Сохранить, бережно воссоздать и передать следующим поколениям – в прямом смысле слова – хрупкое и ювелирное наследие – задача со звездочкой. Этим и занимается витражист Дмитрий Тяпков, который уже несколько десятилетий продолжает дело своего отца – одного из самых известных представителей монументального искусства Самарской области Николая Тяпкова, ушедшего из жизни четыре года назад.
«Сейчас понимаю, как он был прав: папа никогда не баловал меня деньгами, а предлагал мне заработать их самостоятельно»
Недавно я познакомилась с интересным понятием – рождение памяти: это самое первое воспоминание, которое связано с тем или иным событием или человеком. Когда у вас родилась память по отношению к витражам?
Во-первых, я спал напротив двери с витражом: тот пейзаж с радугой, грибочками и бабочками, которые своими руками сделал мой отец, я помню до сих пор. А во-вторых, отрывками вспоминаю наши первые встречи с мастерской: мы со старшим братом там, честно сказать, только мешались, поэтому нас сажали в уголочек, обеспечивали разными художественными материалами, и мы могли что-то раскрашивать часами напролет. У нас была замечательная мастерская, которая после училища стала моим первым местом работы.
Вас с братом часто брали с собой в мастерскую?
Да. Мы находились там постоянно: играли со стекляшками, вечно что-то красили и много рисовали.
Помните, когда отец впервые попросил вас помочь на работе?
Я помогал ему примерно с десяти лет. Помню, как и все дети, выпрашивал у него аквариум, но он не хотел покупать мне его просто так, а предложил заработать на него денег самостоятельно. Моим первым заказом был «картон» для витража, изображающий витраж в натуральную величину, который нужно было раскрасить. Я справился, и после этого мы поехали на Птичий рынок исполнять мою мечту. Так что когда мне нужны были деньги, я всегда знал, к кому – и куда! – могу прийти.
Получается, что первым гонораром стал аквариум?
Совершенно верно! А еще помню, что во время учебы в художественном училище, мне срочно нужна была дорогая книга по анатомии: она продавалась только в одном книжном на Куйбышева и стоила целых пятнадцать рублей. Для понимания: в то время за тридцать рублей можно было купить новый велосипед. Всю неделю я приходил в мастерскую, пыхтел, помогал отцу…
Книжку в итоге купили?
Да! Отец вручил мне пятнадцать рублей, и я тут же побежал покупать нужное мне издание. Сейчас понимаю, как он был прав: папа никогда не баловал меня деньгами, а предлагал мне заработать их самостоятельно.
Папа вас часто хвалил? Или он был критиком?
В моем детстве все-таки он был критиком, а чем старше и опытнее я становился, тем чаще он меня хвалил. Говорил: «ДимУшка, такой ты молодец!»
А сам процесс вам нравился?
Обучаться было очень непросто. Местами это был тяжелый труд: помню, что я так накачал руки на немеханизированном станке для протяжки профиля из алюминия, что вечером, после работы, состязался в армрестлинге. Даже выиграл себе кружку пенного – и не одну!
Художественное училище было вашим личным выбором?
Нет, скорее, это было моей обязанностью. Дети художников, как и многих музыкантов, зачастую учатся из-под палки. Представьте мой печальный взгляд, когда все во дворе играли в футбол, а я с этюдником через весь город ехал с Безымянки на Буянова. На «Икарусе»!
Вас это не раздражало?
Бесило, конечно. Рисовать горшки мне вообще не хотелось! Помню, тогда нравился спорт – я занимался фехтованием, классической борьбой и хоккеем. Но самым любимым занятием был драматический кружок. А так в детстве я мечтал быть либо поваром, либо юристом. Но мне сказали: «Ты будешь художником».
Протестовали?
Честно? Да. Я специально много балбесничал в училище, чтобы меня отчислили! Но это все прошло на третьем курсе, когда у нас закончились общеобразовательные предметы и началась практика. Вот тогда мне стало действительно интересно, я – хоть и совсем немного – смог почувствовать себя художником. Причем тогда не было понятий: «Он сын известного мастера». Мы все были равны. Ни о какой зависти речи не шло.
Витражи, как мне кажется, суперкропотливое занятие. Вы в детстве были усидчивым ребенком?
Я до сих пор остаюсь очень импульсивным человеком. Но я всегда умел отключаться и погружаться в работу с головой. Бывают моменты, когда я остаюсь на работе ночевать, потому что просто теряю счет времени.
«Мама не была художником, но она, к слову, всегда была главным критиком отца. Первым делом эскизы новых витражей видела именно она»
История ваших дедушки и бабушки по папиной линии для меня совсем неизвестна. Они тоже были художниками?
Нет! Они были переселенцами из Поволжья: в сороковые годы, во время войны, они приехали в Куйбышев из деревень, чтобы устроиться работать на заводы. Мой дедушка был сторожем, но даже на этой должности был удостоен нескольких наград, а бабушка – уборщицей. Угадайте, где рос сын? Конечно, во дворах.
А как же ваш отец стал художником?
Во время обучения в школе он узнал про открытие творческой студии, которую тогда возглавлял Анатолий Писигин – самарский художник и педагог. Ему удалось объединить безмымянскую детвору в своей студии. Представляете, мой отец вместо того, чтобы лазить по гаражам с мальчишками, выбрал обучение в студии. Можно сказать, что Писигину удалось изменить судьбу многих детей, в том числе и моего отца.
После армии у него появилась мечта поступить в художественное училище. В Самаре таких тогда еще не было, и он уехал в Пензу. Учился там у шикарнейших мастеров.
Наверное, конкуренция тогда была мощной…
Конечно, три училища на всю Россию! Конкурс был большим, но отец его выдержал. Он был очень талантливый, а еще азартный по отношению к искусству.
После окончания обучения в школе, перед армией и художественным училищем, отец устроился на авиационный завод. И этот опыт ему здорово помог стать настоящим мастером в одном из направлений – чеканное искусство. А еще он подрабатывал художником в цирке во время обучения в училище. Моего старшего брата Сергея, сейчас – профессионального ювелира – нянчили самые известные цирковые артисты.
После переезда в Куйбышев папа устроился в творческо-производственный комбинат при Союзе художников: Рудольф Баранов организовывал там монументальную мастерскую, в которой они начали собирать мозаики и витражи. Так все и закрутилось.
Он посвятил творчеству всю жизнь?
Да, он занимался исключительно творческо-производственной деятельностью.
А ваша мама тоже из творческого круга?
Мама закончила техникум и получила профессию «модельер-конструктор трикотажа». Всю жизнь она работала на трикотажной фабрике на Партизанской. Мама не была художником, но она, к слову, всегда была главным критиком отца. Первым делом эскизы новых витражей видела именно она.
«Как-то папа сам предлагал мне совершить такое путешествие по его витражам, на что я ответил: «Да, давай как-нибудь попозже». Но этого так и не случилось»
Сколько объектов по Самаре изготовил ваш отец?
Шестьдесят восемь.
А витражи Николая Тяпкова можно встретить только у нас в городе?
И в Самаре, и в Отрадном, и в Новокуйбышевске, и в Нефтегорске. У моей мамы есть полный список всех объектов. Хочу привести его в порядок и в следующем году, к восьмидесятилетию отца, открыть выставку в «ЗИМ Галерее», которая будет посвящена работам отца, брата и моим собственным.
Сколько работ из шестидесяти восьми удалось сохранить?
В общественных местах – единицы. Чиновники просто выбрасывают их на мусорку, потому что считают, что они мешают пожарной безопасности.
Есть ли те объекты, которые очень хотелось сохранить и отреставрировать, но этого так и не случилось?
Моя личная боль – витраж в комбинате бытовых услуг, который позже стал торговым центром «Аквариум». Долгое время он находился там, но потом я заметил, что витраж куда-то исчез. Мне сказали, что его отнесли на помойку. Инженеры просто не знали, как его починить. Еще из грустного – был один витраж в детском саду, напротив родительского дома. Эту работу делал лично я. Сейчас вместо картин из стекла там виднеется пластик.
К сожалению, до сих пор не удалось объехать область и посмотреть на все работы моего отца. Как-то папа сам предлагал мне совершить такое путешествие по его витражам, на что я ответил: «Да, давай как-нибудь попозже». Но этого так и не случилось. Отец ушел из жизни четыре года назад – неожиданно для нас всех – во время пандемии. Его увезли в инфекционку – больше его я не видел. В мастерской, к слову, его рабочее место до сих пор остается нетронутым.
Какие работы вашего отца вам уже удалось отреставрировать?
Огромная гордость – витраж в Доме офицеров! А сейчас жду, когда мне дадут разрешение на реставрацию работы в институте культуры.
В нашем интервью с Дмитрием Трояном он рассказал, что его самый любимый восстановленный «Додо Пиццей» объект – это как раз витраж в Доме офицеров. А ваш?
Здесь наш выбор с Димой полностью совпадает. Я трепетно отношусь к этой работе и всеми силами стараюсь ее поскорее завершить. Кстати, осталось всего несколько блоков.
Чем вы занимаетесь помимо витражей?
Вместе с моей женой Аленой Медведевой – известным самарским мозаичистом – занимаемся созданием эксклюзивных изделий из стекла и мозаики, например, наших слонов можно увидеть в кофейне White Cup. А еще мы изготавливаем наборы для детского развития, которые, кстати, очень любят собирать и взрослые люди.
Что ближе вам – мозаика или витраж?
Моей душе ближе все-таки витраж. Но если у мозаики сейчас настоящий расцвет, то вот витражи находятся на спаде: например, в начале нулевых в месяц я получал по одному заказу, а сейчас – такое количество я получаю за год.
«Работа с материалом – она про пот, кровь и грязь, а только в последнюю очередь про красоту и благодарность»
Насколько я знаю, вы преподаете.
Да, уже семнадцать лет я работаю в институте культуры на кафедре дизайна и декоративно-прикладного искусства. Сейчас она так называется.
Когда к вам приходят первокурсники, о чем вы предупреждаете их прежде всего?
Монументальное искусство – одно из сложнейших искусств, потому что работа с материалом – она про пот, кровь и грязь, а только в последнюю очередь про красоту и благодарность.
А про деньги?
Деньги в этой сфере есть. Но для того, чтобы быть обеспеченным, нужно действительно много работать.
Хочется продолжить дело вашего отца и дальше?
Конечно, и именно поэтому я преподаю в институте.
У вас есть дети?
Нет, у меня, к сожалению, детей нет. Так что все надежды – на студентов. Но кто не мечтает о стабильности? А ее в нашем деле нет. И я о ней давно забыл. Поэтому, может быть, и не приходят люди в наш стан монументалистов. Да и работать руками сейчас, к сожалению, не очень-то и модно.
Половину жизни художник работает на имя, а только потом имя работает на него. Не все готовы так долго ждать.
А каким вы видите своего преемника?
Он точно не должен быть чересчур самоуверенным – в искусстве это лишнее. А вот каким мне хотелось бы его видеть? Готовым к разным поворотам судьбы. Он должен понимать, что у него не может быть какой-то векторной направленности. Будут и подъемы, которые точно придадут сил, и падения, от которых зачастую будет очень больно. Но нельзя терять веру в себя! И в дело, которым ты занимаешься.
Текст: Ксения Возгорькова
Фото: Михаил Денисов
Стиль: Альбина Спиридонова
Комментарии (0)