Премьер Михайловского театра, он готовится к первому показу балета «Класс-концерт» Асафа Мессерера 8 сентября. Художник-график, он только что открыл шестую персональную выставку в японии. Мастер спонтанного танца, он постоянно участвует в перформансах, которые сопровождают концерты просто гения и композитора Олега Каравайчука, — один из них можно будет скоро увидеть на биеннале «Манифеста 10».
В том, как я одеваюсь, нет идеологии. Я противник всех понятий, которые заканчиваются на «лог». У меня есть идея, а идеологии нет. Идея такова: одежду формирует тело. Пропорции тела человека выстраивают его мозги, мозги формируют потребности, потребности диктуют возможности. А по возможностям уже человек и одевается. Или, точнее, прикрывается.
Артисты балета работают с зеркалом с восьми лет. Зеркало не только выстраивает отношения с нашей внешностью, ведь в отражении видишь не одни лишь профессиональные нюансы, такие как отточенность движений, плавность переходов, амплитуда движений и их красота. Зеркало также играет важнейшую роль в формировании сознания, через него проходят эмоциональная отдача и сила взаимодействия внешнего и внутреннего. Мы вынуждены работать с ним и принимать или не принимать себя. Именно с зеркалом выстраивается безмолвный диалог, а точнее, монолог, потому что ты разговариваешь сам с собой. В любом случае зеркало — друг по жизни. Поэтому отражение в примерочной магазина — это не просто набор вещей, это твой партнер в будущем.
Я не принимаю себя в зеркале. Бесконечная мотивация артиста балета как раз и заключается в этом самом неприятии себя. Каждый из нас совершенствуется хотя бы поэтому. Красота двигаемого танцем тела неисчерпаема, а по тому работа над движением не прекращается никогда. Так же как не прекращается и шопинг. Тело — это совершенный инструмент, дарованный человеку небом. И такой же красивый, как небо. А шопинг — это реализация собственных амбиций посредством присваиваемых себе обликов и образов. Осознание себя с помощью одежды, как на сцене, так и в повсе дневной жизни, стало одним из самых сильных впечатлений в процессе взросления и становления моей личности. Сейчас я, подобно хамелеону, преображаюсь и искривляюсь внешне в соответствии с надеваемыми фактурами, тканями, цветами и рисунками.
Учась в Академии русского балета имени А. Я. Вагановой, я не имел возможности покупать красивую одежду. Привычку тратить деньги на вещи я приобрел во время гастролей в Японии. Мое знакомство с этой страной произошло в восемнадцать лет: я приехал туда с выпускным концертом в 2001 году. А теперь я бываю там с труппой Михайловского театра несколько раз в год. Япония привлекает лучшие образцы иностранной культуры — и от России берет балет. Я был заворожен страной, ее аутентичной культурой. Япония не только сформировала мой взгляд на то, как можно и надо одеваться, но и предоставила мне возможность зарабатывать деньги и тратить их. Первый гонорар я получил именно там и, конечно, потратил его на шопинг. Мне нравились панк-вещи, в хорошем смысле этого слова. В Петербурге ничего подобного в тот момент не было, косухи и рваных джинсов я в жизни не носил. Представления о панк-стиле в России, только вышедшей из СССР, и в Японии, которая заимствовала этот стиль непосредственно у Англии, были абсолютно разными. Первым делом я приобрел шерстяной вязаный свитер марки PPFM с качественно вышитым на нем британским флагом. Тогда это было круто, потому что еще не было мейнстримом. Сейчас я понимаю, что так я хотел привлечь внимание моей будущей супруги, неотразимой Ирины Перрен.
Когда я оканчивал Вагановское училище, звания «премьер балета» еще не было. Существовало понятие статуса, особенных, ведущих ролей. А «прима-балерина» была. Вот Ирина сразу на приму пришла и училась в числе отличниц. А я, конечно, творческий эксперимент, так что на премьера меня никто не учил. Зато обучали так крепко, что я мог и примойбалериной выпуститься, но вышел просто солистом. Начался Михайловский театр, тяжелая работа и много ролей — на вешалке я не висел. Ездил на конкурсы, просмотры, искал пути развития творческого потенциала, бесконечного, как я тогда думал. Но так бесконечно это и продолжалось бы, если бы не моя прекрасная Ирина. Она согласилась взять меня в парт неры на премьеру балета «Раймонда», не без моего, конечно, упорства и настойчивости перед ее педагогом и художественным руководителем. В итоге мне дали эту роль авансом. И был успех. И боль, травмы, слезы, ломки, зависть. И главное, не просто успех, а как рекламный слоган известной компании — «красота успеха». Это про нас с Ириной. Мы никого не подвели, я не подвел ее. С Ириной сомнений не было: она царила, а я справился. И понеслось! Много танцевали дуэтом: про людей и королей, классику, модерн, авангард, кубизм, фовизм, супрематизм, постмодерн. Разве что Высоцкого в паре не играли — спасибо, что живой.
Для нас с Ириной Михайловский театр — это целая галактика: искусство, работа, профессия, дом, балет, успехи, падения, премьеры, праздники, будни, цвета, цветы, свет, темнота, звуки, музыка. В нем много всего родного и неотъемлемого от нас самих как артистов и просто людей. История нашей любви — это тоже театр. Нас объединил этот адрес: площадь Искусств, дом 1. Только когда я в 2001 году пришел в Михайловский, Ирина уже была на Олимпе, можно сказать, Аполлоном. А я стал ее музой.
Мне понадобилось десять лет работы в театре, чтобы понять, что в балете красиво, а что недотягивает. Один из самых завораживающих моментов — своими глазами наблюдать за тем, как эскизы художника превращаются в одежду для реальных героев. Как они становятся живыми на сцене, в свете софитов, от напружиненных мышц исполнителей, залитые потом изнутри и вниманием зрителей снаружи. Только что ты видел на столе закройщицы черно-белый лист формата А4, тебя щупали, измеряли, кололи и нанизывали на нитку руки художника, а теперь ты часть живой конструкции. Хореограф не дает эскизов, у него все в голове. Это совершенно другая химия. Он приходит в зал и начинает колдовать, будто его в розетку включили. Вокруг него царит уникальная атмосфера. Стоишь, будто в магнитной буре, чувствуешь, как мысль борется с чувством, а тебя только окатывает волнами фантазии. Сейчас хореограф задает тон и костюмам, и музыке, и свету.
Так же как зеркало сформировало отношение к себе, к одежде, к стилю и идеям относительно внешнего облика, так рождение дочери Евы все это поменяло. Если Ирина была вдохновением, чтобы расти и делать все красиво во имя любви, то дочь открыла кардинально новый взгляд на жизнь и на себя. У меня поменялся статус, в гардеробе появились другие вещи. Я взял на руки ребенка и стал иначе смотреть на других, а другие стали по-другому относиться ко мне. Я автоматически начал одеваться строже: я отец, несу жизнь и отвечаю за нее. Я купил часы, а не носил их более десяти лет. Этот аксессуар подобен времени: всегда за ним гонишься, но никогда не можешь найти лучший для себя, потому что всегда хочется новый.
С трудом признаю, что я раб вещей. Но у этого момента есть и положительные стороны. Например, я легче раздеваюсь, чем одеваюсь. В декабре прошлого года впервые для себя, да и для площадки «Скороход», на которой все случилось, я выступил голый. Не полностью, если не врать, а с наволочкой на голове. Спектакль назывался «11:58», по продолжительности произведения Олега Николаевича Каравайчука, под которое я танцевал. Оголение — это стремление к освобождению от рабства с честным осознанием сильной зависимости от своих членопокрывал.
Каравайчук инопланетянин? Нет, наш человек. Хотя все просто: родился гений, учился гений, работал гений, только все это происходило в Советском Союзе. А после слезы на глаза наворачиваются. Хотя это тоже неважно. Уникальность личности и явления Олега Николаевича в искусстве, на мой взгляд, состоит в том, что он родник идей. Его талант бьет ключом, чистым и неиссякаемым. Без политики и денег. Его музыка не смешана с пороками, поэтому и бьет внутрь, выворачивает наизнанку. Невероятный талант. Невозможно поверить, что эта музыка написана в XXI веке, но раньше ничего подобного сделать было нельзя — она адресована сегодняшнему человеку. Не могу сказать, что письмо нашло адресата, но точно ушло из точки Я в точку А. Олег Николаевич рассказывает о том, что было, отдает тем, кто ничего не видел, но кто хочет узнать и кто его слушает. Однако история такая: говорить об Олеге Николаевиче не стоит. Надо либо рисовать, а у меня, кстати, есть портрет Олега Николаевича, либо танцевать, либо играть, как он. И тогда появится возможность приблизиться к пониманию его как гения. А слова отдаляют, удлиняют путь к осознанию сути вещей и явлений. Из тривиального могу лишь сказать, что нас познакомила великая русская балерина Алла Осипенко, педагог Ирины в Михайловском театре. Спасибо ей за то, что она несравненная, великая, русская и любит нас.
Я только что открыл свою шестую персональную выставку в Японии. До сих пор удивляюсь тому, как люди не перестают поражаться моим картинам. Этот сложный процесс взаимодействия объекта и человеческого внимания я называю искусством. Что-то искусственное происходит между воплощенным образом и сознанием человека. Искусственное потому, что реакция людей на явления природы более живая, естественная. Восхищение Гранд-Каньоном в Америке и объектами художника Джеффа Кунса может быть схожим по силе импульса, но природа у них разная. В первом случае Бог создал землю, а во-втором Бог породил человека, который создал нечто, являющееся последствием перформанса. Можно сказать, что вся история искусства — это анализ творчества людей — копиистов природы с акцентом на преклонении перед ее божественным началом. На практике люди искусства показывают трюки и фокусы перед теми, кого можно обмануть, продавая им псевдовосторг от возможности приобретения невозможного. Только рождение ребенка очищает и дает ощущение близости к Богу.
Фото: Стас Медведев
Благодарим за помощь в проведении съемок администрацию Михайловского театра, проектную группу Inox Project Group, студию дизайна Satinn, бар Xander, бар Sever, бутик Brunello Cucinelli.
Комментарии (0)