестидесятникам. — Прим. ред.), с которыми я не планировал расставаться, но ко мне пришел уважаемый коллекционер и сказал, что делает музей Свешникова. Ну я, конечно, уступил — все-таки человек задумал большое дело.
Есть ли что-то такое, над чем смеются друзья, но ты все равно собираешь?
Очень люблю питерских КОЛХУев («Колдовские художники», придумали собственный стиль «мультреализм». — Прим. ред.) — Колю Копейкина (участник андеграундной группы «НОМ». — Прим. ред.) и всю эту банду. Они мне безумно нравятся. Напоминают своей дичью «Окна роста» времен Маяковского, продолжение того яркого и боевого авангарда. Да, может, там криво лежит мазок, ну окей, а у кого он лежит сейчас не криво? Мои одухотворенные друзья-соратники, кто с московским снобизмом, кто с ижевским, конечно, над этим смеются. А я это люблю, всегда поддерживаю и что-то иногда покупаю.
Кстати, о соратниках. В Петербурге сейчас примерно три медийных коллекционера. Как у вас насчет конкуренции?
Коллекционеров в Петербурге больше, но в медийном поле да, мы как три крокодила, окруженные стадом зебр. Нам еды хватит. Знаешь, если бы мы боролись за одного тушканчика, то, наверное, была бы конкуренция. А так… К тому же у нас разные стратегии. Я покупаю и шестидесятников, и семидесятников, Сережа Лимонов покупает только новое, только молодое, только современное. Игорь Суханов в большей степени ориентирован на петербургскую сцену. На наш век художников хватит.
Текст: Ксения Гощицкая
Фото: Дмитрий Егоров
Свет: Василий Кабайлов Skypoint
Комментарии (0)