18+
  • Развлечения
  • Искусство
Искусство

Борис Михайлов: «Эстетика революции сильнее эстетики покоя»

Великий украинский фотохудожник привез на биеннале Manifesta-10 новую серию работ, посвященную киевскому Майдану. Наш арт-обозреватель расспросила Михайлова о проекте Каспара Кенига, соц-арте и фильмах Ульриха Зайдля.

Ваш новый проект, который будет показан на биеннале Manifesta-10, называется «Театр военных действий. Второй акт. Антракт». Как возникло такое название?

Я попал на Майдан в середине декабря, после первых акций протеста, но еще до всех главных событий, которые произошли позже. Это было время затишья, но в воздухе витали тревога и ожидание. Хотя на тот момент никаких переломных событий не происходило, площадь снимали еще сотни фотографов. Но я нашел художественную силу и привлекательность в умении людей приспособиться к новым условиям жизни, в бытовизме и обыденности жизни на Майдане. Это, кстати, и отражено в названии серии: все выглядело как театральная постановка, инсценирующая реальную жизнь, — люди сидели на площади, ничего особенного не происходило. А в недрах этого бездействия зарождались импульсы для реальных военных действий.

Поделитесь деталями экспозиции?

Нашей задачей была перевести жизнь Майдана со всеми житейскими банальностями в плоскость искусства. Это стало возможно не только за счет художественного приема совмещения нескольких снимков, но и используя крупный формат фотографий. Во-первых, масштаб создает иллюзию среды, окружения и естественного пребывания внутри этих событий. Во-вторых, большой размер фотографий отражает их важность для меня, и я бы хотел, чтобы это стало важным для всех.

Вы смотрели на все происходящее как художник или как гражданин?

Есть позиция гражданская, а есть художественная, но в моих фотографиях они пересекаются. Эстетика революции сильнее эстетики покоя, и чтобы появилась интересная картинка, необходима война. Но мне не хотелось поэтизировать войну. Я бы мог снять сильные драматические кадры с коктейлями Молотова, но мы не застали непосредственно военных действий. В период затишья меня больше интересовали люди, и я смотрел на них как гражданин, пытался понять, как они себя чувствуют. Я сфокусировал свое внимание на психологических и эмоциональных состояниях, которые были характерны для участников Майдана в тот момент: мы увидели энергичность, целеустремленность, напряженность. Моя художественная позиция заключалась в том, чтобы передать атмосферу, которая там царила, и запечатлеть правду об этом месте в то время.

Вам пришлось столкнуться с чем-то вроде самоцензуры?

Я бы назвал это не самоцензурой, а выбором. Можно было представить все события ярко и романтически, показать войнушку со знаменами, чтобы всем захотелось на это посмотреть. А я сделал выбор в пользу документации жизни-как-она-есть, с ощущением возможной опасности и одновременно с человеческой увлеченностью всем происходящим.

Как вы относитесь к идее куратора биеннале Каспера Кенига поместить в стерильное пространство классического музея современные произведения на конфликтные темы?

Я еще не очень хорошо знаю, как будет выглядеть вся экспозиция биеннале, но мне кажется, что конфликтные темы — это лишь небольшая часть выставки. Тем не менее, художественная реакция на реальные события — неотъемлемая часть современного искусства, и она должна быть представлена на биеннале. Главный штаб, где разместится основная экспозиция «Манифесты», — это музей современного искусства, поэтому работы не будут вступать в противоречие с пространством. А те художники, которые бойкотировали «Манифесту», сделали это не по эстетическим соображениям, не из-за того, что не хотели быть в пространстве Эрмитажа, а по политическим причинам. Вообще, Кениг как куратор показывает мировые тенденции в искусстве с упором на эстетическую ценность произведений. Очень важно, что «Манифеста» — это канал связи между западным искусством и постсоветским: локальные художники могут посмотреть на мировую ситуацию. И биеннале надо рассматривать не как развлечение, а как просвещение.

Из серии «Case History» (1997—1999)

Из серии «Case History» (1997—1999)

Из серии «Промзона» (2011)

Из серии «Промзона» (2011)

Из серии «Case History» (1997—1999)

Из серии «Case History» (1997—1999)

Из серии «Case History» (1997—1999)

Из серии «Case History» (1997—1999)

Слева: из серии «Case History» (1997—1999), справа: из серии «Лурики» (1971-1985)

Слева: из серии «Case History» (1997—1999), справа: из серии «Лурики» (1971-1985)

«Берлин. Пляж» (начало 2000-х)

«Берлин. Пляж» (начало 2000-х)

Ваша жизнь последние 20 лет протекает между Берлином и Харьковом. Ощущаете ли вы себя космополитом или вы как художник укоренен в Украине?

Я как-то показал свои картинки, снятые в Америке, американскому галеристу, на что он мне ответил: «У нас таких фотографий достаточно, езжайте туда, где вы родились и работайте там». Космополит не касается социальных тем, так как не знает и не понимает данную конкретную проблематику. Мы делали  художественные эстетические проекты с рисунками в Японии, в Китае, Германии, Египте — с этой точки зрения мы космополиты. То, что я делаю в Украине, связано с советским и постсоветским, это критический проект.

Таким критическим проектом был соц-арт в целом, вы имели какое-то отношение к этому направлению?

Я настаиваю на том, что соц-арт может продолжаться, вопреки мнению отцов этого направления — Комара и Меламида. Но соц-арт ироничен, а в моих последних сериях, которые были сделаны после распада СССР, — «У земли», «Сумерки», «История болезни» и «Чай, кофе, капучино», иронии не было. В них было много тяжести, боли, сопереживания и ощущения, что все идет к краху. Иронично, в рамках соц-арта работает, например, группа «Война».

Виктория Михайлова (жена Бориса Михайлова): Для того иронического, что существует сегодня, должно быть другое название. У соц-арта должны были появиться сын или дочь с другими именами — какой-то «боль- арт» или «headache-арт»

Вы начинали в 60-х в абсолютном художественном подполье. Возможно ли сегодня возвращение к андеграунду в условиях существующей культурной политики?

Андеграунд для нашего поколения был положительным явлением, потому что говорил о том, чего будто бы не было в советской жизни, это был способ обойти информационную блокаду. В современных условиях андеграунд может появиться, если появятся запреты исходя из определенной политической ситуации, например из-за войны. Пока явных запретов нет, и произведения все равно находят своего зрителя и покупателя, печатаются и издаются, пускай и на Западе.

В рамках кинофестиваля «Манифеста-10: Любимое кино современных художников», огранизованного Гете-институтом, вы представите фильм Ульриха Зайдля «Импорт-экспорт». Чем вам близок этот режиссер?

Виктория Михайлова: В 2000-м году Зайдль сам нашел нашу студию и пришел к нам в гости, а мы даже не знали, кто это. Он был при своем любимом аксессуаре — монокле. Нас восхищали документальные фильмы Вернера Херцога, и как выяснилось, Зайдль — его последователь.

Б.М: Я полюбился Зайдлю, и он предложил поснимать в Харькове, правда, я тогда отказался. Он показал нам два своих фильма, и я сразу понял: это — родной человек. Он показывает правду современности, говорит о том, как мы живем сейчас. Зайдль вторгается в приватные пространства и создает иллюзию присутствия в знакомых местах, с типичными персонажами. Мы близки с ним в том, что смотрим, например, на бомжа, а видим различные фактуры и формы. Нам обоим чужда романтика и уделение внимания только красивому и приятному, мы смотрим на все, не избирательно, на жизнь как она есть.

Текст: Наталья Карасёва

Проект Бориса Михайлова «Театр военных действий. Второй акт. Антракт» станет частью экспозиции биеннале современного искусства «Манифеста-10», которая откроется 28 июня в Главном Штабе и Зимнем Дворце.

Сегодня, 29 мая в 19.00, в кинотеатре «Аврора» Михайлов представит «Импорт-экспорт», одну из лучших картин австрийского режиссера Ульриха Зайдля — в рамках организованного Гете-институтом проекта «Манифеста-10: любимое кино современных художников».

Люди:
Борис Михайлов

Комментарии (0)

Купить журнал: