Актер Никита Кологривый: «Кологривый не боится на темные стороны заходить — и их транслировать»

Редакция Собака.ru созвонилась с Никитой: ожидание — встретиться с субличностью Зверя и «анфан террибль нашего кино», реальность — обсуждать Шукшина (его Римская империя!) и Достоевского, респектовать Быкову и Хабенскому и бороться с мужской депрессией, как у Маяковского. Внимание: метод Кологривого!

Как переиграть в третьем «Методе» вообще всех и при чем тут Финчер

Сниматься у Юрия Бы­кова в продолжении хи­тового «Метода», по сю­жету бегая по Выборгу голым, но в кроваво-крас­ных кедах, — базовый ми­нимум или роскошный максимум?

Безусловно, максимум! Мало кто в нашей стране, кроме меня, решился бы сейчас на та­кое — бегать без одежды пря­мо на улицах среди массовки.

Его боялась социофобия! Это вооб­ще про что: эпатаж или внутреннюю свободу?

Про доверие к режиссеру Юре Быкову — он большой художник, с которым счастье сотрудничать и соглашаться на все его эксперименты. Для кадра нужно раздеть­ся и побежать? Идешь и делаешь, не зада­вая лишних вопросов. Юра вообще сове­товал не разбирать «Метод 3» логически: это провокация, цирк, гротеск, гиньоль и абсурд. Подключаться к сериалу надо эмоционально, а не рационально. У мо­его героя (а играю я социопата-нарцисса по прозвищу Зверь из маньячной группы Меглина — Константина Юрьевича Ха­бенского) это точно бы получилось: он та­кой — живет по чуйке, а не логике. И та­ким же способом ищет преступников. А еще он провокатор, как Тайлер Дерден из «Бойцовского клуба» Дэвида Финчера.

Так вот какой референс был у всех этих рубашек с клубничками и поль­ка-дотом и кожанок.

Да, Зверь же — выскочка и трикстер, как Дерден, поэтому и гардероб его такой яр­кий. Когда я по утрам надевал перед сме­нами все эти гавайские рубашки, то не­вольно думал: «Реально, а как еще себя вести в таком костюме?!» Только хардкор, только лезть вперед и перетягивать на себя все внимание!

Это удалось: из всего меглинского «отряда самоубийц» Зверь-Джокер запоминается лучше других. А ведь в касте камбэка, на секундочку, сло­няры МХТ (Хабенский!), МДТ (Чер­невич!) и самые многообещающие ньюкамеры (Калимулин! Кенжаме­тов! Савранская!).

Не думаю, что я всех переиграл. Просто роль так прописана: персонаж все время лезет вперед. Зверь — очень требующий внимания и любви человек, в этом он, на­верное, похож на меня. А мои прекрасные партнеры разрешали мне так существо­вать. Если бы не они, я бы, возможно, за­жался. Константин Юрьевич Хабенский невероятный — актер большой шко­лы, он всегда, в отличие от меня, прихо­дил на площадку с выученным текстом. И ко мне относился по-отечески и поддерживал, хотя у меня репутация хулига­на, а у него — интеллектуала и интелли­гента. С Игорем Черневичем у нас давняя любовь: он играл моего папу в сериале «Комбинация». Аня Савранская — насто­ящая красавица и в кадре, и в жизни. Егор Кенжаметов — мой однокашник и това­рищ. Эльдар Калимулин — тоже большой друг, мы из одной мастерской в ГИТИСе. А еще он замечательный артист, его игру даже Стивен Кинг отмечал!

С этого места поподробнее.

Эльдар играл в сериале «Эпи­демия», купленном Netflix. Так вот, его похвалил в соцсетях Кинг. Он очень тонкий актер.

Как вызывать и укрощать в себе зверя — методы Хармса и Уайльда!

POV: ваш герой — психопат-нарцисс. Как раззадоривать внутреннего дракона и пере­ходить на темную сторону?

Просто делать это: актер, кото­рый не переходит на свою тем­ную сторону, — плохой артист. Равно работает со всеми, кто занимается творческим тру­дом. Вот Достоевский, скажем, для вас дурной писатель?

Хороший, хотя и слишком релятивистский. Мне бли­же Толстой с его «садись по­удобнее, дорогой друг, сейчас научу тебя, как правильно жить».

А ведь Достоевский ух как переходил на темные сторо­ны! Или Есенин, когда писал «Черного человека». Это всё грани таланта: художник обя­зан балансировать, иначе он будет неинтересен. Вот вы го­ворите: «Кологривый, почему вы в отряде Меглина запомнились лучше всех?» Потому что Кологривый не бо­ится на темные стороны заходить. И их транслировать.

Как тогда Кологривый выбирает­ся из сумрака и дрейфует обратно к свету?

А я никуда не ухожу. Заканчивается мо­тор — и всё, я снова для всех друг и то­варищ. Вообще, есть такая тенденция: артисты, играющие плохих, в жизни до­брейшие люди, а те, кто божьи одуванчики в кадре, про них потом интерес­ные вещи узнаются. У всех есть скелеты в шкафу, просто большинство невероятно боится, чтобы они были замечены. А за­дача художника — честно и красиво о них рассказывать. Вот в «Методе 3» у меня это точно получилось.

Что все-таки по самим методам: надо ли пестовать в себе безумие (способ Хармса и Уайльда!) или лучше быть нормисом и не гулять по пограничке?

Но безумец же никогда не признает­ся, что безумен, а идиот — что он идиот. Или нарцисс не будет рассказывать: «Ой, девчонки, да я самовлюблен».

Но будут знаки.

Да, выдаст поведение. Безу­минка всегда интересна как предмет разговора в искусстве, но ни в коем случае не надо в себе ее взращивать и культи­вировать. Разве что заметить и поиронизировать. Вообще, творчество — это возможность сделать так, чтобы от твоей безуминки никто не пострадал.

Бонус-блиц: какие методы у Никиты Кологривого

Тогда давайте сыграем в мини-блиц, что значит быть Никитой Кологри­вым. Начнем с апофатического: что точно не ваш метод? (Усложнение: отве­чать не задумываясь!)

Не быть Никитой Кологри­вым — это стать угодным, скучным, занудой, поучать других и навязывать свое мнение. Никог­да не лезу ни к кому с непрошеными со­ветами и не терплю их по отношению к себе.

Быть в центре внимания — это стрём или норм?

Для меня норм. Для тех, кто в моей тени, пока я в центре, наверное, стрём. (Смеется.)

Как снимать залетающие в соцсетях кружочки, рилсы и клипы?

Быть собой. А это на самом деле слож­нее всего — даже героизм в определенной степени. Не скажу, что у меня всегда по­лучается, но стремлюсь к максимальной честности. Хотя это не всегда правильно для общества и социального одобрения — такая вот петрушка и оказия.

То есть мы были правы с выбором фотосета: вы буквально учитесь уме­нию вовремя зашить себе рот?

Не до такой степени, конечно! Но ду­маю иногда: «Ай, ну зачем же я настоль­ко эмоционален». С другой стороны, лучше быть живым и непосредствен­ным, чем изображать из себя того, кем не являешься.

Как вырывать радость у грядущих дней по методу Маяковского и почему с Кологривым интереснее и гулять, и целоваться

Выберите своего игрока! Кто ваша Римская империя — Маяковский, Шукшин или Есенин?

Я точно не футурист, как Маяковский; по нраву я скорее Есенин, но выберу Шукши­на. Во-первых, мы практически земляки: он из Алтайского края, я из Новосибир­ска. Во-вторых, я в большей степени все-таки из простого народа, как и Василий Макарович. Он такой — от сохи, что ли. И мне близка энергия, которую он излу­чал: степенная и очень мужская. Вот ска­зал «Шукшин», и у вас тоже сразу лицо так по-женски поменялось и просияло.

Ну, я тоже люблю Шукшина. И тот фан-факт, что он учился у Михаила Ромма на одном курсе с диаметраль­но противоположным ему по киноязыку Андреем Тарковским. Хотя мы в редакции все же ставили, что выберете Маяковского, которого играете в спектакле по его автобио­графии «Я сам». Поэтому вот пост­модернистская викторина по цита­там из него.

О, это интересно — погнали.

«Вот я богохулил. Орал, что бога нет, а бог такую из пекловых глу­бин, что перед ней гора заволнует­ся и дрогнет, вывел и велел: люби!» Внимание, вопрос: что скажете про любовь и нежность?

Скажу, что это абсолютно про Маяков­ского. Для меня он лирический герой, и таким мы его являем в спектакле «Маяковский. Я сам». Не глашатаем пролета­риата, а поэтом, который так и не нашел любовь. А лично для меня она двигатель всего: когда-то именно из-за нее я пое­хал в Москву, а сейчас безусловная лю­бовь для меня — про дочку Есению. Но вот какая штука: если пытаться ее опре­делить как понятие, она ускользает. Рав­но как и прозвучавшее в этих строчках слово «Бог». Каждый интерпретирует их по-своему.

Есть лайфхак: их можно соеди­нить. Тогда получится как в Пер­вом послании Иоанна — «Бог есть любовь».

Да, но это все равно не ответ на вопрос, что есть что и кто есть кто. А жизнь как раз про то, чтобы это разгадывать. Как и то, что такое талант — вот Бог это или не Бог?

Для вас он про божественное?

Без сомнения.

Еще одна цитата из Маяковского — на этот раз про мужскую депрессию. «В какой ночи́, бредово́й, недужной, какими Голиафами я зача́т — та­кой большой и такой ненужный?» Было / не было?

Можно назвать это депрессией, болью, ду­шевным сиротством — как угодно. И, ко­нечно, было и у меня — чувство, знакомое каждому творческому человеку: и мужчи­нам, и женщинам. Но как с этим бороться — понятия не имею. Вообще, это не мое — разбираться в мужских депрессиях. Лучше обратитесь к Юнгу или Фрейду. Или хотя бы более умного артиста спросите. Я все-таки больше про чувствовать, нежели ду­мать. А депрессию покажу на сцене, в том числе в спектакле про Маяковского.

Но интерпретацию чувствующего артиста, пожалуй, интереснее послу­шать, чем рационализирующего.

Да с нами всё интереснее: и гулять, и целоваться.

Окей, закончили с тильтом и хан­дрой. Что по счастью? У Маяковско­го так: «Надо вырвать радость у гря­дущих дней. В этой жизни помереть не трудно. Сделать жизнь значи­тельно трудней».

Как вырывать радость у грядущих дней? В смысле, для себя или других?

Для себя: поп-психологи же учат разумному эгоизму — сначала само­му надевать кислородную маску, потом помогать другим.

Я все-таки стараюсь развивать позитив­ный образ мышления. Представьте: вокруг царит тьма, но появляется человек, что-то делает, и у всех вокруг, пусть и на секунду, но притупляется ощущение безысходно­сти — все начинают радоваться и хохотать. Вот я пытаюсь быть таким человеком. Моя любимая привычка: улыбнись — привы­кнешь. Развеселись — привыкнешь.

В моем понимании «вырвать радость» не значит отобрать у кого-то, это про выце­пить ее из лап зла, душнильства, занудства и невежества. В общем, исключить из кон­текста, который происходит. Для этого надо стать Данко. Тот вырвал сердце и понес сквозь тьму, и никто, кроме него, почему-то не сделал того же. А вот я хочу.

Текст: Елена Анисимова

Фото: Василий Швецов

Продюсер: Дарья Венгерская

Стиль: Улья Мороз

Визаж и волосы: Михаил Субботин

Ассистент стилиста: Юлия Курепова

Свет и техсопровождение: Александр Шлянцев, Дариуш Кушелевич