Как экс-ресторатор Галина Дувинг собрала великую фэшн-коллекцию инвестиционного винтажа, которую выгуливают Тейлор Свифт, сестры Кардашьян и Виттория Черетти?

Только подиум и кампейны, только хардкор! Для своего архива инвестиционного винтажа автор телеграм-канала «Вы же Петр Павлов?» Галина Дувинг отбирает только знаковые вещи: в Christian Dior эпохи Гальяно, платья Versace 1990-х работы самого Джанни или микрошорты Chanel (примерно сто обложек глянца и три церемонии «Оскар») из ее коллекции одеваются семейство Кардашьян и Софья Эрнст, Майли Сайрус и Ксения Дукалис. Визионеры-стилисты Ксюша Смо и Вита Клац заезжают к ней в студию за платьем-бабочкой Roberto Cavalli (его двойник хранится в Институте костюма при Метрополитен-музее) для Ксении Шипиловой и рукотворными пайетками Ashish для Zivert, а прошаренные девелоперы вкладывают деньги в шубы из леопарда или колобуса, как у Кейт Мосс.

Как легендарное подиумное платье Dolce & Gabbana сезона весна-лето 2004 года из коллекции Галины попало на свадьбу Лорен Санчес и Джеффа Безоса

Я занимаюсь инвестиционным винтажем и совершенно точно была первой, кто ввел это понятие в объявления на «Авито». Главный критерий моей коллекции — только подиумные луки бескомпромиссной редкости. Можно быть уверенным, что шанс дабл-дрессинга в моем платье даже на «Оскаре» равен практически нулю. Меня интересуют работы исключительно художников моды, особенно Джона Гальяно для Christian Dior — гения, революционера и наглеца. Недавно я продала архив вещей Джанфранко Ферре для Christian Dior, который мне достался от одной петербургской дамы. Меня даже удивило, что это произошло так быстро. Я считала, что этот нереально талантливый и сложный дизайнер недооценен, а за ним охотятся знатоки. Ищу прижизненные работы Роберто Кавалли, которым мы в России несколько избалованы, — он обожал наших женщин, а они — его платья из уникальных шелков с ручными принтами или в технике татуировки по ткани, так сегодня уже не умеют.

В одной из петербургских комиссионок за торговым залом есть угол непроданного за последние пять лет — комитент уехал или, как многие местные, просто не торопится забрать свои вещи. Естественно, первым делом я всегда направлюсь туда под комментарий продавца «там у нас никому не нужное вечернее». В этом «доживательном» углу я нахожу платье Roberto Cavalli с показа весна-лето 2004, которое через полгода наденет Майли Сайрус в своем клипе “Doctor”. Там же мною было обнаружено золотое платье Гальяно для Christian Dior, которое вошло в топ-10 самых дорогих платьев церемонии «Оскар». Его я, кстати, продала очень дешево своей подруге, и не было дня, чтобы я не жалела, что не оставила эту редкость себе.

Я выбираю только знаковые вещи, которые вошли в историю моды или изменили ее. Например, у меня есть платье-бабочка Roberto Cavalli с рукавами до пола — совершенно культовое, которое просто невозможно найти, капсула с его изображением была запущена в космос, еще один экземпляр выставлен в постоянной экспозиции в Институте костюма Метрополитен-музея.

Безымянными (хотя имеются и окрашенные вручную редчайшие шубы Tom Ford и Christian Dior) у меня могут быть только винтажные меха. Я убеждена, что убивать специально выращенных животных ради шуб — безумие, и нет ничего хуже, чем тенденция на новые меховые изделия а-ля винтаж. Безымянность никак не влияет на породистость — у меня есть и леопард, и гепард, и колобус (такой вид обезьяны). К счастью, добыча меха этих животных запрещена законом уже лет семьдесят. Последней использовала мех колобуса Эльза Скиапарелли в 1950-х. Когда вы видите шубы Rick Owens или культовое пальто из волос Maison Margiela, то все это дизайнерские вариации на тему бурок из колобуса. Они сконструированы с утяжеленными, вздернутыми плечами потому, что женщина никогда не надевала верхнюю одежду сама, это была задача мужчины, без сопровождения которого она не выходила. Ни о каких рукавах речь не шла, потому что, во-первых, все курили, а во-вторых, мужчина (или водитель) просто накидывал шубу на плечи. А вот леопардовые пальто были с рукавами, потому что не считались верхней одеждой — этого ценного зверя никогда не сдавали на входе в театр или ресторан. Мне очень нравится, как через винтаж ты можешь расширять свои представления о быте и мире.

Второй критерий моей коллекции — суперпрактичность: все вещи не только идеально интегрируются в современный гардероб, но и гарантированно будут актуальны еще как минимум сто лет. Я работаю вовсе не с прошлым, а с современностью и будущим. Поэтому я не ухожу в музейность и антиквариат: все, что рассыпается, мне неинтересно. Однажды мне предложили выкупить дикой красоты болеро из пингвина начала ХХ века, но перья были такими хрупкими, что я отказалась. Я не хочу коллекцию, которая может существовать только как экспонат за стеклом. Я не даю вещи в аренду, ничего не беру на реализацию: иметь просто комиссионный магазин мне совсем неинтересно. Я не буду перепродавать привезенные «биркины» за миллионы: в наши дни тратить такие деньги на очередную рядовую сумку не очень интеллигентно, по-моему, — можно на них фильм снять или открыть ветеринарный кабинет в приюте для собак. Винтаж тем и хорош, что можно купить раритет за адекватные деньги. А третий важнейший для меня критерий — инвестиционная и коллекционная ценность. Я всегда говорю своим клиентам, что они могут принести мне вещи назад и я выкуплю их по той же цене. И все они меня подводят, все. За три года моей работы вернулось только одно платье (и сразу же продалось значительно дороже). Я преклоняюсь перед визионерами и профессионалами моды, которые носят и покупают винтаж, именно благодаря им растет востребованность и интерес к этой теме. Софья Эрнст и Ксения Дукалис, клиенты стилистов Ксюши Смо, Миши и Китти, Виты Клац, Насти Соломеиной, Кирилла Павлова — я ими восхищаюсь и на них ориентируюсь: они видят моду гораздо острее меня. Я убеждена, что Ксюша Смо не только божественно интегрирует винтаж, но и влияет на современную культуру потребления. Она записана у меня в телефоне «Ксюша Ashish», потому что однажды выкупила у меня целый архив этого индийского художника, который создает вручную из пайеток не столько платья, сколько арт-объекты (в свое время я скупила все, что могла, с витрин московского концепт-стора КМ20). Многих своих клиентов я не знаю по фамилиям, мне кажется не очень корректным спрашивать, если человек сам не представляется, но удивилась, когда ко мне впервые приехала барышня с кортежем из мигалок. Часто приходят дизайнеры русских марок, потом я вижу в их коллекциях до стежка знакомый мне крой Гальяно. Это здорово, это доступ к международным архивам, почему бы не изучать ремесло таким образом. И я очень много продаю за границу — у меня покупают, например, уполномоченные закупщики стилистов семьи Кардашьян (очень сложная иерархия!), архивы модных брендов, арт-директора видеоклипов и голливудские художники по костюмам, музеи моды, включая Институт костюма при Метрополитен-музее в Нью-Йорке. А недавно мое платье Dolce & Gabbana сезона весна-лето 2004 надела на свадьбу Лорен Санчес и Джеффа Безоса в Венеции топ-модель Виттория Черетти. Мало кто об этом знает, но существуют детективы винтажа, я с ними тоже работаю. Это те, кто ищет конкретную вещь под запрос.

Винтаж как инвестиция 

Показываем сокровища из студии Галины Дувинг и рассказываем, что нужно купить прямо сейчас!

Как винтаж стал инвестицией и зачем Галина собрала собственный пакет акций из леопардовых шуб и подиумных луков Christian Dior эпохи Гальяно

В прошлом году крупные компании-аналитики включили винтаж определенного периода в рекомендуемые пакеты распределения капиталовложения, и цены стали расти в геометрической прогрессии. У меня стали появляться клиенты, которые называют себя «мы из банка» или «мы уполномоченные» и просто покупают самые дорогие лоты. Но самое неожиданное — это покупатели-мужчины. Если средний чек женщины может быть около ста тысяч рублей, то средний чек мужчины никогда не меньше полутора миллионов. Однажды такой пришел и сказал: «Мне обезьяну и леопарда». Я не удержалась и зачем-то добавила: «И попугая». Он купил шубу 1963 года от дизайнера русского происхождения Олега Кассини, который шил для Джеки Кеннеди, используя для отделки подкладки особенный бархат изумрудного цвета, по которому и доказывают провенанс его работ. И потом прислал мне фотографию своего кабинета, где обе шубы стоят в стеклянных витринах. Теперь думаю, может, надо было брать того пингвина. А еще был случай: ко мне пришла семейная пара. В студии у меня есть итальянское дизайнерское кресло 1960-х годов «для мужей» — оно настолько удобное, что в нем спокойно можно просидеть пару часов. Но вдруг мужчина предложил его своей спутнице, а сам начал открывать вкладки в айфоне и показывать, что нести. Я начала его обожать, потому что все это такие вещи, которые я выбрала бы для себя, — а потом переживать, потому что все громоздилось на пуфе, а девушка ничего не примеряла. Там образовалась гора, и вдруг он спросил: «А сколько это стоит?» Я уточнила: «Что именно?» Он так удивленно посмотрел на меня, думаю, впервые в жизни услышав такой вопрос: «Ну вот это все». И жена внезапно выпалила: «А леопарда? Ты обещал!» И он: «Ладно, и еще леопарда». Кстати, только в России все еще можно найти пальто из этого меха тысяч за 300 рублей, в Америке такие давно стартуют от 30 тысяч долларов.

Заниматься винтажем я стала от отчаяния. Мне принадлежала огромная сеть ресторанов, в этом бизнесе я с 1998 года. Я открыла первую в стране остерию и винотеку с 350 наименованиями вин по бокалам, привезла в Москву итальянских поваров и традицию «файф-о-клок». Все мои места были обязательно dog friendly, оборудованы пандусами для колясок и инвалидными туалетами, и я работала с инклюзией — брала на профориентацию ребят с ограниченными возможностями и потом устраивала их на работу. В ковид я вошла с новым сетевым проектом и стройками на сотни миллионов рублей — ряд трагичных управленческих ошибок привел к тому, что нам пришлось продать всю движимость и недвижимость. У меня трое детей, и в какой-то момент мне было не то что нечем платить за няню, а буквально не на что купить еды. Все было настолько плохо, что я решила продавать свои дизайнерские вещи, и мой сын — Петр Павлов — создал аккаунт на «Авито». Я дала ему задание сфотографировать и выложить вещи. Среди прочего у меня был редкий архив Rick Owens, многое я покупала в Лос-Анджелесе в 1990-х, когда еще не шла речь ни о каких парижских показах Рика и мировой известности. Архив лежал в коробке, на которой было написано «53», что означало 53 вещи. Это число я запомнила навсегда. Мне позвонил абсолютно счастливый ребенок и сообщил, что только что продал всю коробку и теперь мы богаты! Он умудрился продать ее за 53 тысячи рублей, решив, что на коробке написана цена. Так Петр Павлов безумно прославился среди покупателей с первого же раза. Кстати, я отслеживаю вещи из этого архива — они периодически всплывают на ресейле за совсем другие деньги. Естественно, я не могла корить ребенка, тем более что тогда и со мной было очень просто торговаться: если нам в тот день нечего было есть, я доходила до минимальной цифры. Меня не убила потеря почти что всей личной коллекции. Хотя что значит потеря? Я обменяла ее на еду! Старший сын Федя как-то забавно и точно за ужином сказал брату: «Ты не помнишь, это когда мы были очень богаты». Но когда я столкнулась с бедностью, то поняла, что с моей семьей это вообще не страшно. Мы невероятно сплотились и приобрели какую-то особенную крепость духа. Так вот, постепенно я обнаружила, что айтемы, которые я часто отдавала за бесценок, почти сразу же стали задорого появляться на западных сайтах. Тогда я подумала: а почему бы не продаваться на них самой? Так у меня появился доход, и я стала реинвестировать его в новые закупки. И втянулась! Мой муж, когда узнаёт, что я купила что-то уникальное, спрашивает: «Для Евочки?» Это наша дочь, и у меня есть для нее приданое — платье Newspaper Dress из коллекции сезона осень-зима 2000 года Джона Гальяно, которое сделала культовым Сара Джессика Паркер, появившись в нем в сериале «Секс в большом городе». Если Ева не захочет его носить, то сможет продать и оплатить обучение в любом университете мира. Еще в ее активе шуба из колобуса и пальто из африканского леопарда.

История коллекции

И увлекательные путешествия редчайших находок Галины — от свадьбы Безосов до тура Тейлор Свифт

Как найти редчайшее платье Versace в Калужской области и узнать почерк Гальяно по одной лямке на фото с «Aвито»

Как-то мы с детьми гуляли по книжному магазину в «ГЭС-2», и я услышала вопль: «Вы же Петр Павлов?!» Ко мне неслись какие-то красивые двадцатилетние модники: «Мы вас узнали! Мы ваши фанаты!» Мне было и смешно, и приятно. И я поняла, что наконец порвала со своим ресторанным прошлым, которое всеми силами хотела забыть, как страшный сон. Хотя я училась для того, чтобы запускать корабли в космос или управлять штатом не менее 150 человек, но когда в своей маленькой студии, которую смогла позволить арендовать через два года работы с винтажем, каждую примерку слышу фразу-выдох «Как же это красиво!», мир останавливается и я понимаю, что все-таки я — супервумен. Есть мнение, что винтаж идет не всем, — это миф. Главное — подобрать свой размер.

Если бы я стала расширяться, то мечтала бы создать такую компанию, чтобы программисты написали мне скрипт для поиска вещей при помощи искусственного интеллекта, а еще наняла бы детективов по инвестиционному винтажу со всего мира. Я и сама прирожденный следователь, у меня настоящий нюх на редкости и стопроцентное внимание к мелочам. Вообще три страны, где все еще можно найти сокровища за адекватные деньги, — это Россия, Индия и Китай. Мне помогают ресерч и фотографическая память — я могу, например, описать каждый плакат, мимо которого ехала сегодня на работу. Как коллекционер я работаю 24/7, мои глаза и мозг все время сканируют информацию. Помимо насмотренности, у меня есть личная экспертность — я ведь была клиенткой бутиков модных домов. Собственно, цена на винтаж с экспертностью напрямую связана: ты определяешь цену, понимая редкость вещи. Прежде чем выложить объявление о продаже, я проверяю всю историю вещи досконально. Появилось очень много подделок, теперь это большой бизнес, поэтому я должна сделать полную аутентификацию. Сейчас лекции о винтаже мне заказывают и частные покупатели, и крупные компании. Однажды на «Авито» — не устаю повторять, что это лучшая социальная сеть — я увидела объявление о продаже какого-то обычного пиджака Escada, для меня никакого интереса не представляющего. Он был сфотографирован на вешалке, и из-под него чуть-чуть торчала пыльно-голубого цвета лямочка. Я встрепенулась и написала продавцу, а что там у него под пиджаком, случайно, не платье ли Christian Dior? Он вообще не понял, как по трем сантиметрам лямки, еще и на маленьком фото, я это определила, но там действительно было оно. Дело в том, что Гальяно совершенно особенным образом заворачивал бретельки, — и я узнала его почерк. Так у меня в коллекции появилась одна из самых культовых вещей бренда. Я чувствую, что вещи со мной разговаривают, но никак не могу этого объяснить.

Большинство редчайших вещей я нахожу в Петербурге. Если мне дать неограниченный бюджет и оставить в этом городе на год, то придется нанимать западного продюсера, потому что я буду стоить миллионы. Я знаю невероятные закрома, барахолки, подворотни и комиссионки. Я еду в Петербург на машине без вещей, а возвращаюсь с восемью коробками, сотней пакетов, кейсами, драгоценностями и винтажными украшениями. Мне хватает нескольких минут, чтобы найти сокровище. Коллекционеры называют это «глаз орла». Еще много любопытного вывожу с Рублевки — кто-то продает дом, кто-то поменял размер, мужа или жизнь и точно не хочет назад в те самые платья. Часто владельцы просто передают ключи своим домработницам или посредникам, чтобы расстаться с гардеробами. И тут появляюсь я. Далеко не все понимают ценность определенных вещей, а у многих достаточно денег, чтобы не заморачиваться. Я и сама когда-то отправляла свои платья с водителем в комиссионки и радовалась, что с двух миллионов мне возвращались двадцать тысяч рублей, а няни моих детей, которым я дарила вещи, могли бы открыть два бутика винтажа.

Но мои самые любимые находки — когда я случайно слышу чей-то рассказ и по описанию догадываюсь, о чем идет речь. Был такой случай: в бассейне «Чайка» пара вспоминала, как весело было в 1990-х ходить на дискотеки с американцами, потому что они еще и привозили шмотки. Моя соседка по лежаку говорит мужу: «Помнишь, у меня тяжелое такое платье было, где-то на даче теперь, как будто из кусочков металла, ты еще говорил, что оно как нефть выглядит и стоит!» Так, напросившись в гости на дачу в Калужскую область, я получила четыре килограмма платья из черного оротона — редкой непревзойденной ткани патента Джанни Версаче, которое, благодаря пластичному креплению кружочков металла, оставляет всю свободу движения тела. Больше всего в винтажном бизнесе мне нравится то, что почти за любой вещью есть личная история.

Фото: Саша Мадемуазель 

Текст: Ксения Гощицкая

Продюсер: Дарья Венгерская

Визаж и волосы: Ольга Глазунова

Свет: Александр Смирнов