Знакомьтесь, режиссер Рената Джало — ее метапритча «На этой земле» с вайбами Германа и Тарковского была на киносмотре в Роттердаме и получила приз «Маяка»

Выпускница мастерской Алексея Учителя во ВГИКе Рената Джало после нежного дока о композиторе Леониде Десятникове дебютировала в игровом кино черно-белой метапритчей «На этой земле» — визуально безупречным и радикально авторским видеоартом из жизни русской деревни условного XVIII века. В амбициозном фильме с умышленно сбивчивым нарративом критики усмотрели вайбы Германа и Тарковского, Муратовой и Альберта Серра, жюри важного российского киносмотра «Маяк» присудило поэтичной картине приз за операторскую работу, а Роттердамский фестиваль включил в программу с оптимистичным названием Bright Future.

Рената Джало — лауреатка премии «ТОП50. Самые знаменитые люди Петербурга» в номинации «Кино».

Как устроен мир Ренаты, в котором беглый крепостной стремится к полету наяву с самодельными крыльями из палок, господа тоскливо спорят в карете, а сестер-близняшек разлучают — одна якобы виновна в болезни другой, узнал главный редактор журнала «Сеанс» Василий Степанов.

И все-таки… почему вдруг фильм про XVIII век? Как это случилось? С чего на­чалось? Кто виноват?

Началось с того, что я прочитала историче­ский роман.

Какой?

Я обычно не называю, но это «Слово и дело» Валентина Пикуля (роман популярного в СССР писателя, достаточно вольно обходив­шегося с фактологией, посвящен правлению императрицы Анны Иоанновны. — Прим.ред.). На четвертом курсе ВГИКа я лежала в больнице, меня навещал дедушка и как-то раз принес эту книгу — от скуки я принялась за нее. И вот к одной из глав там был неболь­шой эпиграф, в котором описывался экспери­мент полета. Летающие люди — очень рас­хожий образ. В какой-то степени рискующий быть пошлым. Но из-за того, как он был соз­дан — с анахронизмами, нарочитой стилиза­цией, но без назидательности и навязанной поэтичности, — у меня возникло ощущение достоверности. В итоге образ застрял глубо­ко во мне: как увиденный факт реальности, как чья-то повседневность. Поэтому в марте 2022-го я решила выбрать именно такую тему дебюта — нырнуть в этот образ, раскрутить, развязать и рассмотреть его. Просто села — и начала писать. С самых первых строчек в тексте появились сестры-близнецы. Поче­му? Откуда вообще они взялись, если у меня не было никогда такого опыта?

А нужен специальный опыт, чтобы рас­сказывать про близнецов?

Это про то, что у меня в принципе было ощу­щение, что я очень хорошо знаю этот мир в фильме. Как он устроен и звучит. А вот к близнецам было некоторое недоверие. Как будто это не мое, то, к чему не имею отноше­ния. Хотя сейчас кажется странным, что меня такое волновало: мол, раз у меня нет близ­неца, значит, не имею права показывать это в кино. Забавно, что все остальное таких опа­сений не вызывало: ни скоморохи, ни господа, ни причеты. Обычно же считается, что режис­серы, особенно молодые, не должны браться за то, о чем ничего не знают.

Тебя действительно парит, что ты долж­на делать, а что не должна?

Конечно. Я очень хочу соответствовать. Очень. С близнецами я очень клеймила себя на съем­ках, пока вдруг не вспомнила, что у меня есть сестра по папе. Она всего на три года меня старше. То есть мы не близнецы, конечно, но единственные люди с черной кожей в своих се­мьях (отец Ренаты уехал из России в Африку, когда ей было пять месяцев, снова увиделись они на Роттердамском фестивале, где в программе Bright Future показывали фильм «На этой земле». — Прим. ред.). И с этим опытом были один на один: общаться друг с другом нам не разрешали. Было даже такое: мы слу­чайно столкнулись в метро, сидим напротив, но не можем заговорить — взрослые нам запре­тили. То есть ровно та же история, что у меня в «На этой земле». Эти ситуации были со мной много лет назад, в мои 15, фильм я снимала в 26, давно не вспоминала свою сестру, но, по­лучается, непрожитая ситуация все равно на­стигла исподволь, из-за угла. Кстати, после съе­мок мы с сестрой начали общаться.

То есть для тебя дебют «На этой земле» стал еще и семейной терапией.

Наверное. Но все чуть сложнее, попробую объяснить. «Вы должны снимать про то, что знаете и чувствуете. Дебют — камерная исто­рия, рассказ про свою травму. Маленький, хо­рошо перекладываемый в кино». Так говорят во ВГИКе. «Делай что тебе хорошо знакомо», если резюмировать. Я все время внутренне с этим спорю. Мне кажется, что психика у лю­дей устроена по-разному. У некоторых — до­вольно витиевато. Честность и искренность — безусловные маркеры правильного пути, но они не всегда достигаются за счет прямого переноса своей жизни на экран. Но справед­ливо и обратное: без личного подключения я не стала бы браться за такие архетипиче­ские вещи, как близнецы, двойники и человек с крыльями.

Был страх, что получится жирное кино?

Кино — это вообще жирное искусство, в том смысле, что состоит из конкретных, осязае­мых вещей. У меня был страх сделать что-то чрезмерным. Но Алексей Ефимович хорошо влился в процесс и подсвечивал мне этот ти­пичный дебютантский страх — пережирнить (студия «РОК» Алексея Учителя спродюсиро­вала дебютную игровую картину Ренаты. — Прим. ред.). Показаться не таким умным и тонким, какой ты есть на самом деле. Он го­ворил, что надо налаживать контакт со зрите­лем. Вернее, контакт с другим восприятием. Когда ты впервые снимаешь фильм, то скорее работаешь со своим сознанием и сконцентри­рован на нем. Чаще всего опыта взаимодей­ствия со зрителем, с другим сознанием, у тебя просто нет. Поэтому ты его не учитываешь. И здесь очень важны продюсеры.

Сейчас, когда ты со зрителями погово­рила, они тебя на что-нибудь натолкну­ли? Был какой-то шоковый контент для них и тебя?

На спецпоказе «На этой земле» в Москве, в ДК Рассвет, был один мужчина лет пятидеся­ти. Обычно, если человек хочет дать хейтер­ский комментарий, он всегда очень взволнован, боится поскользнуться в речи и звучит с нахра­пом. И вот он тоже выступил в духе «давай­те не будем сыпать комплименты, ваш фильм мне понравился, но хочу вас призвать к отве­ту». Сказал: «Вы должны мне объяснить, по­чему все российское авторское кино настоль­ко депрессивное и черное? Почему такой беспросветный мрак царит на вашей земле, Ре­ната Джало?» И пока он говорил, я видела, насколько ему это правда важно, как его по-настоящему волнует недостаток света. У меня даже опустилась голова, будто я провинилась.

Но на самом деле из-за сострада­ния к нему в тот момент я пред­ставляла, как подсказываю этому мужчине дорогу на улице, или как он уступает мне место в автобусе, или как мы пьем чай на веранде. Мне просто стало жаль.

Разделяешь его опасения?

Разделяю! В нашем кино либо чернуха, либо глянцевая рафинированная калька. А где золотая середина? Говорю это совершенно искренне. Но ему ответила, что делала свой фильм очень честно: с большой нежностью и любовью. Он-то, наверное, ду­мал, что я ненавижу Россию. А моей задачей было сфокусироваться на желании преодоле­ния, на усилии взлететь. В общем, я по зрите­лям увидела, что многие не смогли доверить­ся фильму, смотрели его со страхом, через отстранение или Тарковского. Мы с коман­дой когда читали отзывы после премьеры на фестивале «Маяк», офигели: во всех рецен­зиях Тарковский, Тарковский, Тарковский… Поэтому я даже решила сказать на пресс-конференции, что не видела «Андрея Рубле­ва». На самом деле я посмотрела его месяца за два до съемок. И с точки зрения производства это уже ни на что не могло повлиять.

Заставили?

Да нет, его просто прокатывали тем летом в кинотеатре «Художественный». Пошла, что­бы восполнить культурный пробел.

«“На этой земле” — это что-то между “Андреем Рублевым” и игрой Sims» — так это потом формулировалось у кинокритиков.

Антропологично заостренная оптика в Sims мне близка, но все равно неожиданное сравне­ние. И про «Андрея Рублева» я и подумать не могла. Никто из всей команды на съемках ни разу не вспоминал этот фильм.

Скажи тогда, почему «На этой земле» снят в ч/б?

Тут сразу несколько объяснений. И производ­ственных, и художественных. Черно-белый формат — это дешевле, он экономит время. Но во время работы над сценарием я дума­ла не о производстве, а скорее о том, что чер­но-белое кино — более условное, чем цвет­ное. Оно не психологическое. Как это кино представить в цвете? Невозможно же. Поэто­му мы с оператором Катериной Смолиной ре­шили так. У меня очень неправильный стиль работы — я, как правило, пропускаю момен­ты анализа. Осмысляю принятые решения постфактум.

Катя Смолина в какой момент появилась?

Очень вовремя. Я долго отбирала операторов, была в тупике, потом скинула сценарий Кате. Правда, на тот момент я не видела ни одного ее фильма (Смолина была оператором карти­ны «Свет» Антона Коломейца, победившей на фестивале в Выборге, и драмы «Продукты 24» Михаила Бородина, получившей приз на Бер­линале. — Прим. ред.). Мы поговорили по те­лефону, и я поняла: очень хочу, чтобы именно Катя была оператором. Сейчас мне уже кажет­ся, я специально тогда не смотрела ее кино.

Переоценить Катин вклад невозможно. У меня было очень много чувств, а Катя, по­мимо ее таланта, умеет четко мыслить. Это по­могло сориентироваться. Когда мы делали рас­кадровку, про каждую сцену она спрашивала меня: что я чувствую, что думаю, почему что-то должно быть не слева, а справа, почему не сверху, а снизу? Она конкретизировала мои расплывчатые «предчувствия», давая понять: в кадре все будет из «плоти и крови», поэтому мне нужно как можно скорее научиться гово­рить, что вижу, простыми, понятными слова­ми. Но снимать однокадрово — это я придума­ла (многие сцены в фильме решены длинными планами, в том числе он стартует с долгого на­блюдения за «крестным ходом». — Прим. ред.).

Не прокляла себя потом за это решение?

А другого выхода не было. За 18 смен по-другому не снимешь. Когда я соглашалась на такие сроки, то не понимала, что это слабо возможно. Все предупреждали, но я как-то…

Во ВГИКе разве не рассказывали, что это сложно?

Возможно, говорили, но я прогуливала эти пары. Слышала про сроки Фассбиндера, что он снимал за три смены. Но могу предполо­жить, что это верхушка айсберга, под которой у него скрывалась своя заточенная под реше­ние система. Я просто не знала, как устроено производство. Люди, которые меня окружали, производственно были намного сильнее меня, лучше ориентировались и находили решения, которые помогли мне справиться.

Расскажи, как ты попала во ВГИК. Есть какая-то история?

Я изначально училась на библиотекаря, ходи­ла от Невского на Миллионную, к Институту культуры по каналу Грибоедова. А по дороге разглядывала Спас на Крови. Иду туда — смо­трю на одну часть, обратно — на другую. Я все пыталась понять, симме­тричный ли он, рассматривала де­тали на одной стороне, потом со­поставляла с другой. Так я делала весь год, что училась на библиоте­каря. А однажды в процессе пути резко осознала: мне нужно по­ступать на режиссуру, занимать­ся кино. После этого моя жизнь поменялась. Это было как озарение. Стыдное, конечно, слово, но…

Вполне нормальное. Ты до этого много смотрела кино? Было что-то, от чего ты кайфовала?

Я смотрела тогда Питера Гринуэя, Дэвида Линча. Эстетское кино, получается. Мне его советовала подруга. Это был 2015 год, я хоте­ла перевестись на искусствоведение.

Что ты читала на конкурсе во ВГИКе? Какие стихи?

«Дедовские». У моего дедушки фамилия Пуш­кин, а у мамы двойная — Пушкина-Джало. Не поэтому, но я выбрала читать письмо Татья­ны к Онегину. Но пока готовила отрывок, один преподаватель в Петербурге сказал, что у меня прокуренный голос. Мне было 18 лет, вряд ли это было правдой, но от Татьяны я тогда отка­залась. Читала стихи Леонида Филатова про Дантеса. Ни письмо Татьяны, ни «Дантес» не были моими любимыми стихотворениями, но почему-то выбор пал на них. Короче, у меня, видимо, пушкинская фиксация.

Это как?

С Пушкиным у меня как с Тарковским: я не по­клонница его фильмов, но просто обожаю его книгу «Запечатленное время». Перечитываю каждый раз, когда снимаю кино. А что касается Пушкина, то просто люблю мифологию вокруг него. Это же писатель, который появился в Рос­сии как светоч счастья, подарил языку другой ритм и легкость. Уже в одной его радости была победа. Поэтому, возвращаясь к тому мужчине на показе в ДК Рассвет, когда он сказал: «По­чему у вас такая мрачная Россия?», я расстро­илась. Будто во мне не хватает силы делать та­кие же светлые произведения.

Зато читаю Пушкина перед сном моей крестной дочке Нине. «Ты волна, моя волна, ты гульлива и вольна» — это же удивительная ритмика. Во-первых, Нина заснула молние­носно. А во-вторых, это было так нежно. Неж­но и счастливо.

Раз уж про Пушкина зашла речь… Ты «Пророка» смотрела?

Да, мы пошли на него с друзьями, взяли кока-колу и попкорн. Сложный был для меня фильм. Я с трудом схватывала логику происходяще­го, а в третьей четверти стала размышлять, для чего была первая сцена, когда мы мельком уви­дели в окне жену Пушкина. Под окнами шла чествующая поэта толпа, Наталья улыбалась и звала Александра тоже посмотреть. Пока я над этим думала, фильм стал заканчиваться. Мы оказались в этой же сцене, только изнутри, а не снаружи. Пушкин умирал от пули, Ната­лья подошла к окну, но вместо радостной тол­пы увидела похоронную процессию. В итоге я, сама того не ожидая, расплакалась. Мои ожида­ния от фильма во время просмотра снизились до такой степени, что к финалу я осталась со­всем безоружной, тут-то меня и настигла коль­цевая композиция — радость, обрушившая­ся смертью. Интересный был опыт просмотра, мне до сих пор непонятно, почему я так бурно отреагировала. Может, общая с Пушкиным фа­милия сработала триггером.

Хотела бы ты снять радостный мюзикл про радостную Россию? Ну такой, как просил тот твой преданный зритель из ДК Рассвет. Ты же в танцевальной шко­ле училась, так ведь?

Да, я всегда очень любила танцевать. А потом еще мне врачи прописали физические нагруз­ки, и меня отдали на гимнастику и на народ­ные танцы. Так вот про мюзиклы… Конечно, надо когда-нибудь расколоть этот жанр. Но ду­маю, тот мужчина говорил про другое.

А есть по-твоему какое-то особое типич­но российское кино? О чем вообще сни­мать кино в России?

Мне кажется, в России есть какое-то особое животрепещущее состояние. И я как зритель испытываю потребность в том, чтобы это уви­деть. Всегда невероятный экстаз, когда кино наконец-таки выражает скрытое, отражает тебя и твое время. Потрясающее чувство.

Когда последний раз у тебя так было с русским фильмом?

Сейчас игровому российскому кино тяжело ра­ботать со временем. Важно это сказать. Может, только документальному и независимому под силу. Так что из последнего я могу вспомнить только «Слово пацана». Знаешь, почему? Мне кажется, не из-за художественных достоинств сериала, хотя и их тоже. Вся страна оказалась включена в коллективный просмотр и обсуж­дение. Случился такой масштабный перфор­мативный акт — все слои общества были за­действованы в одном процессе. Это какое-то уникальное чувство. Скучаю по тому периоду. Мне бы тоже хотелось когда-нибудь достичь такого единения со зрителем. Но пока я освои­ла и выстроила язык, который доступен толь­ко определенным людям и в определенных состояниях.

Текст: Василий Степанов

Фото: Юрий Таралов

Стиль: Елизавета Савина

Визаж и волосы: Мария Швец

Свет: Владимир Сакунов Skypoint

Собака.ru благодарит за поддержку
партнера премии
«ТОП50. Самые знаменитые люди Петербурга» — 2025

Ювелирный бренд Parure Atelier