В Казани состоялась встреча с Николаем Сванидзе, журналистом, историком, профессором и заведующим кафедрой журналистики Института Массмедиа РГГУ. Организатором мероприятия выступил журнал «КЗН.Собака.ru». В выступлении гость рассказал о своих взглядах на актуальные российские проблемы: ситуация в Сирии и с Надеждой Савченко, экономический и политический кризис в стране. В завершении Николай Сванидзе поделился своими соображениями по поводу будущего развития событий. Приводим текст выступления полностью.
Я не политик, не состою ни в какой партии, и ничего не агитирую, и ни к чему не призываю. Хотя, конечно, я говорю о тех вещах и ценностях, которые мне близки. Поэтому то, что я буду сегодня говорить, – это не политическая лекция. Просто я попробую поделиться с вами какими-то своими соображениями.
Ситуация с Сирией
Самое интересное событие последнего времени, на мой взгляд, — это то, что президент Путин объявил о выводе основной части нашего воинского контингента из Сирии. Что это значит? Я, вообще, не большой любитель хвалить власть, потому что считаю, что и без меня найдутся желающие ее хвалить. Но в данном случае то, что случилось, очень благоприятно, потому что вывод контингента означает, что есть какая-то гарантия, что у нас не будет серьезных столкновений с кем-то, кроме террористов. Был большой риск войны с Турцией. Теперь он минимизирован. Был риск столкновения с силами Саудовской Аравии. В данном случае они с Турцией союзники. Он тоже минимизирован. Был риск, что мы втягиваемся в какую-то ситуацию, чреватую повтором Афганистана. Эта война, надеюсь, теперь не произойдет. Минусов в этом решении не вижу.
Президент встречался с министром обороны Шойгу и сказал, что главные задачи выполнены. Если главные задачи выполнены, а ИГИЛ не разгромлен, значит, мы делаем выводы, что главной задачей был не разгром ИГИЛ. Но мы об этом догадались давно. С ИГИЛом мы воюем – это несомненно и правильно. Но разгромить его такими силами за ограниченный промежуток времени нельзя — и американцам не удалось, и у нас не могло получиться. Главная задача была помочь Башару Асаду, президенту Сирии. Мы ему помогли. Мы его укрепили, и теперь речи о том, что он будет свергнут вооруженным путем, не идет. Он там на какое-то время остается. Но то, что мы ушли, означает, что он не будет больше нами вертеть. Выбран очень удачный момент выхода из Сирии, потому что сейчас перемирие, которое может быть нарушено как силами, скажем, саудитов и турок, так и силами Башара Асада. А он пытался в последнее время, очевидно, втянуть нас в большую войну. Потому что когда он понял, что выживает, он начал наступать и дошел почти до турецкой границы. Здесь, повторяю, возник риск нашего столкновения с турками. Поэтому правильно, что вышли. Что будет дальше с Сирией – неизвестно.
О ситуации с Надеждой Савченко
Вторая важная новость этой неделе. Это ситуация с украинской летчицей Надеждой Савченко. Я не собираюсь ее ни осуждать, ни защищать. Я не суд. Ее судят в городе Донецке Ростовской области и 21-22 марта огласят приговор. Что бы я ни говорил в своих интервью, на судьбе Савченко это никак не отразится. Поэтому я говорю то, что, как мне кажется, имеет отношение к нашим российским перспективам в связи с Надеждой Савченко. Вы знаете, из-за чего там весь сыр-бор. Она летчица, она добровольцем пошла на украинскую военную службу и сейчас обвиняется в том, что она летом 2014 года была наводчицей (корректировщицей минометного огня) при гибели российских журналистов, моих коллег с телеканала «Россия». Ее обвиняют в этом, обвиняют, соответственно, в военных преступлениях, иначе не имели бы права ее судить, ее обвиняют в том, что она нелегально перешла российскую границу, где и была схвачена.
Ее сторонники, или наши оппоненты, говорят другое: она никого не убивала , потому что уже час с момента гибели наших журналистов она была в плену у луганских ополченцев, которые ее схватили и потом сдали сотрудникам федеральной службы безопасности и в багажнике автомобиля перевезли ее на российскую территорию. То есть она не пересекала границу, ее перевезли. И, соответственно, она не преступница, и мы не имеем права ее судить. Есть другой вариант: она, как военнослужащая, является военнопленной, и мы должны ее обменять в соответствии с минскими договоренностями. Вот такой диалог, который не имеет завершения. Дальше я вам скажу о том, что это означает для нас в перспективе. Это означает очень важные вещи. Савченко — женщина в плену. Она женщина, которая объявила голодовку и не так давно голодала всухую. Сухая голодовка – это 10 дней, будь ты хоть чемпион мира по восточным единоборствам, человеческий организм больше не выдерживает. Потом были некоторые обстоятельства, и она заменила сухую голодовку на обычную, стала пить воду. Это длится дольше, но, тем не менее, каждый день не способствует здоровью. Кроме того это не способствует улучшению нашего положения в мире, потому что, еще раз повторяю, в глазах всего мира она – женщина в российском плену, которая объявила в тюрьме голодовку, а ее держат в этой тюрьме неизвестно за что. У суда доказательств ее вины не так много — пока что из того, что я видел.
К российскому суду доверие не очень высокое и в мире, и внутри страны. Поэтому, чем бы ни завершился суд, на пользу российскому образу в мире это не пойдет. Следовательно, анализ, который я вам предлагаю: держать ее у нас невыгодно, оправдать невозможно, помиловать ее президент не может — нельзя помиловать украинскую военнослужащую. Остается только вариант обмена. Мой прогноз: Савченко обвинят. Ее осудят – обвинение требует для нее 23 лет. Но мы понимаем, что она не будет сидеть, потому что каждая неделя ее отсидки усиливает пропагандистский огонь по России со всех сторон. Она как горячий камень, который жжет нам руки. Придется избавляться. Единственный способ избавиться – это обменять. На кого? Я думаю, ни на кого персонально, это будет обмен всех на всех. Савченко будет осуждена, получит, скорее всего, свои 23 года, после чего ее обменяют. Или это будет обмен всех на всех, или ее попытаются обменять на отмену санкций. Это вряд ли получится, потому что на это западные страны тоже не пойдут. Это мой прогноз. Я здесь не говорю, хорошо или плохо, кто прав и кто не прав, я не называю ее ни героиней, ни фанатичкой. В глазах украинского народа и значительной части мира она идет на украинскую Жанну д'Арк, которую тоже судили и в итоге сожгли. Англичане считали ее ведьмой, а французы считали и считают ее героиней французского народа. Она идет на такую украинскую Зою Космодемьянскую, если угодно. И как мы к ней ни относимся – ее обменяют, и она станет крупным украинским политиком. Я думаю, что Петр Алексеевич Порошенко, президент Украины, уже сейчас ее боится. Потому что уже сегодня его популярность с ее популярностью уже не сопоставима.
О причинах кризиса в России
У нас кризис, и кризис глубокий. Я вам глаза не открою. Дошел он до дна или нет – не знаю. Неприятная специфика этого кризиса состоит для нас в том, что он нециклический. Капитализму свойственны циклические кризисы, которые идут на пользу. Они сушат экономику в стране, в которой это происходит, и она потом выстреливает вверх. Циклический кризис – это отступление перед прыжком. У нас не то. И у нас не кризис, который связан с внешними обстоятельствами. Наш кризис – это не следствие санкций и нашей экономической изоляции, хотя определенная связь есть.
Главная причина кризиса структурна. Это отмечают все серьезные экономисты. Скажу вам, что я не экономист, поэтому со мной спорить об экономике достаточно бессмысленно. В том, что касается экономики, которую я знаю на уровне изучения политэкономики на факультете истории Московского государственного университета, я говорю о том, что я читаю у других людей, читаю вдумчиво. Позицию излагаю не свою – просто на уровне здравого смысла. Кризис начался у нас в 2012 году. Санкции начались только после Крыма в 2014 году. А первые признаки кризиса начались раньше, когда у нас замедлилось развитие. При том, что цены на нефть были фантастические – $100 за баррель. Сейчас бочка нефти стоит в районе 38. Тогда она была за сотню, и все равно появились первые признаки кризиса. Это связано с рядом причин внутреннего свойства. С монополизацией экономики. Мы так и не слезли с энергетической иглы. Есть некоторые цифры, которые на самом деле производят впечатление (во всяком случае, на меня): у нас минеральные ресурсы, большая часть из которых — нефть и газ, составляли в 2000 году 50,8% нашего экспорта, то есть половину. В 2014 году – 74%. То есть мы не слезли с иглы, мы на нее сели окончательно. Это зависимость от энергетики, а цены на нефть по объективным причинам меняются. Все опытные экономисты говорят о том, что цены на нефть спрогнозировать невозможно. Тот, кто пытается это сделать, – жулик. Это как спрогнозировать погоду в следующем году.
Вторая причина - слабые позиции мелкого и среднего бизнеса, который во всех развитых странах играет решающую роль в развитии экономики. У нас крупный бизнес, в основном, связанный с государством, так или иначе аффилирован им, – это и есть монополизация. И, наконец, существуют чисто политические причины. У нас странно работает суд, который не защищает частную собственность, у нас нет гарантии частной собственности, и, соответственно, люди боятся вкладываться в предпринимательство. Потому что неизвестно, кому достанется то, во что они вкладываются. Завтра кто-нибудь придет и отнимет.
Кроме того, сейчас в кризис вкладываются временные и субъективные факторы, связанные с изоляцией нашей страны. В изоляции ничего хорошего нет. Нельзя быть в мировом масштабе Робинзоном Крузо. В мире существует разделение труда. Ни одна страна, ни Китай, ни Штаты, не обеспечивает сама себя. Это невозможно. И мы не можем сами себя обеспечивать. Изоляция привела к некоторым неприятным последствиям. Выиграли только сельскохозяйственные производители. За счет нас с вами, потому что в отсутствие конкуренции они стали продавать продукты, не повышая качество, по завышенной цене. А у потребителей не выбора. Если два человека делают ботинки и конкурируют друг с другом, покупатель всегда может выбрать, у кого покупать. Если ботинки продает один человек, он не будет стараться делать их лучше. То же самое у нас сейчас с сельскохозяйственным производством. Классический пример – это сыр.
Также мы оказались задвинуты из центра мирового производства на его периферию. Это касается производства технологий и инвестиций. Резко снизился уровень инвестиций в нашу экономику. Короче говоря, у нас нет денег. Нефть и газ стоят дешево и в нас не инвестируют. Поэтому у нас нет наличных денег. Кроме того, мы под санкциями, поэтому нам не дают технологий. Я вам скажу две вещи по поводу последнего. На мировом рынке наукоемкого производства наша страна имеет 0,4%. Израиль со своими 5 млн населения – 1,5%, Сингапур – 7%, США – 25%, Европейский союз – 35%. А у нас 0,4%.
Сразу в нескольких областях, а именно: станкостроение, тяжелое машиностроение, пищевая промышленность, фармацевтика – мы на 80-90% зависим от импорта технологий. Это все об экономике и нашем кризисе. Наше отношение, как принято говорить в последнее время, с нашими партнерами — с Евросоюзом и США — в экономической области примерно такое: у нас 1,5-2% мирового экономического производства, у США и Евросоюза специалисты оценивают примерно в 44%.
Кроме того, есть еще один фактор, который не делает ситуацию легче. В последнее время у нас наблюдается спад потребительской активности. За 2015 год зарплата по стране упала примерно на 9,5% в реальных деньгах. По прогнозам, в 2016 году упадет еще на 5-6%. Это значит снижение потребительского спроса населения, мы меньше покупаем у государства. Всего – услуг, вещей, продуктов питания. Без покупателей государство не имеет возможности больше производить.
Для того, чтобы выправить экономическую ситуацию, нужно сразу несколько разноуровневых факторов. Первое – это выход из-под санкций. С самого начала мы привыкли с насмешкой относиться к санкциям. Но это не чушь. Нужно исправить ситуацию с нашими институтами, в частности, с судом.
О политических институтах в России
У нас есть двухпалатный парламент. Нижняя палата — Госдума Российской Федерации, верхняя палата – Совет Федерации Федерального Собрания Российской Федерации. Можно ли сказать, что этот парламент работает, как должен работать парламент по Конституции страны? Я буду говорить аккуратно: на мой взгляд, полной уверенности в том, что парламент у нас независим от исполнительной власти нет. Второй институт – суд, о котором я уже сказал. Есть у нас доверие к суду и уверенность, что он все решит по закону? Я член Совета по правам человека при президенте России, мне приходилось бывать на судебных заседаниях. Я видел, как это происходит. Когда какие-то доказательства принимаются, а какие-то отметаются и даже не рассматриваются абсолютно без мотивации своих действий. То есть у нас есть институты, которые обозначены в Конституции, но действуют из них только названия. Это картонные институты.
Есть институт выборов. Я хожу на выборы, но не могу сказать, что я получаю от этого полное удовлетворение. Но уверены ли вы, что выборы проходят так, как они должны проходить? Я имею в виду даже не подсчет голосов. Недавно ушел председатель Центризбиркома, будет новый. Я надеюсь, что это будет Элла Панфилова, нынешний уполномоченный по правам человека. Очень честный, решительный и порядочный человек. Спасет это ситуацию? Нет. Она будет честно считать или, скажем так, сделает все, чтобы честно считали. Но выборы – это не только подсчет голосов. Выборы – это избирательная кампания, в которой все кандидаты должны быть представлены честно и справедливо. В частности, на телевидении по времени, характеру этого представительства. Не может быть, чтобы одному рукоплескали, а над другим хихикали.
Институт прессы. Вчера я участвовал на заседании Совета по правам человека по региональной прессе. Я профессиональный журналист с огромным опытом и огромным количеством произведенного профессионального материала. Но сейчас пресса играет своеобразную роль. Она в первую очередь должна информировать и быть связующим звеном между обществом и властью. У нас не так. А служит, на мой взгляд, очень верным, близким и хорошо оплачиваемым помощником власти. Этим она оказывает власти дурную услугу. Я хочу, чтобы власть сама это поняла. Пока не понимает. У нас нет прессы в истинном значении этого слова.
У нас работает только институт президентства. И этот институт у нас работает, несомненно. Работает хорошо и эффективно, но у нас работает не просто институт президентской власти, а институт президентской власти президента Владимира Владимировича Путина. А президент Путин Владимир Владимирович, как и все присутствующие в этом зале, конечен, как и любое белковое соединение. Все живые люди смертны. Значит, должен быть еще один институт – институт перехода власти. Его у нас нет. Мы только что говорили о выборах. По Конституции Россия — республика. Бывает еще монархия, где с переходом власти все было в порядке. Король умер, да здравствует король.
Другой способ - регулярные выборы. Например, как в США, любим мы их или нет. Там сейчас предвыборная кампания, и я не знаю ни одного человека, который мог бы предсказать, кто станет президентом США. Никто не знает. Можно гадать и делать ставки, но железно спрогнозировать нельзя. И Барак Обама не может выдвигаться на следующий срок – он два срока отсидел. Кто у нас будет президентом через 10 лет? Как совершится переход власти, если, скажем, наш нынешний президент по состоянию здоровья, по нежеланию или каким-то другим причинам уже не будет оставаться нашим президентом? Мы кого-нибудь выберем. Кого? Откуда возьмется тот, кого мы выберем? Нам его Путин представит.
О стабильности и рейтинге президента
Переход власти в России непредсказуем и это грозит нестабильностью. В ситуации, которая у нас сейчас существует, есть один фактор, и вас удивит моя позиция по этому фактору. Статистика противостоит социологии. Наша экономическая статистика на данный момент плохая, ситуация с институтами государственной власти, как мы видим, проблемная. А социология — все, что касается нашего президента Путина Владимира Владимировича, — очень хорошая. У него стабильно очень высокий рейтинг. Я больше всего боюсь, что его рейтинг упадет. Это, казалось бы, не вяжется с тем, что я вам сейчас говорил. На самом деле - вяжется. Я вам сказал, что больше всего боюсь нестабильности. Я, как профессиональный историк, смертельно боюсь революции. Я смертельно боюсь всевозможных непредсказуемых брожений, которые чреваты большой кровью. Чем хороши институты, которые у нас не работают? Они стабилизируют ситуацию. Это то, что в системе английского права называется системой сдержек и противовесов. Парламент, исполнительная власть, суд уравновешивают друг друга. Верхние и нижние палаты парламента уравновешивают друг друга. Все это система равновесия. Федеральная и региональная власть уравновешивают друг друга. У нас все вручную и потому единственный стабилизирующий фактор - рейтинг президента Путина. Плохо, что это единственный стабилизирующий фактор. И что президент Путин – это не институт, это живой человек. Но повторяю еще раз, в моих интересах, как я считаю, чтобы его рейтинг как можно дольше оставался высоким. Взамен ничего нет, поскольку никакие институты в ближайшее время не собираются начать работать. Я повторяю еще раз, я заинтересован в том, чтобы он работал как можно дольше, дай бог здоровья президенту Путину. В данной ситуации — независимо от отношения к нему и к его политике.
О настроении народа
Как говорят социологи, у людей усиливается депрессия. Это минус. Не усиливается агрессия – это плюс. То есть не усиливается желание выходить на площадь и крушить Кремлевскую стену. Но неверие в завтрашний день усиливается. Гарантий, что одно не перейдет в другое, нет. За последние годы доверие населения к государству повысилось. Потому что есть пропаганда. Но одновременно с доверием к государству понижается доверие к самому себе. А это самое важное. Вы знаете, Петр Столыпин, один из моих любимых государственных деятелей, сказал: «Величие страны не в жиреющем государстве, а в богатеющем населении».Так вот, население сейчас не богатеет, а беднеет, от этого усиливается депрессия, и от этого усиливается вера в то, что государство поможет и спасет. А государство – это Путин. Поэтому вера в него высока. Что будет, когда народ увидит, что государство не решает его проблемы и не может решить и что свои проблемы он должен решать сам? А он уже не готов к этому, потому что он доверился государству. Он не верит в бизнес — в бизнесе все ворье, он не верит в общественные институты. Он верит только в государственную систему и одного человека, который ее возглавляет. Что будет народ постигнет разочарование? Это опасно.
Три прогноза на будущее
Я думаю,в обозримом будущем не будет происходить ничего. Но есть несколько сценариев. Один очень тяжелый: окончательное закручивание гаек. Для того, чтобы отвлечь наше внимание от внутренних дел, будет привлекаться повышенное внимание к международной ситуации. Для этого нужна повышенная международная активность, что чревато конфликтами. Посмотрите, сколько у нас в последнее время конфликтов. Если рассмотреть, с какими странами мы в хороших отношениях, с какими — в союзнических и с какими — в плохих, то получится, что в союзнических практически ни с кем, в хороших много с кем, в плохих — еще больше. Если вы придете домой, откроете географическую карту и посмотрите, кто нас окружает и в каких мы отношениях с соседями, мало не покажется. Даже Китай. Это, в общем, фантастический наш «союзник». Его торгово-экономические отношения с Западом многократно превышают торгово-экономические отношения с нами. Значит, интересы у него не здесь, а там. Если мы будем демонстрировать активность, которая может кончиться серьезными конфликтами, это плохой сценарий. С Турцией почти так и произошло. Неважно, кто был виноват. Турки подбили самолет. Эрдоган совершенно никакой симпатии не вызывает. Но мы еще несколько месяцев назад были друзьями. Эрдоган приезжал в Москву открывать Соборную мечеть. Он был нашим лучшим другом из всех соседей. Когда мы говорили о повороте на Восток, мы имели в виду Китай и Эрдогана. Я думаю этот сценарий не произойдет. Об этом свидетельствует решение о выводе контингента из Сирии. Это разумно.
Второй вариант диаметрально противоположный. Вдруг схватятся за голову и скажут: «Ну что же мы наделали, со всеми рассобачились, думали больше о международной политике, а не о внутренней. Нафига нам нужна эта изоляция? Нет, так не пойдет. Мы будем проводить реформы, настоящие выборы, мы будем проводить настоящий суд, как в конце XIX века после реформы Александра II. У нас будет настоящая пресса, которая не будет подчиняться региональному или федеральному центру». Это был бы неплохой вариант, правда, он будет чреват серьезным потрясениям. Любой резкий поворот, даже в хорошую сторону, чреват серьезными потрясениями. Поэтому этот вариант тоже не подходит.
Третий вариант мне представляется разумным. Мы не пойдем ни по какому пути и будем продолжать то, что делается сейчас. За счет очень большой, серьезной инерции нашей огромной страны это может продолжаться долго. А потом будь что будет. На ближайшие годы, я думаю, все будет более-менее спокойно. Стабилизируется ситуация с экономикой, хорошо жить не будем, плохо тоже – вот примерно как сейчас. Может быть, чуть похуже. Это не плохо, я готов сказать, что так хорошо никогда не жили. Если вспоминать Советский Союз, вы знаете, там ведь люди с голоду умирали. Когда вспоминаем репрессии, думаем, что они касаются только тех, кому подписали на расстрел. Крестьяне миллионами с голоду умирали, – это что, не репрессии? Сейчас, слава богу, есть что поесть, есть что попить. Все на машинах ездят, которые являются не предметом роскоши, а средством передвижения. Если сравнивать с нашей историей, это очень неплохо. Поэтому все те достаточно тяжелые вещи, которые мы обсуждаем, только относительно тяжелые. Просто хотелось бы, чтобы было лучше.
Фото: Владимир Нефедов
Комментарии (0)