Как познакомились Николай II и Кшесинская – отрывок из книги-путеводителя по Петербургу

Набережная любви. Канал Грибоедова

Лакмус гармонии в паре — женский смех,

а потом уже мужской. Мужчины могут

смеяться или не смеяться, но если в семье

не звучит женский смех — беда.

— В этом доме жили вместе Иван Тургенев и Полина Виардо, они повстречались впервые в Петербурге, — показала мне Анна на старинный дом.

— Может, встретились?
— Нет, не цепляйся к словам, в тысяча восемьсот сорок третьем году именно повстречались, когда Полина приехала в Петербург в труппе оперы «Севильский цирюльник». Виардо выступала в Зимнем дворце. Иван Сергеевич Тургенев влюбился с первого взгляда, или, как он сам говорил, с первой ноты. Ему — двадцать пять, ей — двадцать два. С тех пор он поклонник и обязательный гость на всех выступлениях Виардо. Муж Полины ее страшно ревновал.

— Она еще и замужем была?

— А как же. Так и общались — он, муж, она и ее мама.

— Творцу все к лицу.

— Сначала Иван Сергеевич Тургенев проводил с ее семьей все свободное время, все больше влюбляясь в Полину. Там все было искренне. Сердце Тургенева было занято Виардо, они постоянно общались. В общем, она стала его музой.

— А что сказал муж?

— Ясно, что он и мама были против, но что он мог сказать Тургеневу?

— Му-му.

— Вот именно. В Петербурге Иван и Полина встречались в доходном доме по адресу Невский проспект, дом шестьдесят четыре, где останавливалась актриса с семьей. Там писатель доверял ей все свои тайны и свежие рукописи.

— А мама с мужем сидели в соседней комнате. Муж то и дело вскакивал с кресла: «Что-то долго они сегодня! Боюсь, не сдержусь, маменька».

— Полноте. Парочку часто видели на набережной канала Грибоедова. Эта набережная одна из самых живописных в городе, известная в девятнадцатом веке в народе как «Набережная любви».

— Вот где романтика. «Набережная любви», конечно, романтичнее звучит, чем «канал Грибоедова». Вот уж действительно горе от ума.

— Там располагалась Театральная школа, позже — училище, инкубатор невест. Среди молодых людей было модно ухаживать за юными актрисами, поджидая их в театре и по дороге на репетиции, осыпая кареты подарками, букетами, фруктами и конфетами. Явление приобрело такой оборот, что сам великий князь Михаил Павлович объявил приказ об аресте тех, кто преследует учениц, но и это не имело успеха: что такое приказ, когда речь идет о чувствах, когда среди поклонников в свое время были замечены такие пылкие и великие личности, как Михаил Юрьевич Лермонтов и Александр Сергеевич Пушкин, а фуэте выпускницы Театральной школы Матильды Кшесинской вскружило голову самому Николаю Второму.

Кунсткамера

— Куда летом поедешь?

— К маме.

— Ты счастливый человек. У тебя есть

мама.

Последние ночи как-то не спалось. Не давали покоя индийские боги. В течение нескольких дней я копал историю Петербурга, пытаясь понять, в какую историю могли они попасть. Разгадка была проста: боги были не индийские, а индейские. Видимо, Анна не хотела меня в это вмешивать и решила максимально усложнить задание.

В итоге я нашел их в неприметном дворике Кунсткамеры. Как оказалось, именно там встречаются молодые люди для откровенных разговоров. Суровыми и грозными богами оказались гипсовые слепки с древних скульптур в долине Сан-Августин. Там по всей ее территории разбросано несколько сотен каменных изваяний, и некоторые имеют высоту до пяти метров. Они охраняли гробницы умерших вождей. Во дворе Кунсткамеры вокруг разбитой клумбы стоят семь молчаливых истуканов, покрываясь мхом и темнея от питерской сырости. По преданию, здесь нельзя говорить неправду, иначе последует кара. Именно поэтому многие приводят сюда возлюбленных, чтобы узнать правду о взаимности чувств.

— Ну, рассказывай, — сказал я Анне, когда она всматривалась в совсем неприветливые глаза богов.

— А ты быстро нашел. Ты знаешь, что у них даже есть имена. Вот этого зовут Тескатлипока, что значит «курящееся зеркало», это бог ночи, холода и колдовства, — поежилась Анна. — А вот тот — Шипе-Тотек, бог сева и весеннего цветения, его все называют Шапито.

— Ты мне зубы не заговаривай, — постарался я быть решительным. — Тем более здесь нельзя, боги рассердятся.

— У меня мама болеет.

— Вот как, — тоже невербально обратился я к индейскому богу ночи. — Я могу чем-нибудь помочь?

— Нет. Необходимо ее отправлять на лечение за границу. В общем, нужны огромные средства.

— А сколько?

— Много, мой мальчик, очень много, — вдруг очень взрослой стала Анна.

Я достал нож, подошел к идолу и полоснул палец. Теплая струйка крови потекла по коже. Я поднес палец к идолу. Кровь стала падать на его руки.

— Ты с ума сошел.

— Нет. Говорят, у одного академика из Кунсткамеры болела мать. Уже отчаявшись, академик пришел просить помощи у заморских божков, разрезал палец и окропил кровью одну статую. Мать скоро пошла на поправку.

— Не мать, а сын.

— Да какая разница.

— Большая. Ты не понимаешь, нужна очень большая сумма. Давай сюда руку, — достала она из сумочки пластырь. Я протянул ей окровавленную руку. Анна мастерски налепила пластырь.

— Какие у тебя руки, — стала Анна ощупывать мозоли на моих ладонях. — Откуда это?

— Рисую много.

— Здесь врать нельзя. Колись.

— Ничего особенного. Вагоны разгружаю по ночам. Так что деньги будут, не волнуйся. Все будет хорошо, вот увидишь.

— Будет, будет, — обняла она меня. — Какой же ты дурачок. Нет, не дурачок — романтик. Давай я расскажу тебе еще одну сказочку про них. Однажды каменных идолов решили переместить в другое место. Боги разгневались, и на следующий день все деревья вокруг завяли, а птицы улетели. Тогда нашелся один сильный и благородный юноша, который вернул под покровом ночи все скульптуры на их прежнее место. И уже на рассвете во дворике вновь зашумела листва и запели птицы.

Михайловский сад

— С другими всегда было проще, чем с

тобой.

— Чем проще?

— Я их не любил.

— Купить билет, поехать в Питер, обязательно с кем-нибудь познакомишься… Как это знакомо. — Я многозначительно посмотрел на Анну. Анна опустила глаза, взгляд разбился об Исаакиевскую площадь.

— Значит, они тоже в Питере познакомились?

— Да. Они встретились в тысяча восемьсот девяностом году на обеде после выпускного спектакля балерины в Императорском театральном училище, только тогда Николай Второй был просто Николаем, наследником российского престола. Вспыхнул роман.

— После плотного обеда полагается поспать, — улыбнулся я.

— Как низко.

— Но с высоты птичьего полета, — взглянул я вниз, балансируя на краю антипатии.

— Вспыхнул не сразу. Кшесинская начала искать встреч с цесаревичем, прогуливаясь в местах, где могла с ним как бы случайно столкнуться.

— Интересно, где такое место, где можно было случайно встретить наследника?

— В саду. В Летнем, Михайловском саду или в Александровском.

— Сейчас такого даже не представить. Схожу-ка в парк, может, с президентом встречусь. Покручу ему фуэте.

— Больно надо, — обиделась Анна на фуэте, но продолжила: — После начала летнего театрального сезона в Красном Селе Матильде удалось обратить на себя внимание наследника. Он стал замечать ее на сцене и признавал, что она ему положительно нравится. Николай посещал все спектакли балерины в Мариинском театре и приобрел для танцовщицы дом восемнадцать на Английском проспекте, здесь, недалеко — показала Анна рукой в сторону Благовещенского моста. — Там они и встречались. Роман был страстный, пылкий и достаточно короткий. В тысяча восемьсот девяносто четвертом году все встало на свои места, когда стало известно о помолвке императора. Слуги стали крысами, карета превратилась в тыкву, а принцесса — снова в Золушку.

— Купить билет, уехать из Питера, обязательно встретишь кого-нибудь еще, — иронизировал я. — Только Питер будет сидеть под кожей.

— Матильда действительно хотела уехать из этого города.

— И что?

— Осталась.