Андрей Богуш: «То, что я делаю — полная противоположность романтизму»

«Где родился, там и пригодился» — это не про тебя?

Я родился в  Петербурге, здесь учился на психолога. У меня всегда было хорошо с математикой, биологией и литературой — предметами, которые нужно сдавать для этой специальности. Вообще же хотел быть доктором, но совсем не знал физику, поэтому не мог поступить, был довольно ленивым ребенком. В 22 года уехал в арт-резиденцию в Финляндию: там у меня были знакомые. Какое-то время жил в маленьком городке Иматре, учился в институте прикладных искусств. 

Как началось увлечение фотографией?

На момент переезда я уже долго занимался фотографией. Я делал фотографии для друзей, снимал всякую ерунду. Сначала была небольшая выставка в университете в Петербурге, они решили показать несколько снимков. Я активно посещал курсы и лекции в «Фотодепартаменте», много с кем подружился там. 

Раньше снимал в основном пейзажи, много занимался черно-белой печатью — они были сильно обработаны ручными техниками. Когда переехал в Финляндию, увлекся фото в диджитале — начался мой роман с Flickr. Потом появился tumblr, постоянные ленты и куча изображений. В какой-то момент я понял, что потоков изображений в моей жизни так много, что с ними нужно что-то делать, фото перестало быть просто снимком — от него хотелось чего-то большего. Это привело к такому «искусственному» подходу к кадрам. Начал публиковать свои работы на нескольких сайтах — в то время я делал весьма формальные вещи, больше занимаясь still life.

Как случилась твоя коллаборация с Prada?

Сам не знаю, честно! Они сами вышли на меня, но так и не рассказали, откуда узнали про меня. У Prada есть рекламное агентство, которое запросило мои работы для рекламной кампании. Когда я был во Флоренции и со мной связались представители Prada, — я сначала подумал, что это какой-то розыгрыш. До последнего момента не верил, пока мне не прислали реквизиты для получения гонорара. Это все оказалось очень быстро. 

Каково художнику сотрудничать с крупными фешн-брендами?

Мне интересно наблюдать, как трансформируются мои изображения, становясь такими, крайне прикладными. Сразу разрастается контекст работ. Для моей работы необходимо много времени. То есть делаю очень быстро само изображение, но при этом есть очень долгие моменты прокрастинации, которые важны для художника. У меня все происходит спонтанно — нет финального видения и четкого плана, как все должно выглядеть.

Как бы ты описал свои работы?

Здесь важно не столько форма, сколько сам процесс. Мои работы скорее о процессе, который происходит, о том, как изображение меняется, причем не в сторону улучшения, а скорее в сторону нейтрализации того, что изображено. Идет очень большая тенденция к абстракции с сохранением фигуративных частей фотографического. 

Фотография – это фиксация действительности. Ты ее разрушаешь, получается?

Не думаю, что я ее разрушаю. Скорее для меня это очень близкое взаимодействие с объектом, который сфотографирован. Мне интересно, какая может произойти цепочка событий между тем объектом, который все еще остается на этой фотографии. Есть некий анимизм между этим объектом и мной, но при этом все очень оцифрованно. Связь между объектом и мной проходит цепочку цифровых изменений. 

Когда я снимаю, мне кажется, что я захватываю объект, take photograph. Потому что для меня это никогда не make, это всегда take. Ты схватываешь то, что перед тобой есть. Обладание объектом, даже скорее моментом. 

В этом подходе есть что-то общее с теориями Бодрийара. Ваши концепции восприятия мира действительно похожи?

Про Бодрийара я не хочу ничего говорить, он мне жутко не нравится. Он очень критически отзывается обо всем. Мне скорее ближе Делёз, его подход к реальности. Они друг друга совершенно ненавидели. Делёз не критический, а исследующий. У него позитивное отношение к миру, в отличие от бодрийаровской критики, которая заключается в вычитание из мира буквально всего. А для меня интереснее добавление всего, то есть то, как заинтересоваться миром, а не критиковать его.

Но при этом ты говоришь, что твои работы – это «скорее негативное поле, чем позитивное». 

Изображение начинает охватывать слишком много и автоматически оно становится абстрактным. Если позитивным считать нечто оконченное или целое, то в моих работах все разрастается до абстракции и негативного. Это потоки изображений. О потоках изображений как раз говорит Бодрийар, но он говорит об этом, как о чем-то негативном, что отвлекает от реальности. Делёз спросил бы: а что такое, собственно, реальное?. Меня интересуют стыки того, что реально, с тем, что нет. Поэтому мне очень интересно работать с фотографией, ведь фотографическое – это то, что есть. И можно схватывать то, что есть, и соединять с очень странным, жидким, цифровым. 

Ты вспоминаешь Петербург, скучаешь по нему?

В Петербурге я был очень асоциальным, у меня был небольшой круг знакомых. Все настолько сильно изменилось за это время: кажется, что там жил другой человек. Я любил гулять по городу, увлекался Достоевским в то время. Вообще в то время мне казалось, что кроме романтизма ничего и нет. Когда я переехал в Финляндию, для меня это был как отказ от всего. Потому что романтизм – это полная противоположность тому, что я делаю сейчас.  

А что-нибудь знаешь про российских современных художников, следишь за кем-нибудь?

Про российскую арт-сцену я не знаю практически ничего. Знаю про музей «Гараж», что там происходят очень хорошие выставки, знаю про Серебрянникова, знаю примерно, что делает Фотодепартамент в Петербурге. 

Что у тебя в планах после выставки в Москве?

В 2016 году, в середине мая, у меня будет большая выставка в Хельсинки, в Фотомузее: они дают мне большое помещение и карт-бланш — делай, что хочешь, называй как угодно.

Фото: andreybogush.com

Москва, галерее Osnova
с 11 декабря