Репортаж из тюрьмы: 40 дней в СИЗО

Как только я попала в СИЗО, у меня забрали все ценные вещи и сразу отвели в камеру. В тридцатиметровом пространстве сидело двадцать женщин: героиновые наркоманки, опустившиеся проститутки и цыганки-сбытчицы, которые сидели по моей 228 статье. Под их изучающими взглядами я легла на «шконарь» — кровать, но уснуть не смогла: разум бился в агонии, я все думала, как это пережить? Как выйти из этого победителем? Извлечь пользу из жуткого путешествия? Ответ был найден благодаря любимому Хармсу, который говорил, что ты именно тогда сошел с ума, когда не можешь проанализировать свои чувства. Тогда я пообещала себе запомнить, изучить, называть все происходящее как можно точнее, чтобы сохранить рассудок и свою личность в самой страшной из рутин — тюрьме.

06:00 Подъем Просыпаться — вообще самое страшное, я не сразу понимала, где я нахожусь, но когда встаешь — ты не можешь ни на секунду забыть о том, что ты в тюрьме. Со звонком старого китайского будильника все двадцать женщин встают и сразу выстраиваются в очередь в туалет. Он стоит прямо в камере, огороженный ДСП-шными пластинами. У нас есть час до завтрака, и за это время мы должны все успеть сделать свои утренние дела. 

В голове с первых дней начала играть песня: «Эти глаза напротив» — они не дадут тебе покоя: пока ты новенький, сокамерницы будут постоянно тебя дергать — говорить, что нужно поправить шконарь перед проверкой, просить обрезать ниточку или просто вызывать тебя на эмоции. Я постоянно боялась, что мне придется драться, но все равно самым навязчивым говорила: «Отлипни», а про себя повторяла: «Это не властно надо мной, я не боюсь». По сути, я сразу поняла, что буду здесь одна — поговорить с зечками было не о чем и не за чем.

07:00 — 08:00 Завтрак В камеру через отверстие в двери по одной протягивают миски с баландой — кашей из смеси разных круп, и хлебом, у которого сразу отрезают корки, а мякиш выбрасывается — потому что его просто невозможно есть. Все обязанности поделены, и есть человек, который раздает всем еду — старшАя, следящая за порядком в камере. Обычно бывалые объединяются — это называется «семейничать»: «семьи» делят еду, передачки и вместе едят по углам. А в «центряке», центре камеры, сидят остальные — я сидела со всеми за одним столом. Скоро я перестала есть кашу — после того, как одна девочка нашла в ней опарыши. Спасали передачки: когда я в письме друзьям написала, что тюремный хлеб — несъедобная дрянь, мне прислали восемь разных видов. Сокамерниц это просто поразило — они постоянно говорили: «Какие же у тебя хорошие друзья! Цени их». И завидовали, потому что им посылки с воли приходили очень и очень редко — у наркоманов друзей мало, более того, многие сидят за то, что их сдали товарищи детства на контрольной закупке, чтобы себе скосить срок.

08:00 — 09:00 Дежурство Все новенькие дежурят первые три дня — вымывают всю камеру, при том с ними в это время никто не должен разговаривать. Я потом поняла, что это логичное правило: ты изучаешь, тебя изучают. Главная сложность моего дежурства заключалась в том, что я в самом начале «залупилась» и надерзила той, что проверяет уборку — старшей. Дело было так: я первый раз стирала вещи, а она меня спросила: «Сколько вещей в тазу?». Я не знала, в чем суть, и ответила: «Три с половиной». Все в камере засмеялись и очень удивились моей наглости, а старшая по имени Аня сказала: «Объясни, что ты имеешь в виду?». Я выкрутилась: «Три вещи и трусы». Аня процедила: «Мне уже не нравится, как ты со мной разговариваешь, а это очень и очень плохо». Позже я узнала, что в камере катерогически запрещено стирать больше четырех вещей, чтобы не разводить сырость — все боятся туберкулеза.

Дежурство же я решила принять как дар божий и выложиться на полную: как в последний раз отдраить унитазы и вымести всю пыль из щелей. И была прощена — я слышала, как в камере шепчут: «А новенькая молодец, она вообще нормально моет, лучше всех, хоть и белоручка».

9:00 Проверка Самое главное событие в тюремной жизни — обход надзирателей: именно из-за него так драят камеру. Во время проверки всех выводят в коридор и ставят в шеренгу по двое. Один человек в этот момент осматривает камеру, а другой наблюдает за заключенными и смотрит: кто как выглядит, есть ли синяки. Они могут завести с тобой беседу и прокомментировать, как ты выглядишь: ты должен быть причесан, аккуратен, в бюстгалтере — в тюрьме вообще запрещено смущать кого-либо своей физиологией. Да и психологией тоже: в камере, например, запрещено ходить в туалет, пока кто-то ест, или плакать. Даешь волю эмоциям — к тебе сразу подходят сокамерницы и говорят: «Перестань, а представь, у нас тут все сейчас рыдать начнут! И что это будет?». Распускать сопли можно только в исключительных случаях: так моей соседке по шконарю, героиновой наркоманке по прозвищу Ястреб, однажды пришло письмо с фотографией ее дочки, которую она оставила. Ястреб выла в голос — и все ее поддержали. Там все объединяются, когда дело касается детей. И жалко, и комично — пока фото не придут, они об оставленных младенцах и не вспоминают.

До 10 утра Прогулка Длинный коридор поделен на одинаковые дворики, которые называют стаканами: пространство 5 шагов в ширину и 7 в длину, стоит лавочка деревянная, а небо действительно в клеточку — зарешечено, при том в стакане сидит по 15 человек. Одно название, а не прогулка. Единственная радость — курить тут можно не по расписанию раз в полтора часа, а когда захочется. Кроме того, тут можно общаться на любые темы — в камере лучше много не болтать, старшая может пресечь разговор, который ее раздражает или сказать: «Тебя слишком много, заткнись». Обычно в стакане все начинали обсуждать свои уголовные дела и сроки, а мне это сразу портило настроение, и я стала все реже выходить на прогулки.

С 12:00 до 13:00 Обед В середине дня кормят, и как всегда — плохо: селедка очень соленая и худая, жидкий суп. Поэтому перед обедом все к нему начинают готовиться: заливать дошираки — «запарики» — и нарезать салатики из продуктов из магазина СИЗО: их покупают на пересланные друзьями и родственниками деньги. Я думала: «С вами вообще хоть не ешь»: все так громко чавкают. Потом я научилась отстраняться, за обедом читала письма. Вести с воли — самое важное, потому что тебе в какой-то момент начинает казаться, что ты тут уже вечность, что это и есть жизнь. Но письма помогают вспомнить о том, что есть свобода, дом и родные, а ты туда когда-то вернешься.

С 14:00 до 16:00 Душ Раз в неделю по средам у заключенных душ, а в другие дни — только подмывание. Старшие идут первыми, а все остальные выстраиваются в очередь. В огороженном фанеркой унитазе есть отсекатель с раковиной, у каждого есть своя личная 1,5-литровая бутылка: в нее набираешь едва теплую воду и моешь подмышки, пах и ноги. С разрешения старшей можно постираться — лучше делать это каждый день, не дай бог у тебя найдут грязное — все очень боятся болезней.

С 16:00 до 18:00 Ужин После последнего приема пищи становится посвободнее. В это время иногда тебя выводят увидеться с адвокатом. У меня было всего три встречи, на первой я рыдала, на третьей меня консультировали, как вести себя на суде, а вот вторая запомнилась мне больше всего. Там я вновь увидела следователя, они сидели вдвоем с адвокатом. Такая светлая была встреча, я видела, что следак подобрел, понял, что я художник и попала сюда не потому, что закоренелый преступник, смотрел на меня как на интеллигента, говорил на одном языке, а не «три слова на три буквы», как я привыкла в камере.

И потому у нас на свидании завязался спор. Я сказала следователю и адвокату, что они и не представляют, как здесь — ты теряешь статус человека, когда попадаешь в тюрьму, обнуляешься, становишься в один ряд с низами общества, потому что у них такая же статья. А они меня начали уверять: «Мы здесь каждый день, мы на равных, не один десяток лет тут отмотали». Спор разрешился вместе с концом нашей встречи: они пошли направо, я — налево, а на выходе надзиратель сбила с меня вдохновение одним махом — грубо раскрутила, обыскала. И сразу стало понятно, где я, а где эти «отмотавшие» следователь с адвокатом. Они видели, как меня раскрутил конвоир, но не смотрели вслед, а сразу отвели глаза.

С 20:00 до 22:00 Вечерняя проверка и подготовка ко сну После вечернего визита надзирателей у заключенных есть маленькая лазейка — до отбоя ты относительно свободен. Пока стоишь в очереди, чтобы почистить зубы, все начинают варить чифир. Я тоже попробовала эту очень крепкую заварку, на которую каждый выделяет чай из своих запасов — в основном я спонсировала, потому что у меня было много передачек. Есть еще «конь»: сваренные вместе чай, кофе и «Кола». Напитки нужно пить залпом, чтобы штырило, а после ты как дурак не можешь уснуть. Чифир объединял — мы им чокались, болтали. А в день рождения старшей — Ани — все вместе сделали тортик, заранее заказали в передачках коржи, сгущенку, сметану, там сделать сладость — это целый подвиг. Аня была так растрогана, даже заплакала. А я ей подарила коллаж: всю ночь мастерила, спрятанным осколком бритвы из журналов вырезала «Купчиху» Кустодиева, вместо ее лица нарисовала Анино и наклеила на кисель буквы «С Днем рождения». Вся камера оценила, девочки подходили, говорили, что я крутой художник. И я Аню от души поздравляла — хотелось сделать праздник несмотря ни на что.

22:00 Отбой Однажды мне приснился сон, я его хорошо запомнила, очень страшный. Мне приснилось, что ты, Диана, меня на порог дома не пускаешь. Говоришь: «Извини, дорогая, можешь только помыться, ты же сидела в тюрьме». Я в холодном поту проснулась и до самого конца боялась, что у меня больше нет дома.

Суд

Спустя 40 дней за мной пришли, посадили в машину и отвезли в здание суда. Я ждала в камере часов семь, не знала, что и делать, все зависело от мелочей — вплоть до того, что судья съела на завтрак и в каком она настроении. Я знала, что решается моя судьба, думала помолиться, а вспомнила только строчку «Чудны дела твои, Господи» — ее и повторяла.

Наконец завели в зал суда. Посадили в камеру, впервые за все время надели наручники. Самым болезненным было то, что меня такой видели друзья — они пришли меня поддержать. Прокурор начал речь с характеристик: что я положительная, приводов никогда не было, высшее образование, в вузе все пятерки. И внезапно закончил: «Несмотря на все это, я считаю, что в качестве воспитательной меры нужно дать не условный срок, а реальный».

Затем дали слово адвокату. Я сама придумала защитную линию, и когда судья спросила, как такая положительная девочка тогда сумела доставать наркотики, да при том так хитро — по интернету, он сказал, что на такие ухищрения я шла, так как в моем окружении это не принято — потому и пришлось придумывать способ.

После речи адвоката суд удалился на совещание. А после зачитали приговор: «Три года условно, без штрафа, без ограничения свободы». Судья предупредила, что теперь каждый месяц я должна отмечаться, а единственное нарушение — и отправлюсь в тюрьму. Я несколько раз повторила: «Спасибо, спасибо», а она, как добрая мама, сказала: «Пожалуйста. Освободить немедленно из зала суда».

Я была так счастлива, когда с меня сняли наручники. И полицейские, и конвоиры, все стали такими добрыми и заулыбались. В лифт проводили, как белого человека, а адвокат внизу встретил и сказал: «Все творческие личности выносят что-то из тюрьмы, поэты — стихи, художники — эскизы, а ты что думаешь делать на свободе?». Я знала, чем займусь. Мне нужна моя первая выставка. Название я придумала еще в тюрьме: «Эти глаза напротив».