Как художница Алина Глазун и фотограф Александр Гронский сплели семейный фэшн-миф из платьев Gucci, люберецкого кэжуала и котокора?

Моя задача — выглядеть уместно в люберецкой промзоне

Начнем с вашего бытописания. Как устроены ваши дни, потому что от твоих фотографий и Алининых работ есть ощущение, что ты, Саша, — путник пустоши примерно с посохом и камерой, а дома тебя ждет Алина, которая вышивает бусинами и буквами в богатом кокошнике или хотя бы в кэжуал-диадеме. А как на самом деле?

АЛЕКСАНДР: В хорошие дни так и происходит. Я иду-бреду, прихожу усталый домой, а Алина здесь что-то вышивает. Причем мне сложно отделить желание просто шататься по пустошам и промзонам от желания что-то ухватить, сфотографировать. Наверное, это больше про хождения кругами по пустынным пространствам, так что в этом смысле — да, я путник. А фотографирование — повод там шататься.

АЛИНА: Я работаю дома. Я из тех людей, кто принципиально не может работать в мастерской, потому что для меня необходимое условие создания искусства — комфорт. Моя комната выглядит как балетный зал, там везде зеркала, я их обожаю. Еще когтеточки до потолка, чтобы моим сынкам (котам Улиссу и Федру. — Прим. ред.) было привольно. Я выхожу только на тренировки и в зоомагазин. Еще обожаю прогулки в лесу, но это случается нечасто.

Я люблю однообразие, монотонность. Раньше я комплексовала, ведь художник должен быть динамичным, разнообразным, меняющимся. Но это полнейший булшит. Мне нравится повторяемость в любом проявлении жизни и искусства. Я произвожу похожие вещи, и мне окей с этим жить.

Как ваша жизнь в пустошах, зеркалах, лесах и общем комфорте влияет на стиль?

АЛИНА: Я всю жизнь люблю одежду, но для меня это не инструмент повышения привлекательности. У меня совершенно другой подход. Логика выбора такая: мне просто нравится какое-то сочетание материалов, фактур. 90% одежды, которую я покупаю, абсолютно неносибельная — но меня это устраивает, я все равно никуда не хожу. Отношусь к одежде как к коллекции артефактов и комбинирую ее по такому же принципу, как соединяю какие-то материалы в своих работах. И очень часто бывает, что, например, у меня появляется, скажем, платье с туфельками, и мне хочется воспроизвести эту комбинацию цвета и фактур в работах.

АЛЕКСАНДР: Моя задача — в Люберецкой промзоне выглядеть адекватно, уместно. Жесткий кэжуал, полуспортивный стиль. Сливаться с промзоной — вот мой фэшн-стейтмент.

Что для вас сейчас визуально важно?

АЛИНА: У меня искусствоведческий бэкграунд, поэтому для меня сейчас, как и всегда, важны Средневековье, Византия, Раннее Возрождение — Козимо Тура, Джотто, Учелло — самая базовая база! Я как художник выросла именно оттуда, но эту генетику невооруженным глазом никогда не проследить. Мне совершенно неинтересно смотреть контемпорари, и к XX веку я безразлична, кроме Ренессанса, меня могут тронуть разве что античные артефакты.

А есть вещи, с которыми мне сейчас интересно работать. Например, я использую советские детские картинки по развитию речи. Это вообще отдельное произведение искусства, потому что предполагается, что ты должен описать изображение словами. Каждый человек сделает это абсолютно по-разному, и любое описание никогда не будет исчерпывающим. Это меня вдохновляет.

АЛЕКСАНДР: Я в своих художественных вкусах застыл лет 15 назад. Наверное, если выделять центральное — это нерасшифровываемое ядро. Не в смысле, что непонятно, что изображено на фотографии, а в смысле, что непонятно, почему вдруг связанными становятся несколько объектов или изображений. И есть несколько фотографов, важных для меня, которые к этой теме с разных сторон подходили: Пол Грэм, Джефф Уолл, Алек Сот, Ноэми Гудаль.

Жиробарин, щекотина и запрещенные бусинки

Ваши творческие практики связаны с текстом — как вы играете в слова?

АЛИНА: Я работаю со словами как с орнаментом, с формой. Мне важно, чтобы смысловое наполнение слова было минимальным, чтобы оно было как бы открытое. Потому что я никогда не пытаюсь передать зрителю какое-то сообщение, донести какой-то смысл — боже упаси! Главное, чтобы слово было приятно разглядывать и проговаривать, чтобы оно приятно во рту барахталось. Так я выбираю себе слова.

АЛЕКСАНДР: У меня появилось хобби — я сам с собой играю в слова. Конструирую домашние неологизмы. Алина хохочет и меня этим поддерживает. Помимо Люцифедра, есть жиробарин — это Улисс. Или вот щекотина — это щекотка и щетина. Алина не любит мою бороду, а я по ней скучаю. Собственно, моя личность — это и есть борода. Я ее сбриваю, и мне кажется, что меня нет.

Есть слова, которые вас бесят? Какие слова следует запретить?

АЛИНА: Есть слова, которые я не буду использовать, потому что они слишком конкретные, то есть их невозможно абстрактно рассмотреть, мне это просто неинтересно.

А вот в контексте описания моих работ я, пожалуй, готова запретить слово «бусинки»! И «стразы»! В моих работах нет бусинок и страз. Для меня важны благородные материалы, поэтому я использую хрусталь, а не «бусинки». И вот слова, они тоже должны быть как бы не массмаркетом, а вот такие вот очень тщательно отобранные. А если они слишком конкретные, то нет.

Саша, а в твоих работах больше высказывания или больше умалчивания?

АЛЕКСАНДР: Я на самом деле не работаю с текстом. В последние годы то, что меня занимает, — выхватывать какую-то радикальную нестыковку слов и ландшафта. Когда текст в конкретном пейзаже вдруг превращается в иероглифы какие-то нерасшифровываемые или расшифровываемые амбивалентно, то есть в любую сторону. Это не работа с текстом, а работа с разрушением текста.

АЛИНА: Для меня самое интересное — это зрительское восприятие текста. Идет моя выставка, на работе написано «все немного разные», но выйдет репортаж, и редакция подпишет «все такие разные» или «мы очень разные», «все непохожи». Или у меня будет «все разминулись», а там будет написано «не встретились». Что-то просто невероятное! И мне это очень нравится, потому что ни о каком осмысленном диалоге между людьми вообще речи нет — мы даже не можем прочитать несколько слов одинаково. Мой любимый пример: стояли с приятелем и смотрели на мою работу, на которой написано «Больно». И он вместо этого читает «Колька», а его зовут Николай! Я смотрю: «Ну как? Там написано “Больно”!» А Николай не сдается: «Ну “Колька”, это же я!» Удивительно, как наше восприятие подстраивает, моментально фильтрует, адаптирует всю входящую информацию. Мне нравится — интересная ловушка.

А вы работаете с памятью? У Саши заброшки — руины будущего, у тебя, Алина, есть твой «Эрудит», ковры, советские картинки по развитию речи. Хрусталь, чтоб не сказать бусинки.

АЛИНА: Я до сих пор не умею правильно играть ни в «Скрэббл», ни в «Эрудита», хотя Саша пытался меня обучить. То есть мои работы точно не про ностальгию. Я не скучаю ни по люстрам, ни по коврам — вот приезжаешь куда-то к родственникам, ложишься спать рядом с ковром, он же пыльный, грязный, там какие-то жуки могут водиться, это же просто ад какой-то! В ковре нет для меня вот этого трогательного измерения. И я ничего из детства не вынимаю.

Я просто нахожу материалы, которые меня впечатляют своей интенсивностью. Бывает, увижу какое-нибудь роскошное платье Oscar de la Renta и потом подумаю, что «о, паттерн этого ковра похож на то платье, мне надо его использовать».

Саша, теперь давай поработаем с твоей памятью. Когда ты был петербуржцем, то участвовал в фотосоревнованиях, причем выбирал те, где главным призом служил нужный тебе фотоаппарат, и неизменно все их выигрывал. Со временем так разыгрался, что стал лауреатом World Press Photo, Foam Paul Huf и Aperture Portfolio. Остался ли азарт?

АЛЕКСАНДР: Нет, я перестал. Ну и как-то конкурсы закончились. Все выиграл, второй раз не дают. Это был доступный способ легитимации. Я фотограф — значит, у меня должен быть диплом победителя. Дипломы появились, и азарт закончился.

Все разминулись

А если свести вас и то, что вы делаете, к простому линейному уравнению или даже к ощущению, как бы оно звучало?

АЛИНА: То, что я делаю, — это как запихнуть в нейросеть зоологический музей, платье Gucci, Козимо Тура, церковь, Венеру Виллендорфскую, лес, какую-нибудь детскую частушку и как следует прокрутить.

АЛЕКСАНДР: Мой лейтмотив — какая-то форма нестыковки, непонятности, несоответствия. Когда в чем-то, что кажется банальным, понятным, простым, вдруг мелькает второе дно. И чтобы было не расшифровать, как это происходит. При этом я ничего специально не зашифровываю — у меня нет концептуальных, постановочных работ.

АЛИНА: Сложно шифровать: реальность превосходит. Невозможно придумать настолько же безумно, как оно само в себе складывается.

Алина, стикерпак из твоих работ — мой самый любимый в Telegram! Коллекция мемов, которыми я коммуницирую. Сашины фото последних лет — из области репостов, ретвитов и срочной пересылки: в них тоже есть элемент мемности. Вы с этим работаете специально?

АЛЕКСАНДР: Мотив мема мне очень интересен. Это Алинино влияние, раньше такого не было. И я согласен: хочется мемности!

АЛИНА: Мне очень нравится в мемах абсолютная рандомность совмещения фразы и изображения, которая иногда почему-то так глубоко трогает. При этом, когда пытаешься объяснить словами, почему это так тебя задело, почему оно такое щемящее, то не можешь сформулировать. Для меня мемы — непереводимые, но очень интенсивные. И это меня, конечно, привлекает. У меня даже была пара работ, в которых я использовала фразы, взятые из интернета. Я увидела картинку, там была изображена детская площадка и было написано: «Не бойся, просто убегай». И я взяла цветные буквы из детской азбуки и выложила ими «Не бойся, просто убегай». Вторая фраза — это «все разминулись». Там даже не было никакого изображения, просто все разминулись. Я использовала ее в нескольких работах. Это фраза, которую я до сих пор не могу пережить.

Поделись алгоритмом, как искать и находить нужные слова?

АЛИНА: Они сами находятся. Если мне специально надо сделать работу, это очень сложно, это недостижимо усилием мысли. Это должно быть максимально расслабленное состояние: просто случайно в голову пришло или случайно на глаза попалось. Раньше я очень много вырезала слов из всяких брошюр. Это тоже очень классно. Совершенно по-другому читаешь тексты: выхватываешь фразы из контекста, то есть контекст непонятен. Например, «Стойка на голове — одно из достижений Максима». Или «Какие методы воспитания, кроме мухобойки, существуют?» Никто не знает, о чем была эта статья.

Чего нам от вас ждать? Будут ли еще непринужденные приморские вернисажи в галерее Jessica, как у Саши? Или, может быть, выставки арт-словесности в галерее MYTH, где Алина — резидент?

АЛИНА: Меня очень давно привлекает ювелирка. Это тема, которая манит. Пару лет назад я нашла ювелира, с которым у нас случилось взаимопонимание, и он сделал по моим эскизам два ожерелья с надписями «Боже» и «Сказка Ложь». Я же люблю роскошные дворцовые интерьеры, церковное убранство, тяжелые ткани, парчу, то есть интенсивные проявления материи. И мне важно, чтобы это было как бы немножко лакшери. И ювелирка — это вот прям оно. И сейчас намечается вторая попытка захода в ювелирную историю. Мы делаем три колье на основе моих работ. И премьера будет на Cosmoscow в сентябре. Это совместный проект с коллекционерами совриска Денисом и Милой Пак. Они в этом году впервые показывают публике свое собрание. И поскольку Мила тоже любит ювелирные изделия, мы с ней решили сделать три колье небольшим тиражом.

У Саши на Cosmoscow будет тоже некоммерческий стенд с Limonov Art Foundation. Работы разных лет плюс дебютная для Саши работа с объектом.

Котодуэт Джойса и Платона

Давайте перейдем к главному — то есть к котикам. И их месту в жизни и искусстве.

АЛИНА: Они повелевают, а мы поклоняемся, преклоняемся и исполняем все их пожелания в меру возможностей. У меня всё по принципу — надо делать, что они просят, если это не ставит под угрозу их жизнь, здоровье и благополучие.

АЛЕКСАНДР: У меня другой подход — педагогический. Моя любовь не безусловна, ее надо заслужить.

Должны ли Федр и Улисс для этого, например, ходить змейкой — как у Куклачева?

АЛИНА: Это мы так ходим.

АЛЕКСАНДР: Это Алина ходит. А вот старший кот понял мой педагогический посыл. Я с детства так действую: когда у меня появился первый котенок, я написал ему инструкцию. Так вот, теперь Улисс разговаривает со мной на новом языке — гораздо нежнее, чем с Алиной. Он со мной ласковый. Он меня обнимает.

АЛИНА: Да, если мне он противно орет, то с Сашей мурлычет. А с младшим котом у Саши не сложилось, он говорит, что кот не Федр, а Люцифедр. Просто они с Сашей очень похожи — внутренним миром, тонкой душевной организацией. А старший, Улисс, он как я — приземленный, добродушный, с простыми радостями.

Улисс и Федр — это котодуэт Джойса и Платона?

АЛИНА: На самом деле Джойс не мой герой. Я люблю античность и хотела кота Одиссея, но все сказали, что это слишком длинное имя. Поэтому решила латинскую версию выбрать — Улисс. А Федр — в честь одноименного диалога Платона. Поскольку для меня из художественной литературы Платон по-прежнему самое приятное чтение.

Есть ли вообще в жизни что-то важнее котиков?

АЛИНА: Я сразу предупредила Сашу, что в моем случае они выполняют функцию детей. И жизнь под них сильно подстраивается. Даже до ковида, когда я очень много летала, путешествовала на всякие ярмарки, это было максимум на 2–3 дня. Я должна была обязательно к ним вернуться.

А вы планируете еще котов?

АЛИНА: Нет. Я много лет волонтерством занимаюсь, но никогда в жизни не приносила домой ни одного кота на передержку. То есть для меня нет разницы, что ты принесешь домой: лягушку, кота или какого-то рандомного человека. Я в принципе очень закрытая и с очень малым количеством людей общаюсь. Мне легко выступать на публике, но мне совершенно некомфортно дружить с кем-то. Нет потребности. И лишний раз пополнять свою семью не входит в мои планы. Мне достаточно. Комплектация полная.

Я, наоборот, пытаюсь своих немногочисленных друзей Саше передать. Пусть лучше он подружит.

Котики вас скорее расслабляют или дисциплинируют?

АЛИНА: Очень дисциплинируют, потому что надо же встать, почесать, покормить, вот это всё. Это же фокусирует. То есть мыслесуп — еще один Сашин неологизм — ненадолго прерывается, потому что есть какие-то внешние обязательства.

АЛЕКСАНДР: Я пока только пытаюсь это постичь. Алина — очень дисциплинированный человек — встает в 8 утра, делает зарядку, заботится о котах. И она очень радостный человек, у нее не бывает плохого настроения, оно всегда — ровно приподнятое. Я подглядываю, прислушиваюсь — что нужно делать, чтобы чувствовать себя хорошо. Это как-то связано с дисциплиной!

АЛИНА: А благодаря Саше я пытаюсь углубить свой внутренний мир, развить чувствительность.

АЛЕКСАНДР: И тревогу! Мое качество жизни с появлением Алины и котов радикально улучшилось. Тот дикий уровень тревоги и дискомфорта, который был раньше, — всё.

Фото: Гоша Ин

Текст: Юлия Машнич 

Продюсер: Дарья Венгерская 

Стиль: Улья Мороз 

Визаж и волосы: Михаил Субботин 

Свет: Алексей Седурин

Ретушь: Софья Полякова 

Ассистент продюсера: Марина Богомол 

Ассистент стилиста: Глеб Исаков