Совриск продолжает удивлять – а мы и не сопротивляемся! Художник Кирилл Гуров устроил настоящий трип самарской земли в столицу – огромное «земляное» полотно стало частью выставки в Stella Art Foundation, принял участие в нескольких городских арт-событиях и приступил к созданию собственной крупной работы, которая – а мы и не сомневаемся! – способна перерасти в персональную выставку.
«Я ставлю перед собой цель – проанализировать и показать пластичность воспоминаний»
Наше прошлое большое интервью закончилось на том, что твоя работа уехала покорять Москву на групповую выставку в Stella Art Foundation. И тут должен быть тот самый вопрос: что было дальше?
Я получил классный фидбэк в статье Анастасии Хаустовой – московского критика и куратора. Для меня это было очень ценно. Но с выставки прошло уже так много времени, что всех отзывов и не вспомню. Эта работа побывала и в «ЗИМ Галерее» на выставке «Им предстоял долгий путь»: она переосмыслила экспозицию, которая была год назад в Москве. На открытии мне говорили, что работа «мощная» и что она круто экспонирована.
Интересный факт: перед выставкой я даже успел отреставрировать работу – в некоторых местах на ней отвалилась земля. Но – что важно – я не пытался сделать ее точно такой же, какой она была. Так я понял, что из-за хрупкости эта работа будет часто меняться – и это неизбежно.
Стиль жизни художника весьма непостоянный и довольно зыбкий. Люди, которые работают как художники, по моим наблюдениям, всегда перебиваются от проекта к проекту. У меня таких остановок выдалось несколько: в Музее Модерна осенью была выставка Сергея Баландина «Новый символизм. Гиперборея и киберпространство», где была представлена моя работа «Вход» – дверь, покрытая землей, мхом и солью, а после – опять же в Модерне! – проходила выставка «Засушенному – верить». Очень интересный проект, в котором соединились история и природа. И эта тема отозвалась во мне крайне сильно.
Почему тебе это близко?
Есть легенда, что в моей семье репрессировали родственника. Моя бабушка родилась в 1942 году, а мой прадедушка пропал без вести в 1941-м, в самые первые дни войны. Мне рассказывали, что после этих событий домой к прабабушке приходил неизвестный человек и спрашивал о том, кто у них родился. Предположительно, мой прадед попал в плен, а затем его репрессировали, возможно, через этого человека он и послал весточку. Есть предположения, что это все вымысел, вероятно, придуманный для того, чтобы у бабушки была хоть какая-то надежда на то, что папа вернется. Но и в этом я не уверен. Мне захотелось изобразить эту историю в виде гербария на бумаге – с помощью кусочков коры с лишайником. Я представил эти заблудшие воспоминания как пространство леса.
А сейчас я работаю над одним из собственных крупных проектов. В прошлый раз я уже рассказывал вскользь про теплые отношения с моим дедушкой, который умер в 2018 году. Он был моряком-подводником, ветераном особого риска, спасал советскую лодку К-19, на которой вышел из строя атомный реактор. Если бы не он и другие люди, которые там находились, эта ситуация бы привела к крупной экологической катастрофе и конфликту. Он рассказывал, что подобная авария случалась и на его лодке: мой дедушка был одним из тех, кто предотвратил эту катастрофу ценой собственного здоровья.
Каким будет проект?
Я планирую автоэтнографичную персональную выставку работ, которые будут посвящены этой травматической памяти. Центральную часть займет зин с воспоминаниями о дедушке, где я буду рассуждать о том, как лично вспоминал и рассматривал проблему пластичности воспоминаний. Мне важно показать не только личную историю, а скорее сделать так, чтобы зритель нашел эти «раны» в себе.
Ты в своих работах, как я понимаю, часто отсылаешь к истории своей семьи. Почему?
Во-первых, у меня жена историк – она меня здорово вдохновляет, советует книжки про воспоминания и автоэтнографию. Во-вторых, у меня хорошо сохранилась семейная память. Я знаю про предков, которые родились в конце XIX века. Мне кажется, я уже давно был готов к этой работе, просто не понимал, как к ней подступиться.
Как ты добывал всю информацию про дедушку?
Это то, что я помню, то, что я записывал с его слов. И я прослеживал собственную идентичность через общение с дедушкой. Одно из первых записанных воспоминаний про то, как у меня появилась память: мне было четыре года, и родители отвезли меня к дедушке с бабушкой. Я помню, что дед со мной разговаривал, а я его боялся, и вот почему: у него на носу была красная бородавка, которая со временем стала напоминать мне кнопку от советского фонарика. Странная история, которая, как мне кажется, и пробудила мою память. Это первое мое воспоминание, это история про знакомство с моим дедушкой.
В вещах, которые требовали точности, конечно, помогло мое образование: я подключал журналистские навыки и сопоставлял факты в открытых источниках с тем, что мне рассказывал дед. И, к сожалению, пришлось сократить какие-то моменты, потому что некоторые вещи я так и не смог подтвердить. И это тоже момент пластичности памяти.
Как тебе кажется, почему ты настолько детально запомнил все эти истории? Ведь человеческая память – интересный механизм, который со временем стирает многие мелкие детали.
Наверное, потому что все эти истории часто проговаривались. И моему деду было очень важно передать собственные воспоминания – не только про службу на подводной лодке, но и про детство, и про Камчатку – место, где он родился.
«Искусство начинается с жизненного опыта и собственных впечатлений, которые потом ты пытаешься концептуализировать и придать им определенную форму, а во время работы – еще и отсекаешь большую половину»
Кто ты сейчас больше: художник или музейный сотрудник?
Знаешь, я не разделяю две эти роли. Все-таки одно вытекает из другого. Конечно, сейчас я больше уделяю времени своей основной работе, а разработке собственных проектов стараюсь оставить хотя бы какое-то свободное время.
Тяжело ли уживаются эти два Кирилла?
Они дополняют друг друга. Не могу сказать, что один мешает другому.
С чего для тебя начинается искусство?
Искусство начинается с жизненного опыта и собственных впечатлений, которые потом ты пытаешься концептуализировать и придать им определенную форму, а во время работы – еще и отсекаешь большую половину. И я пытаюсь быть безжалостным к собственным работам, потому что пока ты что-то меняешь, ты думаешь.
Бывает – а я в этом уверена – что искусство рождается из цели заработать деньги.
Создавать работы только ради того, чтобы продать их, – это то же самое, что превращать искусство в ремесло. Это ни плохо, ни хорошо. У тебя есть определенный стиль, ты знаешь, что нравится заказчику, и ты просто делаешь для него определенные вещи. Я все же ставлю перед собой цель – донести до человека какие-то смыслы. Романтично говоря – сделать этот мир чуть-чуть лучше.
Как тебе кажется, покупает ли совриск «рядовой» зритель из Самары?
В нашем городе проходят ярмарки и аукционы, самарские художники продаются в других городах. «Обычный» зритель, как я, редко покупает совриск, в том числе, потому что это дорого. Лично мне это понятно, ведь если я пойду на ярмарку или выставку, то я вряд ли куплю работу даже за три тысячи рублей.
Это почему?
Мне некуда девать собственные картины, а для чужих дома тоже не хватает места. Покупка работ – это, конечно, прикольно, но для меня коллекционирование должно быть оправданным и осмысленным.
Современное искусство покупают люди, у которых есть на это определенные средства. Они могут себе это позволить. А люди, которые просто приходят в галерею, вряд ли что-то заберут домой, потому что они просто пришли посмотреть.
Чувствуешь ли ты себя своим в самарском современном искусстве?
Мне очень трудно ответить на этот вопрос. С одной стороны, меня нельзя назвать андеграундным художником…
А с другой – ты не находишься в постоянной движухе?
У меня много друзей в этой тусовке, но я действительно не нахожусь с ними постоянно. Я художник-семьянин. Для меня это самое важное. А все остальное – на втором месте.
Что тебе ближе: спонтанность или продуманность?
Как человеку – спонтанность: я сделал предложение своей жене, решившись на это за один день, – проснулся и понял, что должен пойти на этот шаг именно сегодня. А вот как художнику – продуманность. Я за то, чтобы анализировать каждый шаг.
Что заставляет тебя чувствовать себя счастливым?
Могу ответить одним словом – семья. Моя жена – это вдохновение и поддержка. А близкий человек для меня важнее искусства.
Текст: Ксения Возгорькова
Автопортрет: Кирилл Гуров
Комментарии (0)