18+
  • Развлечения
  • Книги
Книги

Как Довлатов переезжал в Америку, а фокстерьер Глаша покусала австрийских детей? Рассказывает филолог Михаил Хлебников

В издательстве «Городец» вышло продолжение нон-фикшена новосибирского филолога Михаила Хлебникова про Сергея Довлатова. В книге «Довлатов и третья волна. Приливы и отмели» рассказывается, как писатель переехал в США, стал главредом «Нового американца», подружился с Александром Генисом и Петром Вайлем и впервые напечатался в «Нью-Йоркере». «Собака.ru» публикует отрывок из нее — о том, как писатель тосковал по семье и жил с мамой в Вене до того, как осесть в Америке.

В Вене Довлатов впервые за долгое время оказался в выигрышном положении. В отличие от мечущихся, растерянных эмигрантов он знал, куда и к кому едет. Довлатов ехал к семье. Его письма к жене и дочери в Америку — свидетельства внезапного осознания ценности дома и семьи. Дом остался позади — в Ленинграде, и туда не вернуться. Семья в Америке. В Америку попасть можно, но без семьи Довлатов себя там не представлял. Уже была попытка пятилетней давности, оставив семью, уехать в Таллин, чтобы там состояться как писатель. Книга не вышла, и семья оказалась под ударом. Жертвовавший многим ради литературы, Довлатов теперь думает и говорит иначе. Из письма жене от 16 октября 1978 года:

Лена, об Америке я знаю все, что можно знать, не побывав там. Планы, конечно, неопределенные. Мы по-разному смотрим на вещи. Ты — реально. Мы — эмоционально. Ты рассуждаешь по-деловому. Нам же —лишь бы соединиться. До того мы соскучились. До того не верили в это.

Автор внезапно решает, что «пережал» с эмоциональностью. Следует показать себя вдумчивым и готовым к ответственным решениям:

Соединимся и начнем жить. Я пытаюсь действовать не спеша, разобраться. Впереди — какая-то довольно серьезная жизнь. … Леночка, не думай, я не идиот. Я знаю, что все сложно. Но главное — мы сделали правильно. Мы живы, относительно здоровы, главное впереди. Два-три года будут неустроенными и сложными. Но перспективы есть. Главное вырваться из этого сумасшедшего дома. Все время об этом помни. Никаких иллюзий не строю, пытаюсь рассуждать и действовать трезво. Вы вместе, мы любим друг друга. Все будет хорошо.


Целина, Ницше и «пафос комариного укуса»: О чем Довлатов писал в СССР до эмиграции?

Довлатов всегда испытывал слабость к составлению всяческих списков. В очередном письме к жене от 24 октября он выразил свой взгляд на будущее в пяти пунктах:

Основные принципы моей жизни таковы. По мере убывания остроты и важности:

1. Быть с вами.

2. Писать, что хочу.

3. Печатать лучшее из написанного.

4. Читать замеч. книги.

5. Как-то зарабатывать на жизнь.

В этих письмах нет привычных для Довлатова рассуждений о литературе, юмор одомашнивается и приобретает даже «буржуазный характер». Из письма жене от 29 декабря 1978 года:

Я много ем. Приобрел 2 кг шпига. Преобразовал в шкварки. Добавляю их в картошку, горох, фасоль и т.д. В чай пока не кладу. Еда здесь дешевая. И выпивка тоже, но что мне до этого? (До выпивки.)

Авторский курсив призван подчеркнуть крах алкоголя в жизни Довлатова. «Выпивка» символически заключена в скобки. Писатель, нуждаясь в деньгах, вносит свой вклад в благоустройство Вены. Он зарабатывает 500 шиллингов, что равняется примерно 40 долларам, на уборке листьев в осенних парках австрийской столицы. На предложение заняться малярными работами писатель ответил отказом, сославшись на отсутствие подходящей одежды.

Памятник Довлатову в Петербурге
Zabotnova Inna / Shutterstock.com

Памятник Довлатову в Петербурге

Хотя Довлатов и не говорит в письмах о литературе, писать он не прекращает. В эти несколько месяцев им написаны несколько текстов. Для только что открывшегося журнала Марамзина «Эхо» он пишет два эссе — «Рыжий» и «Уроки чтения». Первое о дебютной поэтической книге Владимира Уфлянда, ленинградского приятеля Довлатова, вышедшей в «Ардисе». Второе эссе о хождении тамиздата и самиздата в Союзе. Большая часть текста — ненавязчивая реклама «Континента»:

«Континент» в Ленинграде популярен необычайно. Любым свиданием, любым мероприятием, любой культурно-алкогольной идеей готов пренебречь достойный человек ради свежего номера. Хотя бы до утра, хотя бы на час, хотя бы вот здесь перелистать…

Далее рассказывается «абсолютно правдивая история» о некоем социологе Григоровиче. Его Довлатов снабдил свежим номером журнала, с которым тот и попадает в вытрезвитель:

— Давайте оформляться, Григорович. Получите одежду, документы… Шесть рублей с мелочью… Портфель… А журнальчик…

— Книга не моя, — перебил Григорович.

— Да ваша, ваша, — зашептал капитан, — из вашего портфеля…

— Провокация, — тихо выкрикнул обнаженный социолог.

— Слушайте, бросьте! — обиделся капитан.

— Я же по-человечески говорю. Журнальчик дочитаю и отдам. Уж больно интересно. А главное — все правда, как есть… Все натурально изложено… В газете писали: «антисоветский листок…» Разве ж это листок? И бумага хорошая…

— Там нет плохой бумаги, — сказал Григорович, — откуда ей взяться? Зачем?

— Действительно, — поддакнул капитан, — действительно… Значит, можно оставить денька на три? Хотите, я вас так отпущу? Без штрафа, без ничего?

— Хочу, — уверенно произнес Григорович.

— А журнал верну, не беспокойтесь.

— Журнал не мой.

— Да как же не ваш?!

— Не мой. Моего друга…

— Так я же верну, послезавтра верну…

— Слово офицера?

— При чем тут — офицера, не офицера… Сказал, верну, значит, верну. И сынок мой интересуется. Ты, говорит, батя, конфискуй чего-нибудь поинтереснее… Солженицына там или еще чего… Короче, запиши мой телефон. А я твой запишу… Что, нет телефона? Можно поговорить с одним человеком. Я поговорю. И вообще, если будешь под этим делом и начнут тебя прихватывать, говори: «Везите к Лапину на улицу Чкалова!» А уж мы тут разберемся. Ну, до скорого… Так они и дружат. Случай, конечно, не типичный. Но подлинный…

Довлатов зарабатывает 500 шиллингов, что равняется примерно 40 долларам, на уборке листьев в осенних парках Вены

Главного редактора «Континента» Владимира Максимова в то время Довлатов почти любил. Чувство было зрячим, не без расчета. Из письма жене от 6 ноября 1978 года:

Идеально ведет себя один Максимов. Он тоже самовольно присваивает копирайт. Зато обещает помочь издать след. книгу. Уже толстую, настоящую.

Слова о «толстой, настоящей книге» требуют пояснения, так как рождают представления о наличии тонкой и ненастоящей книге писателя. И она была. Буквально в дни, когда Довлатов пишет письмо жене, «Ардис» выпускает его «Невидимую книгу» на русском языке. Английский перевод вышел чуть раньше. Довлатов доволен, но хочется большего. Параллельно у него возникает шальная мысль, что Профферы его обжуливают: «Со мной проделали много незаконного». Заканчиваются «Уроки чтения» картиной из настоящего с обязательным упоминанием замечательного журнала:

Сентябрь. Вена. Гостиница «Адмирал». На тумбочке моей стопка книг и журналов. (Первые дни, уходя, механически соображал, куда бы запрятать. Не дай бог, горничная увидит. Вот до чего сознание исковеркано.)

Есть и последний номер «Континента». Через неделю он поедет в Ленинград со знакомым иностранцем. В Ленинграде его очень ждут.

Оба текста Марамзин вскоре публикует. «Уроки чтения» в № 3 «Эха» в том же, 1978 году. «Рыжий» увидел свет в 1979-м в № 5 журнала. Но самое главное — Довлатов пишет прозу. Осенью появляется рассказ «Юбилейный мальчик», вошедший позже в состав «Компромисса». Литературой занимались или пытались заняться и другие ленинградские писатели, очутившиеся в Вене. Довлатов часто бывал в доме Успенских. Из письма жене от 24 декабря 1978 года:

Он (Кирилл Успенский. — М. Х.) все хочет напечатать здесь статью про то, как брал Вену. Австрийские газеты реагируют на эту тему сдержанно. В этой статье есть такой абзац. Вернее — был. Я заметил, он исправил. «Передо мной, дрожа от ужаса, стояли шестеро австрийцев. Один из них был мертв».

Нужно сказать, что со статьей Успенский мучился почти полгода. Дневниковая запись Игоря Ефимова от 21 июля:

Вчера заходил Кирилл Косцинский. Показал свою статью о том, как он брал Вену и спасал от расстрела австрийских социалистов, составивших потом первое австрийское правительство. Статья для австрийской газеты.

Памятная доска на улице Рубинштейна в Петербурге
Lisa-Lisa / Shutterstock.com

Памятная доска на улице Рубинштейна в Петербурге

Сам Ефимов с первых дней пребывания в Австрии развил бурную деятельность. Он посещает митинг в защиту советских диссидентов, потом идет на собрание по поводу годовщины вторжения стран Варшавского договора в Чехословакию. На квартире Льва Рудкевича — представителя «Посева» в Австрии и Южной Германии — Ефимов делает два доклада о своей книге «Метаполитика». В сентябре он едет во Францию и Германию. Знакомится с Максимовым, редакцией «Русской мысли», руководством НТС. С последними Ефимов пытался квалифицированно и профессионально обсудить вопрос об обустройстве посткоммунистической России. Из дневниковой записи от 22 сентября:

После обеда к Редлихам приехал Евгений Романович Романов. Серьезный мужчина, как и полагается главе столь одиозной партии. Слушал меня часа полтора, кажется с интересом. Впрочем, от общих рассуждений они устали. Редлиха я попытался навести на разговор об их политических планах, о формах новой власти. Он только отмахнулся и сказал, что главное дело — свергнуть большевиков, а там что-нибудь да образуется.

Параллельно Ефимов пишет несколько статей, включая текст о советской космонавтике. Тридцатого ноября семья Ефимовых улетает в Америку. Главу семьи ожидала работа в «Ардисе», его взяли на должность редактора. В венскую квартиру Ефимовых переезжают Довлатов с матерью. Ефимов пишет письма, в которых пересказываются европейские события в жизни русских писателей. Никуда не уходит вечный семейный вопрос. На этот раз конфликт связан с непростыми отношениями русских писателей с их тещами. Письмо от 16 декабря:

Кирилл Владимирович без вас совершенно распоясался. Без конца меня обижает. Публично сказал, что я — альфонс. Моя терпимость не поспевает за его остроумием. Сегодня едет в Швейцарию, гад! Я наблюдал жуткий скандал в доме Успенских. Суть была в том, что Наталья Илларионовна (теща Успенского. — М. Х.) ходит полуодетая из ванной в комнату. Кирилл привел довод, что он, будучи телесно мерзок, не ходит голый и другим этого не позволит.

Спасителю первого австрийского правительства Довлатов подарил порнографический журнал, его жене — градусник

Ефимовы еще до отъезда ввели Довлатова в салон упомянутого выше Льва Рудкевича. Писатель там не прижился, не оценив должным образом борцов с большевистской диктатурой. Из цитированного выше письма:

Салон Рудкевича хиреет день ото дня. Приезжал глава НТС, Поремский. Он мне не понравился. Мировоззрение времен Антанты. И дикие мысли о перевороте в СССР.

Новый, 1979 год Довлатов встретил в семье Успенских. Спасителю первого австрийского правительства Довлатов подарил порнографический журнал, его жене — градусник, видимо, с целью сделать семейную жизнь Успенских по-хорошему жаркой и разнообразной.

Подходит время собираться в дорогу и Довлатовым. Писатель с целью подтянуть английский покупает магнитофон. Свой вклад в подготовку отъезда внесла и фокстерьер Глаша, покусав австрийских детей. Магнитофон и визиты к ветеринару подорвали и без того сомнительное финансовое благополучие.

18+

Рубрика:
Чтение

Комментарии (0)

Купить журнал: