18+
  • Развлечения
  • Искусство
Искусство

4 российских художника, которые создают арт-мемы — от деревянного Нотр Дама до «эмоджи» из глины

В условиях самоизоляции и закрытых галерей главным искусством становится мем. Вместо скоропортящихся от интервент-ноунеймов редактор рубрики «Искусство» «Собака.ru» Генералова Александра собрала мемы на века от петербургских и московских художников — вырубленные топором и сложенные из магнитной азбуки. Бонус: размышления арт-мемологов о работе во время пандемии.

Алина Глазун. Фото: Олег Каменских. Платье, ремень, босоножки Maje

Алина Глазун. Фото: Олег Каменских. Платье, ремень, босоножки Maje

Алина Глазун

Художница складывает свои парадоксальные мем-объекты из фишек игры «скрэббл» или «эрудит» и найденных на барахолках деталей — кисточек от штор, леопардового меха и хрустальных бусинок.

Как я выбираю слова? Во-первых, важно, как слово выглядит: мы видим слова, мы читаем слова глазами, у каждого слова есть свой узор, визуальный образ. Во-вторых, мы проговариваем слова, смакуем их на языке: я ищу слова, которые должны быть «приятны во рту». Помните, Гумберт Гумберт у Набо­кова описывает, что имя «Лолита» очень приятно произносить? И только на третьем месте — смысл, вернее даже, поле устойчивых коннотаций. Например, одно из моих любимых слов — это «больно». Его рисунок хочется разглядывать бесконечно долго, и его удивительно приятно «рассасывать» во рту, хотя значение этого слова уверенно негативное. Помещая слово в определенный визуальный контекст, ты обнуляешь его фиксированный смысл, опустошаешь, потрошишь, и в конце концов слово освобождается. Происходит своеобразная трансгрессия. Неприметное слово «ветерок», попадая на черный бархат, внезапно вырастает до чего-то необъятного, монументального, патетичного.

«Без названия». 2019. MYTH Gallery

«Без названия». 2019. MYTH Gallery

Я, кстати, вообще люблю работать со словами с уменьшительно-ласкательными суффиксами: они придают красивую зловещесть. Возьмем слово «страшно» — это куда более конкретная, определенная и понятная ситуация, чем «страшновато». Сначала кажется, что это звучит мягко, но на самом деле «страшновато» — это та неартикулированная жуть, которая тебя постепенно обволакивает, пробирается тебе под кожу, ты ее чувствуешь, но назвать не можешь. В итоге неопределенное «страшновато» оказывается значительно более пугающим состоянием, чем конкретное «страшно».

Я люблю мемы. Каждый день перекидываюсь ими со своей мамой. Бессвязность или рассинхронизация текста и изображения, которые создают поле высокого напряжения, — мы все это интуитивно одинаково считываем, — это большое достоинство мема. Я тоже с чем-то таким работаю, но для меня важно сохранить максимальную абстрактность, не свалиться в каламбур или «пьесу на тезис» как это часто бывает и с мемами, и с работами художников.

Однажды у меня брали интервью и сообщили: у вас такие мемоёмкие работы! Я никогда об этом не думала, но слово мне понравилось. В целом и весь московский концептуализм очень «мемоёмкий»: вот смотрим на рисунок Ильи Кабакова — там зайчик с морковкой и надпись «***» — вполне себе мемно. Кстати у меня тоже есть работа с веселым зайчиком, а под ним — слово «мразь». На ярмарке viennасontemporary 10-летний мальчик уговорил своего папу ее купить — по-моему, это успех.

Без названия. MYTH Gallery

Без названия. MYTH Gallery

«Без названия». 2019. Частная коллекция

«Без названия». 2019. Частная коллекция

 

Мне часто говорят, что мои работы — про тотальную разобщенность, отчужденность, обреченность коммуникации: «Никто никого не узнал», «Все разминулись», «Упустил», «Мимо», «Проиграл». Но когда я слово «проиграл» превращаю в блестящий орден со звездой, то появляется какая-то патетика и приподнятость духа, все пораженческие ассоциации мгновенно исчезают. Все мои работы имеют ауру оптимизма, радости и счастливого будущего. Даже если на них написано «Конец». Счастливый конец света. Меня очень привлекают образы на­двигающегося апокалипсиса: красивый микс хрупкости, неизбежности, торжественности и возвышенности момента. Конец света превращается в своеобразный праздник. Этот образ часто кочует по моим работам: совсем недавно я делала инсталляцию с гирляндой из флажков «Ничего не осталось», а полтора года назад у меня даже была выставка под названием «Все умрут, а я — изумруд». Мир может закончиться фееричным метеоритом из «Меланхолии» фон Триера, яркой кометой, промелькнувшей в небе, из «Осадного положения» Камю, а может — тихо, «не вспышкой, но всхлипом», как в «Полых людях» Томаса Стернза Элиота, не угадаешь, и в этом тоже есть азарт.

«Искусствоведческое образование полностью определило мой образ мысли и жизни, ценности, привычки, способы получения удовольствия. Иногда мне кажется

«Искусствоведческое образование полностью определило мой образ мысли и жизни, ценности, привычки, способы получения удовольствия. Иногда мне кажется, что я живу ради того, чтобы разглядывать деталечки фресок и картин»

 

Сейчас мы живем в очень напряженной ситуации, кажется, что человек, вопреки стремительному прогрессу, внезапно стал уязвимым. Бушующая эпидемия уносит жизни людей, возрастает энтропия паники и тревоги. Мне кажется, в этом есть и позитивное созидательное начало. Возможно, пора сменить оптику, снизить градус антропо­центризма, отойти от возрожденческого постулата «человек — мера всех вещей». Возможно, миру нужно обновление, и не факт, что ему нужен человек. Возможно, приближается момент, когда мы должны уступить место каким-то новым формам жизни. Это очень волнительно и прекрасно.

О жизни и работе в самоизоляции

Карантинный режим несильно изменил мою жизнь. Я чувствую себя вполне комфортно, я и в «обычной жизни» не хожу по барам, не купаюсь в море и очень дозировано общаюсь с людьми, поэтому все эти переживания которыми завалена френдлента в соцсетях я разделить не могу. Основной фокус моего дискомфорта — закрытые музеи, закрытые спортивные учреждения и, конечно же, закрытые границы. Хотя даже в закрытых границах сейчас можно попытаться разглядеть что-то положительное: например, отмена или перенос крупных художественный мероприятий на которые я собиралась (Арт Базель, Рижская Биеннале, Архитектурная Биеннале в Венеции, Манифеста в Марселе и тому подобное) хорошо резонирует с усложнившейся финансовой ситуацией. 
Карантин спровоцировал большой урожай онлайн проектов. Здорово, что люди не теряют интерес к искусству и открыты новым форматам и формам, но мне все эти онлайн истории неочень интересны. То, что я люблю в искусстве, то что для меня жизненноважно в искусстве, — это опыт присутствия, опыт переживания чуда, акт веры, катарсис, трансгрессия. Онлайн такое не работает. 

Нестор Энгельке

Архитектор по образованию и участник самой яркой арт-группы Петербурга «Север-7» живописи предпочитает древопись, которую применяет к хрестоматийным литературным и общекультурным сюжетам.

У меня есть работа — деревянный Собор Парижской Богоматери, только называется он «Нотр-Дам де Кунстхалле нумер зибен». Я давно думал вырубить Нотр-Дам, я архитектор и меня увлекает идея личной архитектуры, которую ты можешь создать своими руками. А потом в соборе случился пожар, и этот объект приобрел новый смысл — он оказался своеобразным предсказанием. Я показывал его на ярмарке Da!Moscow, и даже были мысли на эту тему — что это набор для розжига костра. На ярмарке в Майами один художник съел банан Маурицио Кателлана, который купили за сколько-то там тысяч долларов. По этому поводу я шутил, что было бы здорово, если бы этот собор кто-нибудь поджег. Сейчас деревянный Нотр-Дам стоит недалеко от Суздаля — там находится как раз один из лучших памятников русской архитектуры, который был создан в те же года, что и парижский собор. Это церковь Покрова на Нерли. Он стоит в чистом поле, людей там нет, никто не ходит — и это добавляет абсурда.

«Нотр-Дам де Кунстхалле нумер зибен на Нерли». 2019. Галерея OVCHARENKO

«Нотр-Дам де Кунстхалле нумер зибен на Нерли». 2019. Галерея OVCHARENKO

 

Я люблю работать с «топорными» темами, а так как я в прямом смысле вырубаю картины топором — получаются своего рода мемы. Например, портрет Пушкина — он висит в каждом школьном кабинете литературы, поэтому даже в таком древописном изводе черты поэта мгновенно считываются. Когда я «срубил» топором Достоевского, то не ожидал, что мне напишут много людей, которых этот образ зацепил, — так, наверное, мемы и работают. В итоге портрет купил московский барбершоп, который находится в доме, где жил писатель. У меня есть серия-переосмысление и стеб над классическими живописными сюжетами — «Даная» Рембрандта, например. Вырубленный топором контур России — про суровость нашей страны. В этих работах не надо ничего объяснять — все сразу понятно.

«Самая подробная деревянная карта России 2019 года». 2019. Галерея OVCHARENKO

«Самая подробная деревянная карта России 2019 года». 2019. Галерея OVCHARENKO

 

«Топорный портрет Ф. М. Достоевского». 2019. Галерея OVCHARENKO

«Топорный портрет Ф. М. Достоевского». 2019. Галерея OVCHARENKO

 

Если произведение искусства построено на топорной мемности — оно очень скоро забудется. Делать деревянный рулон туалетной бумаги я не буду, хотя у меня в мастер­ской есть парочка подходящих пеньков. Когда происходит какой-то кризис или катаклизм — все вокруг только об этом и говорят, но пройдет три месяца — и что останется? Важно понимать: хотя художник не живет сам по себе, он находится в диалоге с реальностью, но не работает на нее. Все реагируют по разному, но лично я не хочу себе изменять и буду делать то, что делаю. Главное, чтобы рубилка работала.

Об арт-среде во время пандемии

Наблюдая из своего окна за обстановкой в арт-среде почти два месяца, мне показалось, что искусство в интернет-пространстве получило очень много внимания. Много виртуальных площадок в соцсетях для художников и коллекционеров, где  можно приобрести работы, например. Интернет-аукционы вообще каждую неделю проходят — их куча. Все активизировались ещё больше чем было до пандемии.

Максим Свищёв. Фото: Олег Каменских. Комбинезон Six One Six

Максим Свищёв. Фото: Олег Каменских. Комбинезон Six One Six

 

Максим Свищёв

Мультимедиа-художник занимался видеоартом, создавал масштабные надувные скульптуры, а сейчас решительно расчищает свалку информационного мусора. Начинает, как и положено, с себя.

Как-то я наткнулся на альбом с японскими театральными масками — они символизируют разных демонов и человеческие эмоции — гнев, страх, злобу, обиду, жадность. У меня сразу промелькнула мысль — это же эмодзи, которыми мы все пользуемся в мессенджерах! Это гениальный образ — сейчас все люди подвешены, как марионетки, на спектре одинаковых смайликов, подчиняются этим мигающим рожицам и из-за этого не чувствуют жизнь. Мне нравится в сказках противопоставление добра и зла: я считаю, что эмоции застилают чистое видение мира, как тучи, закрывающие солнце.

Реакции, которые мы высылаем друг другу в виде улыбок, — это маски, готовые паттерны поведения. С ними удобно и безопасно, но жизнь текучая — она не про шаблон. Смайлики — олицетворение искусственности, неважно, веселые они или грустные. Вокруг этих сюжетов я построил свою последнюю выставку «Краденое солнце», где были вылепленные из полимерной глины смайлы. Я сделал скульптуру ­«Эмодзиныч» — это как Змей-Горыныч, но вместо голов у него эмодзи. Отрубаешь голову — вырастает еще три, так же и с эмоциями — когда борешься с ними, то станет еще хуже.

Из серии «Маски». Полимерная глина. 2019. С выставки «Краденое солнце» в Name Gallery

Из серии «Маски». Полимерная глина. 2019. С выставки «Краденое солнце» в Name Gallery

 

«Солнцеликий». 3D-принтер, ручная покраска. 2019. С выставки «Краденое солнце» в Name Gallery

«Солнцеликий». 3D-принтер, ручная покраска. 2019. С выставки «Краденое солнце» в Name Gallery

 

Сегодня эмоциональный накал достиг уровня Апокалипсиса — самое время остановиться и успокоиться, не время делать выставки, создавать новые работы. Тем более что сейчас у меня заказы отваливаются один за другим. Я когда-то завел инстаграм, чтобы выкладывать туда рендеры своих объемных скульп­тур — «ставил» их на Таймс-сквер и в залы Эрмитажа, а на мой аккаунт подписывались люди от США до Японии. Отчасти это заменило для меня выставочную деятельность и дало чувство взаимодействия с аудиторией. Иногда мне кажется, что мы живем в формате инстаграма — наполняем свою страницу, думая, что если остановится, то нас как будто бы и нет. Это не так. Я с детства считал, что надо постоянно что-то делать, создавать шедевры, к чему-то стремиться, если ты мало работаешь — то не будешь успешным и знаменитым. В итоге я понял, что необходимо просто жить. Остановиться, чтобы почувствовать, куда ты хочешь идти на самом деле.

«Субстанция». 3D-графика, фотомонтаж. 2018. Name Gallery

«Субстанция». 3D-графика, фотомонтаж. 2018. Name Gallery

 

Человечество долго занималось сложными вещами, пора подумать о простых вещах — вспомнить, как улыбаться прохожим, радоваться солнцу, обнимать близких людей. Надо выйти из гонки по созданию и потреблению контента, продукции, идей, гаджетов, развлечений, эмоций. Посмотреть, на что уходит твоя жизнь, и не делать что-либо только из страха и нужды. Я думаю, сейчас подходящее время, чтобы обрести свою целостность и внутреннюю тишину.

О жизни и работе в самоизоляции

Мне трудно говорить про текущее время, потому что я понимаю: люди столкнулись с финансовыми проблемами, проблемами со здоровьем, с кучей страхов. Но для меня это волшебное время: вижу большие изменения во внутреннем ощущение себя и мира. Я очень благодарен этому времени и не готов даже обсуждать это сейчас. Эти месяцы я все время рисовал руками! Раньше большую часть времени работал за компьютером, а тут пастель, карандаши, акварель, все такое. Очень нравится. Изменилось ощущение творчества, так как ушло давление, что делаешь для чего-то: выставки, высказывания. Был момент: кто как отреагирует. Сейчас я сижу и рисую — кайф. Понял, что можно каждый день просто рисовать алое и каждый день делать новое открытие. Не надо ни бюджетов, ни смет, ни концепций, ни согласований. Я почувствовал, как растут деревья. Деревья — медленная жидкость.

Вероника Ивашкевич. Фото: Рита Смагина

Вероника Ивашкевич. Фото: Рита Смагина

Вероника Ивашкевич

Вероника Ивашкевич зарисовывает акварелью простые вещи, а также лукбуки петербургских и мировых брендов — пакет из супермаркета приобретает зловеще-алый окрас, а неоновая балаклава становится смутным объектом желания.

Летом я нашла в дачном шкафу статуэтку из детства и вдруг поняла, как круто могу ее нарисовать. Потом уже не могла остановиться — зарисовала почти все вокруг: от бадминтонной ракетки, специально купленной на Уделке, до обложки первого альбома Земфиры. Осенью меня так вдохновила рекламная кампания Марка Джейкобса, стилизованная Лоттой Волковой, что я сделала две акварели по ее мотивам. Они вошли в большую серию с далматинцами. Но это скорее исключение — я не занимаюсь фэшн-иллюстрацией как жанром, хотя Марк Джейкобс оценил мои старания. Я фиксирую нечто цепляющее, объекты желания — например, неоновая балаклава петербургского бренда M_U_R или розовый плащ 404 Not Found. Сейчас я меньше захожу в интернет, хочется отгородиться от массовой истерии вокруг. Меня искренне радует улучшение экологии во время карантина, но, увы, бессмысленно надеяться на сознательность человечества в будущем — все вернется на круги своя. Больно осознавать свою беспомощность, но не думаю, что мои переживания отразятся на работах: с раннего детства и сейчас моя художественная деятельность — результат эскапизма.

Серия «Далматинцы». 2019

Серия «Далматинцы». 2019

 

Без названия. 2019

Без названия. 2019

 

Я считаю, что художник может сам выбирать, реагировать ему на актуальную повестку или нет. Мемы сами по себе искусство, но они устаревают с огромной скоростью — сегодня смешно, а завтра нет. Например, еще летом я делала проект о ванной комнате и задумала объект в виде туалетной бумаги из ткани с рисунками. Сейчас такая вещь будет выглядеть искусственно притянутой за уши, спекуляцией на горячей теме, хотя я хотела сделать тонкое и многослойное (во всех смыслах) произведение.

Thank you. 2019

Thank you. 2019

 

На днях участница моего любимого музыкального трио Ha•HaBiBi Наташа Ганелина гадала по инстаграму на сборнике Омара Хайяма. Мне выпало: «Жизнь — мгновенье. Вино — от печали бальзам. День прошел беспечально — хвала небесам! Будь доволен тебе предназначенной долей, не пытайся ее переделывать сам». По прошествии пары часов мне разонравился настрой на смирение, и я перегадала себе сама на книге «Гарри Поттер и Кубок огня». «Странно, но в кабинете Дамблдора он чувствовал себя гораздо спокойнее: еще полчаса, и он расскажет директору о своем сне». Это предсказание мне по душе. В ситуации апокалипсиса я буду и дальше работать — тем более что самоизоляция в просторном кабинете — это единственная возможность для меня по-настоящему погрузиться в искусство.

О жизни и работе в самоизоляции

Мне сложно до конца прочувствовать карантин, потому что сейчас я живу в Минске — тут его нет, при необходимости я могу сходить в художественный магазин, в копи-центр. После того, как я переехала в новую квартиру, у меня появилось желание перейти на объем: в принципе это всегда чередуется: когда пропадает интерес к рисованию, я начинаю делать объекты и инсталляции, и через них снова понимаю, что и как хочу нарисовать. Меня вдохновляет белое пространство с высокими потолками, в котором я живу, оно как чистый лист, но при этом есть и белая дверь. За это время у меня появилось предложение от бренда Osome2some: я нарисовала трех героинь в тренчах бренда, поместив их в какое-то недоступное сейчас место. 

Еще до пандемии меня всегда раздражало неумение держать дистанцию и неуважение к личным границам, правда я редко находила единомышленников. Сейчас еще больше бросается в глаза, как люди лезут прямо на тебя в очереди, в магазине, в транспорте — это стало просто невыносимо. Я стараюсь как можно реже ходить в магазин, дышать свежим воздухом на балконе и во дворе, недавно пешком сходила в ботанический сад.

Стиль: Лима Липа
Визаж и волосы: Екатерина Иванова
Ассистент: Елизавета Жеребцова

Люди:

Комментарии (0)

Купить журнал:

Выберите проект: