Борис Кириков: «Петербург не умеет ценить авангард и промышленную архитектуру»

Блестящий знаток города провел сплошную атрибуцию исторической застройки Петербурга и систематизировал сведения о 1500 зодчих. Очередным хитом Бориса Михайловича стала книга «Архитектура петербургского модерна. Общественные здания», ставшая продолжением его бестселлера «Архитектура петербургского модерна. Особняки и доходные дома» и вышедшая в издательстве «Коло».

Вы можете об этом даже не догадываться, но для целого поколения блогеров, поклоняющихся Петербургу, являетесь своего рода верховным жрецом этого культа — они выросли на ваших книгах. А как вы пришли к решению атрибутировать абсолютно все здания в границах города 1917 года?

Это довольно длинная история. Не совсем понятно, на какой почве, но интерес к архитектуре проснулся у меня еще в шестом классе, когда я уже знал наизусть все постройки Кваренги и Росси, проводил в школе викторины по истории городских достопримечательностей. И, надо сказать, мои одноклассники спорили между собой, какой собор выше — Исаакиевский или Петропавловский. Так что я был не одинок в этом интересе. Я записался в библиотеку Академии художеств, где годами штудировал дореволюционные подшивки журнала «Зодчий». Но мне, помимо книжных знаний, было любопытно обходить город — дом за домом, двор за двором, лестницу за лестницей. Правда!

Я это сделал в жизни несколько раз, но впервые еще в пору учебы в школе: купил карту Ленинграда, которую постепенно закрашивал квартал за кварталом по мере пешего изучения, а на библиографических карточках записывал этажность и стиль домов. Мои родители были от этого очень далеки — отец был инженером-связистом, мама работала в издательстве «Детгиз», — но они никогда не оказывали на меня давления ни в плане интересов или выбора профессии, ни впоследствии в плане выбора жен, у них всегда была позитивная установка на поддержку всех моих начинаний. После окончания кафедры истории искусств исторического факультета ЛГУ я попал в Музей истории города в Петропавловской крепости, где взял себе тему для изучения — «История архитектуры Петербурга конца XIX — начала ХХ века», которая с тех пор за мной и числилась. Но на самом деле мне был интересен каждый дом, вне зависимости от времени его постройки, и у меня возникла мысль: «А хорошо бы знать даты возведения и архитекторов всех зданий города».

Я имел возможность работать в архиве и постепенно установил авторов всех сколько-нибудь интересных сооружений, а дальше возникла необходимость определить создателей «рядовой застройки», которая в городе превалирует. И тут у нас в музее появился Абрам Маркович Гинзбург — лауреат Ленинской премии и кавалер ордена Ленина за создание ракетной техники, который, выйдя на пенсию, решил переехать из Харькова в Ленинград. Свободного времени и желания у него хватало, и под моим руководством за несколько лет он нашел в архивах и своей рукой переписал на бланках формата А5 сведения об архитекторах всех домов в границах Петрограда 1917 года, составив картотеку из десятков тысяч единиц — она и сейчас хранится у меня дома.

Параллельно эта работа велась и сотрудниками ГИОП, но они не всегда правильно читали подписи архитекторов, в результате чего Ипполит Претро превращался у них в Петрова, Евгений Эдель — в Еремеева, а граф Константин де Рошефор — в Григория Зубошорова. А Гинзбург как никто владел этим языком, уйдя в дело расшифровки с головой. Всю эту работу мы с Абрамом Марковичем делали на чистом энтузиазме — он выполнял ее совершенно бесплатно, и у меня она никогда не стояла в плане научной деятельности. Когда цензура перестала лютовать, а страна начала выходить из постперестроечного кризиса, в 1996 году мне удалось издать справочник «Архитекторы-строители Санкт-Петербурга середины XIX — начала XX века», в котором, помимо перечня большинства сооружений, приводятся краткие биографические сведения о полутора тысячах петербургских архитекторов и строителей, работавших в 1840–1910-х годах. Конкуренты и недоброжелатели, конечно же, стали считать в нем ошибки — их там множество, но мы же прошли по целине. Часто в делах, которые мы с Гинзбургом заказывали в архиве, не расписался ни один исследователь — мы были первыми, кто вообще взял их в руки.

Сейчас ведь любой, кто хочет узнать о том или ином доме, находит в интернете именно данные из этого справочника?

Да, информация из него легла в основу сайта Citywalls и ему подобных. Авторское право у нас в стране не работает, к этому я привык: сведения из нашего справочника используются всеми пишущими о городе авторами и, как правило, без ссылок на первоисточник. На том же Citywalls такие ссылки даются под номером 99 — меня иногда так и подмывает позвонить им и спросить, почему же мы у них оказались номер 99, а не номер 1? Те, кто обладает профессиональной этикой, ссылаются, находят и исправляют ошибки.

Вы написали множество книг, но наибольшую популярность приобрели работы о петербургском модерне. Во времена вашей молодости архитектура этого периода не особенно ценилась. Почему вы ею увлеклись?

Это тоже длинная история. Действительно, крупнейшие советские историки архитектуры Игорь Бартенев и Владимир Пилявский утверждали, как все их коллеги того поколения, что эклектика — это упадок, модерн — что-то вычурное, а великой в Петербурге была эпоха классицизма, да еще во времена барокко встречались выдающиеся памятники. Отчасти мы обязаны таким отношением мирискусникам, которые считали, что русский стиль нарушает целостность архитектуры Петербурга, — особенно они ополчились на Спас на Крови, который освятили только в 1907 году, когда он выглядел уже архаичным анахронизмом на фоне того, что тогда строилось. Современники писали, что это абсолютно безобразное со­оружение, которое потомки обязательно снесут. Не снесли — храм спасли только мозаики Васнецова и Нестерова, на которые не поднималась рука. В юности я твердо усвоил, что деградация архитектуры началась в середине XIX века, с Андрея Штакен­шнейдера и Константина Тона, но почему-то, выходя из дома 82 на Невском, где вырос, все равно ждал встречи с Московским вокзалом.

Еще на первом курсе истфака я увлекся архитектурой малых городов России, особенно Владимира и Суздаля. Уже думал, что о них и буду писать курсовую работу, как вдруг понял, что можно совместить интерес к древнерусскому зодчеству и к Петербургу: архитектор Мариан Перетяткович в 1910 году в самом конце Английской набережной построил храм Спаса на Водах. Снесенный большевиками в 1932 году, он представлял собой копию Дмитриевского собора во Владимире. Так я решил углубиться одновременно в историю золотого века русской архитектуры, двенадцатого, и написать о Перетятковиче, о котором тогда вообще никто ничего не знал. А я как раз много слышал о нем от дедушки: Константин Иванович Кириков был инженером-строителем и очень добросовестным чертежником, в молодости работал с крупнейшими архитекторами начала ХХ века, и особенно плотно с Марианом Перетятковичем.

В частности, они строили вместе 2-й Дом городских учреждений на Кронверкском проспекте, 49, где потом разместился ИТМО, в котором до самого выхода на пенсию преподавал мой отец. Дедушка, правда, не понимал, что такое история архитектуры: «Что ты, Боря, все по Перетятковича спрашиваешь, он что, кормит тебя?!» Готовясь к курсовой работе о храме Спаса на Водах и творчестве его создателя, я исписал четыре общие тетради — как об одном объекте можно столько написать, я сейчас не понимаю. Заведующий нашей кафедрой, директор Института археологии Михаил Константинович Каргер, который искренне считал, что закат русской архитектуры начался в 1237 году (год нашествия Батыя на Русь. — Прим. ред.), после чего она больше не поднялась с колен, говорил мне: «Борис, ваш Перетяткович — типичный недотяткович. Вы же вроде бы не такой глупый, зачем же занимаетесь этой ерундой?» Но Перетяткович в итоге стал нашим «семейным архитектором» — с этого момента я застрял в архитектуре модерна и шире, Серебряного века. На свое 25-летие я сочинил шуточный стишок:

«Твой прах, Марьян Марьянович, нетлен,
Кормилась вся семья у этих стен:
Мой дед за неплохую мзду чертил шаблоны,
и весьма красиво,
Отец преподает в ЛИТМО,
чтобы иметь одежду и еду,
и сыну дать на пиво.
А коли так,
и здесь кормилась вся моя родня,
Я тоже не дурак, корми,
Марьян Марьяныч, и меня».

Я много занимался неоклассикой, диплом написал по творчеству Александра Дмитриева, автора интерьеров особняка Кшесинской и проекта Училищного дома имени Петра I (Нахимовского училища). Что же касается книг о модерне, то в 1990-е мне предложили сделать развлекательную и довольно поверхностную книгу «100 памятников модерна в Петербурге». С нее все и началось.

В какой-то момент ко мне пришел Антон Викторович Вознесенский, возглавляющий издательство «Коло», — по его инициативе я подготовил к 2003 году книгу «Архитектура петербургского модерна. Особняки и доходные дома», выдержавшую с тех пор в том же макете и в той же редакции шесть переизданий. Я все время предлагаю ее усовершенствовать: можно было бы добавить чертежи, планы в разрезе. А вот работой «Архитектура петербургского модерна. Общественные здания. Книга первая» я доволен — считаю, что она сделана на приличном уровне. Эти книги действительно раскупаются — я в этом не виноват, ничего для этого не делаю!

Да они просто изумительны: написаны и глубоко, со знанием материала, и в то же время великолепным языком, который так редко встречается в научных трудах.

Я слышал много отзывов, но больше всего мне понравились слова профессора Владимира Григорьевича Лисовского, который сказал, что мои книги о зданиях в стиле модерн хорошо бы давать всем студентам-искусствоведам первых курсов в качестве учебного пособия по тому, как надо писать об архитектуре. И добавил, что вообще-то никто не сможет написать так же. (Смеется.)

А когда выйдет вторая часть этой книги?

Я сейчас уже делаю чистовую правку на стадии верстки.

Тринадцать лет вы были заместителем председателя КГИОП — чего удалось достичь за эти годы?

Мое увлеченное изучение эпохи модерна не прошло зря — мы поставили под охрану многие сотни памятников. В 1993 году, когда я в КГИОП еще не работал, но был приглашен туда в качестве эксперта, мы составили первоочередной список таких зданий — представьте себе, до этого не состояли под охраной дом компании «Зингер», ДЛТ, Елисеевский магазин, Витебский вокзал, Мариинский театр. Это был первый важный шаг — триста объектов. А все ценное, что туда не попало, мы внесли в список вновь выявленных объектов, который тогдашний председатель КГИОП Никита Игоревич Явейн сумел протолкнуть в 2001 году.

Но еще остались здания, нуждающиеся в охране?

У нас не умеют ценить авангард и промышленную архитектуру — самые беззащитные части нашего наследия. Их значимость не понимают даже на уровне руководства города — я своими ушами слышал, как Анатолий Собчак предлагал снести все заводы конца XIX — начала XX века, да и Валентина Матвиенко высказывалась в том же духе. Надо обязательно брать под охрану здания мясокомбината на Московском шоссе по проекту Ноя Троцкого, ТЮЗ, Финляндский вокзал, аэропорт Пулково и Морской вокзал — это выдающиеся сооружения по многим параметрам. Наших так называемых градо­защитников это почему-то не волнует.

Какие архитектурные памятники города вы считаете наиболее интересными?

Смольный монастырь и Адмиралтейство — для меня это два безусловных шедевра, находящихся на уровне Эвереста относительно всех остальных. И чудовищно, что город потерял Смольный монастырь, который теперь застроен со всех сторон. Но до меня никто толком не описывал особняк Чаева на улице Рентгена, шедевр модерна — в нем гениально воплощена концепция диагональной пространственной оси, на которую нанизаны три цилиндра. Нигде в Европе я ничего подобного не видел. Я очень любил Каменный остров и часть Крестовского до того, как там все изуродовали в 1970-е годы, построив правительственные резиденции К-2, К-4, К-5, Свердловскую больницу, — в итоге в этом заповеднике архитектуры модерна уцелела в лучшем случае четверть от множества особняков. Однако самое интересное — это сам город. Вот иду я по улицам с коллегами, веду с ними разговор и ловлю себя на том, что при этом только я один смотрю на фасады. Хотя, казалось бы, чего на них смотреть, я там все окна пересчитал еще пятьдесят лет назад. А все равно смотрю.

МЕСТО СЪЕМКИ Витебский вокзал Загородный пр., 52 Витебский (бывший Царскосельский) вокзал был построен в 1900–1904 годах по проекту архитектора Станислава Бржозовского и, по мнению Б. М. Кирикова, является энциклопедией стиля модерн. Бывший зал ожидания для пассажиров I и II классов называют Картинным залом — по циклу живописных полотен, посвященных истории старейшей железной дороги России.

 Текст: Виталий Котов

Фото: Валентин Блох