Художник Сергей Бугаев-Африка отмечает день рождения . Мы поздравляем музу перестроечного стиля и вспоминаем его вклад в фэшн-индустрию страны: от песочного тренча Бананана до первой в Союзе коллаборации с Рей Кавакубо.
Наши возможности в Советском Союзе были в этом отношении довольно ограниченны. Для «Поп-механики» – перформансов музыканта Сергея Курехина – мы сами создавали одежду или ювелирные объекты, закупая старые вещи на барахолках. Каждый из тех, кто принадлежал к андеграунду, рано или поздно становился как бы Вивьен Вествуд. Комиссионные магазины в Апраксином дворе предлагали богатый выбор старого советского тряпья, которое перешивалось, компилировалось и так далее. Потом появились какие-то знакомые в модной сфере. Кстати, у меня дома хранятся штаны, рубашка и майка, которые я придумал для Comme des Garcons.
У меня остались практически все костюмы, в которых я снимался в кинофильме «Асса», сохранились некоторые концертные костюмы, не только мои, но и моих друзей. Есть и раритеты. В Нью-Йорке я очень подружился с близким другом Энди Уорхола, чисто панковским модельером Стивеном Спраузом, который занимался откровенным трэшаком. Зная мою любовь к балету, а познакомились мы с ним в гостях у Рудольфа Нуреева, он подарил мне платье американской балерины и хореографа Марты Грэм. Я планирую передать его в Музей театрального искусства.
Мода напрямую связана с либидо. Либидо, конечно, питается совсем иного рода продуктами, но под шумок ему впаривают гламурную одежду и украшения. Само собой, в эту либидинальную схему попадает нижнее белье, отсюда такой сумасшедший его культ. Например, в США один из национальных праздников – день, когда проходит показ очередной коллекции компании Victoria’s Secret. Даже в дни финальных игр чемпионата по бейсболу на улицах можно увидеть людей, но когда показывают белье Victoria’s Secret – ни одной живой души. Одна из функций моды – анестезия. Наша цивилизация постоянно причиняет личности колоссальную боль и страдание. Капиталистические государства используют модную индустрию как болеутоляющий препарат, одновременно затуманивающий сознание и как бы зомбирующий. Ситуация, короче, противоречивая, особенно на примере России, которая из полностью нищей страны вдруг превратилась в крупнейшего потребителя кристиан-диоров и шанелей. Это обидно еще и в том смысле, что ни у одного капиталиста не обнаружилось небольшого количества мозгов, чтобы создать некую структуру, способную протянуть руку помощи молодым российским модельерам, которых, уверен, сегодня тысячи.
Я вкладываю в свою повседневную одежду элемент борьбы между пешеходами и водителями, а это непрекращающаяся война. Каждый гражданин сегодня обязан цеплять на себя как можно больше катафотов, светоотражающих элементов. Это абсолютно практическая сторона жизни в стране, где вдруг могут выключиться фонари. Хочется иметь функционально полезные вещи, но не настолько, чтобы в куртки были встроены солнечные батареи, фильтры для очистки морской воды или какие-нибудь модемы с факсами. Мой интерес к одежде простирается от костюма Adidas, содержащего в том числе брутально-бандитские элементы, до монашеского халата, который и согреет там, где нужно, и защитит от нечистой силы. У меня был любимый магазин Monastery, затесавшийся в самом центре нью-йоркского Сохо, между бутиками жирных толстяков. В нем были собраны объекты из монастырей всех конфессий: православных, католических, буддистских.
У меня есть коллекция маек, раскрашенных специальными красками для ткани. Кто-то привез их в 1985 году, и мы все — Тимур, Олег Котельников, Георгий Гурьянов, Андрей Крисанов, Влад Гуцевич — сделали тогда по такой хендмейд-футболке. Мне посчастливилось получить в подарок костюм под названием «Пингвин», в таких космонавты живут на орбитальной станции. Этот костюм создан инженерами для решения очень важной функциональной проблемы невесомости — одряхления мышц. Он устроен так, что, если ты двинул или пошевелил ногой, через систему пружин передается сигнал на другие мышцы тела и за счет движения ноги массируются мышцы, например, руки. Подготовка нашего хрупкого тела к той среде обитания, в которой мы можем оказаться в любой момент, — это по-настоящему интригует.
Десять лет назад я был в Антарктиде и на всех вещах, которые я носил там или использовал, написал: «Это было в Антарктиде». На шапке-ушанке, в частности. Она прошла проверку еще и в Тибете, где сильные ветры. Сила ветра на этой планете будет меняться, и победит один фасон шапки.
Комментарии (0)