Светлана Пензина – реставратор Самарского художественного музея. Мало кто знает, как прийти к этой профессии и в чем ее основные сложности, а главное – что делает эту профессию специфичной и чем именно занимается реставратор?
Реставратор – кто это?
Это врач, только лечим мы не людей, а произведения искусства. Точно так же исследуем виды разрушения, выявляем причины их возникновения и решаем, как «лечить». У нас даже инструменты некоторые схожи, например, скальпель и пинцет. Только работаем мы не в больнице, а в музее, и вместо кабинетов – реставрационные.
Ваша профессия достаточно специфична, как вы пришли к ней?
Передо мной не было выбора, лишь знала, что буду работать в сфере живописи. Родители с детства радовались моей тяге к искусству – смеялись, что им не пришлось «тянуть меня за уши» на разные выставки, потому что я тянулась сама. Меня дико интересовало закулисье музейной жизни, всегда хотела очутиться по ту сторону: посмотреть поближе, потрогать и даже подержать в руках все то, до чего обычно дотрагиваться нельзя. Особенно меня влекли картины, и родители уверено отправили меня в художественное училище. Я никогда не гналась за оценками, просто нравилось творчество. Рисовал, как душе было угодно, наверное, именно это и привело меня в художественный музей.
Наш преподаватель посоветовал меня Аннете Яковлевне Басс, на тот момент директору музея, которая предложила мне должность реставратора. Честно, тогда я мало, что знала об этой профессии – это узкая специальность, которой обучаются отдельно.
Меня быстро отправили на стажировку в Москву по реставрации масленой живописи, и во время учебы я лишь сильнее убедилась, что иду в правильном направлении.
Каким было «начало» вашего вступления в эту профессию?
Пугающим. Мне приносили вещи, которые имели ужасный внешний вид. На них было много дефектов: пожелтение лаковой пленки, отходящий красочный слой, загрязнения, прорывы – все, что угодно. Я боялась даже дотронуться до вещи и сделать хуже, а от меня требовали сделать лучше. Но со страхом быстро борешься, и инструменты сами берутся в руки. Проходит трое суток, смотришь и выдыхаешь – все получилось. Хочется продолжать, и на место страха постепенно приходит азарт. Мне нравилось «капаться» в этом деле, моя цель всегда – вернуть тот прежний «совершенный» вид полотна.
Вы считаете свою профессию необходимой?
Профессия важна, как минимум. Можно сказать, что мы спасаем историю: консервируем и продлеваем жизнь искусству разного времени. По картинам можно узнать, какая раньше была мода в одежде, стиль в архитектуре, какими были чины исторических личностей и даже какими орудием защищались. Только так мы будем жить в настоящем, зная наше прошлое. Я даже считаю, что фильмы сняты не без помощи живописи.
Есть то, что вам не нравится в работе?
Я назову только один минус – она вредная. Полотна могут быть плесневелыми и заражены грибком. Чтобы вывести всю «заразу», приходится пользоваться опасной для здоровья химией. Часто использую «пинен», разные спирты, «диметилсульфоксид» – они хорошо удаляют записи и загрязнения. Используем природные клеи, например, рыбий – это не самое приятное для человека, но одно из безвредных.
Люди искусства всегда были безумцами, что тогда, что сейчас.
Почему? Потому что это его кровная вещь и никому другому она принадлежать не может. Например, работы Павла Филонова смогли выйти в свет только после его смерти, и таких случаев достаточно.
Что значит «исследование картины»?
Когда вещь приходит на реставрацию, нужно изучить причины разрушения. Полотно может быть в плохом состоянии из-за старости или внешних факторов, от этого будет зависеть моя дальнейшая работа. Исследования проводятся с помощью ультрафиолета, инфракрасных лучей, рентгена и микроскопа. Микроскоп помогает рассмотреть структуру строения авторского мазка и состояние лаковой пленки.
С помощью ультрафиолета можно увидеть последние записи на красочном слое, а под инфракрасными лучами видны подготовительные рисунки углём или карандашом. Также нижележащие слои – менял ли художник композицию во время написания, например, положение яблока в натюрморте или положение руки модели в портрете. Рентген может показать следы от авторских гвоздей в подрамнике и первоначальный грунт – все это помогает выяснить подлинность картины и понять, были ли совершены изменения в процессе бытования экспоната.
Также существует исследование по атрибуции, когда приходит произведение неизвестного художника, и в процессе чистки есть вероятность найти инициалы или фамилию автора. Как раз недавно мне передали картину без подписи – портрет купчихи. Когда удалили загрязнения и сделали небольшие тонировки, в правом нижнем углу увидели фамилию художника и даже год создания: «Каратыгинъ, 1869».
Какие последние работы вы реставрировали?
Центральная картина нашего музея «Остров Крит» И.В.Айвазовского и работа И.И.Левитана «Осень», которая сейчас выставляется в еврейском музее в Москве.
Много ли реставраторов в Самаре?
Наш город не выпускает таких специалистов. Аннета Яковлевна Басс вылавливала людей для своего музея: давала «нырнуть» в профессию, а дальше смотрела, сможет ли человек окунуться глубже или зависнет у берега. Начало одно – художественные училища, все мы художники и база у каждого одна. Многие находили в этом больше удовольствия, уходили рисовать и успешно продавали свои работы.
Реставрация – русло, которое либо оттолкнет сразу, либо привяжет навсегда. Специфика такая, что только человек с сильным желанием отдаст себя этому. К счастью или к сожалению, но я погрузилась в него моментально. Мало кому нравится копаться в старой краске и обмокших холстах, пытаясь выровнять контуры рисунка и вернуть бывалый вид.
Если вам вдруг понадобится реставратор, то мы с вами обязательно встретимся, потому что больше специалистов в Самаре нет. Поэтому я работаю не только в нашем музее, но и сотрудничаю со всеми городами Самарской области, галереями и коллекционерами, иногда обращаются музеи столицы. Сейчас наша профессия требует больше специалистов в этом деле, но каждому это подвластно.
Что нужно сделать для развития профессии?
Расширить самарскую культуру. В городе всего два крупных музея: художественный и краеведческий имени Алабина. Скажем так: пока что меня одной для живописи хватает. Но, а дальше? До меня был лишь один реставратор – Андреев, тоже выходец из Москвы. Сейчас его давно нет в живых, но в памяти многих он до сих пор. Можно сказать, он уступил мне место, я успела с ним познакомиться и взять пару уроков.
Текст: Виктория Исанькина
Комментарии (0)