Маскарады в Филармонии и фавориты в Аничковом дворце: пять историй с Невского проспекта

Башня Думы в виде корабля и часовня перед портиком Руски

Невский, 33

Архитектор Феррари построил башню Думы на манер отечественных итальянских. На архивных фотографиях видно, как изобретательно ее маскировали по разным торжественным поводам. К двухсотлетию Петербурга лестница превратилась в нос корабля, где пьедестал из сподвижников гордо попирал Петр (как Екатерина перед Александринским театром). В 1913-м, к трехсотлетию дома Романовых, под царским балдахином поместили изображение иконы со сценой помазания Михаила Федоровича на престол. В дни пребывания в России французского президента Лубе (1902), гаранта русско-французского альянса, здесь вознеслась аллегорическая фигура Мира, а в первую годовщину революции толстяка-буржуя, склонившегося над золотом, поражали громы и молнии. На майские и октябрьские праздники каланча утопала в кумаче, а в перестроечные времена портреты Ленина сменила реклама.

Перед портиком Руски тоже чего только не стояло. Сам портик архитектор Руска пристроил к Перинным рядам в 1806 году. В 1963-м и то, и другое снесли (метро строили), а впоследствии восстановили: сначала портик (1972), а через тридцать лет пристроили новые ряды (2004). В 1860 году перед портиком появилась часовня Христа Спасителя. Она была очень посещаемой, но ее русские кокошники диссонировали с классицистским окружением, и в 1929 году часовню убрали. После революции у Думы поставили памятник немецкому социалисту Лассалю – сначала гипсовый (1918), затем гранитный (1923), но в 1937-м бюст перенесли в Музей городской скульптуры. К столетию Ленина на бойком месте установили электрифицированную карту Октябрьского восстания (за ломаные очертания горожане прозвали ее «гнилым зубом») – и та простояла недолго. В 1990-е годы здесь хотели поставить то памятник Гоголю, то Шостаковичу, то подаренную японскую звонницу с колоколом (ту, что сейчас на Крестовском острове). В общем, даже удивительно, что место до сих пор пусто.

Деревянный Зимний Дворец

Угол Невского и Мойки

В 1750-х архитектор Растрелли убедил Елизавету Петровну выстроить новый царский дворец. На время работ ее переселили во временную резиденцию, которую возвели на пересечении Невского проспекта и набережной Мойки, на месте, пустовавшем с 1736 года – пожар уничтожил здесь Гостиный двор. Строительство деревянного одноэтажного дворца заняло почти весь 1755 год. В целях экономии и ускорения строительства использовались конструкции и украшения интерьеров, извлеченные при разборке Адмиральского дома, в котором ранее жила императрица Анна Иоанновна.

«Прошедшего воскресения в 7 часу пополудни, – писали “Санкт-Петербургские ведомости”, – изволило Ея Величество из Летнего дворца перейти в новопостроенный на Невской першпективе деревянный Зимний дворец, который не токмо по внешнему украшению и числу покоев и зал, коих находится более ста, но и особливо потому достоин удивления, что с начала нынешней весны и так не более шести месяцев с фундаментом построен и отделан». Газета лукавила: хаос в процессе строительства обезобразил первоначальный проект. Летом 1757 года к фасаду, вытянувшемуся по Мойке, прилепился еще и корпус театра.

Елизавета Петровна скончалась 25 декабря 1761 года во дворце на Невском, не дожив нескольких месяцев до завершения работ в каменном Зимнем дворце. Потом случилось восшествие на престол Петра III, переворот, коронация Екатерины II. Но еще до этих событий царская семья переехала на набережную Невы. Опустевшее здание быстро ветшало, став добычей мародеров. В 1767 году дворец разобрали и очистили территорию.

Пожары и бомбы Гостиного двора

Невский, 35

Словосочетание «гостиный двор», воспринимаемое нами как идиома, сложилось еще в допетровской Руси и родственно «постоялому двору». Приезжие купцы, которых на Руси называли «гостями», не только торговали в специально построенных «торговых центрах», но и жили там. Русским же купцам, за исключением торговцев вином, не разрешалось держать в своих домах мелочные лавки, и они также должны были строить специальные торговые помещения. В Петербурге предшественниками Большого Гостиного двора на Невском проспекте были лавочки на Березовом острове (на нынешней площади Революции), в административном центре города начала XVIII века. Потом гостиный двор возник рядом со Стрелкой Васильевского острова, вблизи тогдашнего порта, а на Адмиралтейской стороне гостиный двор располагался на углу Большой Морской улицы и Невского. Все эти дворы-склады рано или поздно сгорели, и к середине XVIII века купцы сконцентрировались на углу Невского и Садовой.

Над сбившимися в кучу деревянными лавками также постоянно висела угроза пожара. Поэтому с 1740 года начались попытки упорядочить торговлю и придать ей пристойный вид. Автором первого плана каменного Гостиного двора был Антонио Ринальди. Проект был неплох, но купцы долгие годы препирались с властями, за чей же счет его следует претворять в жизнь. В 1752 году Елизавета уступила и повелела строить Гостиный двор «казенным коштом». Однако дело так и не сдвинулось с места.

Впоследствии «профсоюз» отверг и проект, принадлежащий другому крупнейшему архитектору эпохи Франческо Бартоломео Растрелли, – слишком пышно и накладно. Наконец к 1785 году, после двадцати лет строительства, закончили каменное здание по проекту Валлен-Деламота, которое и дошло до наших дней. Мы так к нему привыкли, что уже не обращаем внимания на оригинальность замысла и изящество воплощения. Благодаря отступу от красной линии протяженные ряды (периметр Гостиного двора больше километра) смотрятся и компактно, и монументально. «Коридор» Невского здесь раздается и в ширину, и в высоту – над Гостиным всегда видно небо, перед ним – открытое пространство. Когда-то оно было забито каретами и машинами покупателей, теперь оставлен просторный бульвар. Гостиный двор с его открытыми галереями и замкнутым каре лавок послужил образцом для других рынков не только в Петербурге, но и по всей России.

22 сентября 1941 года тысячекилограммовая фугасная бомба разрушила десять секторов дворового корпуса, через два дня такая же бомба попала в торговые ряды центральной части. В январе 1942-го пожар на Невской линии не могли потушить несколько дней: гидранты бездействовали, обессиленные пожарные и пришедшие на помощь горожане закидывали огонь снегом. Перинную линию в марте 1942-го тушили целую неделю. Восстанавливать Гостиный двор начали уже в 1944 году, тогда же удалили купол и прочие пышные добавления, привнесенные проектом Альберта Бенуа в 1886 году. Так что фасад Невской линии снова обрел деламотовскую строгость.

В 1954 году из Гостиного двора решили сделать центральный универмаг – соединили изолированные лавки в анфилады торговых залов, устроили вестибюли: два на Перинной, два на Садовой и один на Невской линиях. Там, а также в углах зданий, соорудили просторные лестницы. Теперь покупатели могли обойти весь Гостиный по периметру как внутри, так и по галереям. К 1972 году реконструкция наконец закончилась, Гостиный двор обрел примерно тот вид, который нам всем знаком.

Маскарады в Филармонии

Невский, 30

В доме по адресу Невский проспект, 30, за сто семьдесят лет сменилось множество хозяев и контор. Но прославили его не «Храм очарований» с иллюзионными автоматами, устроенный учеником графа Калиостро, не собрания Купеческого клуба или книжная лавка Сленина, а музыка и маскарады, устраивавшиеся здесь в 30-40-е годы XIX века. Сейчас работники Малого зала Филармонии любят, закатив глаза и поведя рукой вокруг, поведать публике, что в этом зале выступали Лист и Клара Шуман, Берлиоз и Полина Виардо. Слушатели, оглядываясь, прикидывают, не поменялись ли за полтора столетия кустистые светильники и где же танцевали гости энгельгардтовских балов. Увы, ничто из интерьеров прекрасного далека не сохранилось: все помещения, занимаемые сейчас Филармонией, – новодел 1949 года, отстроенный после военных разрушений. Но шик-блеск-красота пушкинско-листовских времен сгорели еще в 1856 году. После пожара второй этаж занимали скучные конторы Учетноссудного коммерческого банка, когда же в 1967 году сооружали наземный вестибюль станции метро, часть здания вообще разобрали и затем построили заново. Несмотря на все приключения и перестройки, снаружи дом выглядит сейчас так же, как и в 1832 (!) году.

Маскарады поселились на углу Невского проспекта и Екатерининского канала еще раньше. В начале 90-х годов XVIII века сбежавший от Французской революции месье Лион снял роскошный особняк умершего генерал-фельдмаршала Голицына и с успехом устраивал там костюмированные танцевальные вечера. По свидетельству современника, прекрасно обставленные и ярко освещенные залы дворца, построенного по проекту Растрелли, наполняли толпы пестро ряженных посетителей, играли оркестры, в том числе и роговой. Извещения о балах публиковались в газетах, а мемуаристы восторженно описывали танцы рыцарей в драгоценных доспехах и рыбаков с сетями из жемчужных нитей. Маскарады процветали до 1796 года, пока на престол не взошел Павел. Пора публичных увеселений миновала, с наступлением сумерек на улицах раздавались крики вахтвахтеров: «Гасите свет, запирайте ворота, ложитесь спать».

Веселье вернулось в эти стены, как ни странно, в николаевское время, после того как на дочери Кусовникова Ольге женился внук сестры Потемкина-Таврического – Василий Васильевич Энгельгардт (1785-1837). Присоединив к своим миллионам приданое жены, внучатый племянник светлейшего оказался в числе богатейших людей Петербурга. В 1828 году он вступил во владение своим огромным состоянием и первым делом взялся за дом на Невском. Архитектор Поль Жако придал растреллиевскому особняку современный классицистский вид – надстроил четвертый этаж, среднюю часть акцентировал полуколоннами и аттиком; в нем появились приводившая всех в изумление роскошная лестница, «готическая» и «китайская» гостиные. Дом строился как «торгово-развлекательный комплекс»: на первом этаже магазины, на втором – бальные залы, над ними – номера.

В 1829 году Энгельгардт получил привилегию на организацию публичных маскарадов, но завистливая Дирекция императорских театров, также устраивавшая маскарады, не могла примириться с успехом соперника и через шесть лет лишила его лицензии. Тем не менее на протяжении этих шести лет энгельгардтовские мероприятия были предметом толков всех столичных гостиных, про них писали в газетах, повестях, водевилях; скандалам, сплетням и интригам, завязавшимся в этих стенах, посвящались десятки страниц личных дневников. Для чопорного, затянутого в мундир николаевского Петербурга, где даже на балах поведение участников, порядок танцев и темы разговоров были регламентированы, публичный маскарад с его дозволенной анонимной распущенностью и смешением всех сословий был глотком свободы.

Это и хотел изобразить Лермонтов, когда в 1835 году принялся за драму «Маскарад». Как известно, главный герой Евгений Арбенин приглашает князя Звездича к Энгельгардту. «Развеяться б и вам и мне не худо, // Ведь нынче праздники и, верно, маскерад у Энгельгардта…» На маскараде неизвестная дама (баронесса Штраль), затеяв с князем любовную игру, дарит ему на память браслет, случайно найденный ею на балу. К несчастью, браслет обронила жена Арбенина Нина, и муж, узнав от князя о подарке, уверен в измене и губит ни в чем не повинную жену. Цензура долго не пропускала драму не только за принадлежность к неистовой романтической школе (Дюма, Гюго), запрещенной на русской сцене. Цензор Е. Ольдекоп заподозрил откровенные намеки на «события, действительно произошедшие в нашей столице».

Иосиф Виельгорский, товарищ цесаревича Александра Николаевича, записывает в дневнике в 1838 году: «Разговорился с Сергеем Волковым о маскарадах, государе; он сказал мне, что тому три года государь обесчестил княгиню Долгорукую, урожденную Апраксину, в маскараде в доме Энгельгардта; и что все происходило в одной из комнат наверху; что с тех пор она никуда не показывается; что отца ее сделали сенатором; императрица требовала для отклонения подозрений, чтобы государь окрестил вскоре потом родившегося ребенка...»

В верхнем этаже дома Энгельгардта размещалась гостиница, где приезжим предлагались «удобные и прекрасные квартиры», так тогда назывались гостиничные номера. Описанный разговор приятелей происходил в феврале 1838 года, и речь шла о маскараде в 1835 году. Мог ли Лермонтов знать об этом случае, когда писал драму? Мог. Для высшего света альковные подвиги императора не были тайной. К тому же, если Пушкин приятельствовал с Энгельгардтом-старшим, хозяином «Пале-Рояля», Лермонтов учился в Школе гвардейских подпрапорщиков с его сыном – также Василием Васильевичем, Энгельгардтом-младшим, и по его приглашениям не раз бывал в доме на Невском. В 1836 году (уже после закрытия маскарадов) цензор запрещает и переделанный вариант драмы. Поскольку «те же неприличные нападки на костюмированные балы в доме Энгельгардтов, те же дерзости против дам высшего общества...» никуда из него не делись.

Сколько Лермонтов ни вносил «необходимые изменения», он не мог стереть из драмы энгельгардтовский маскарад – фон, пружину действия, его заглавного героя. Первое представление отдельных сцен состоялось уже после смерти автора, в 1852 году, а полностью (с незначительным изъятием стихов) драма была разрешена к постановке лишь десять лет спустя.

Отставные фавориты в Аничковом дворце

Невский, 39

Елизавета Петровна распорядилась построить дворец на углу Фонтанки и Невского в 1741 году. Это место в тогдашнем Петербурге было, как сейчас берег Суздальского озера, Пушкин – нечто модное: не город и не загород. Можно трактовать как роскошную дачу, можно – как столичную резиденцию. Строился дворец с непонятной целью: императрице не нужна была дополнительная жилплощадь: одновременно возводились Петергоф, Царское Село, нынешний Зимний. Гражданский муж ее, Алексей Разумовский (они тайно обвенчались в 1742 году), делил кров с императрицей много лет и в отдельном жилище как будто не нуждался. Меж тем дворец строили сначала Земцов, потом Демерцов и, наконец, Растрелли.

Огромная усадьба простиралась от Фонтанки до Садовой, к реке вел канал, вдоль Невского, вплоть до нынешней Публички, простирались павильоны и оранжереи. Однако, как выяснилось, дворец, построенный к 1756 году, оказался нелишним. Как раз к этому времени сорокалетняя Елизавета сошлась с двадатидвухлетним Иваном Шуваловым, а своему сверстнику Разумовскому в утешение подарила вновь построенный Аничков.

После его смерти в 1771 году здание приобрела у его наследников Екатерина и тоже отдала его своему отставному фавориту Григорию Потемкину. Для него Аничков перестраивал архитектор Старов.

Но у Потемкина был еще и Таврический дворец, он решил, что деньги в хозяйстве будут нелишними, и продал дворец купцу Шемякину. Екатерина решила, что это не дело, все же Потемкин завоевал для России Крым. Она выкупила Аничков дворец у Шемякина и снова подарила его Григорию Александровичу, а тот уже продал его в 1785 году второй раз, теперь – в казну.

Казна не знала вначале, что делать с пустующей недвижимостью: сдавала частным лицам, гастролирующим актерам. В 1794 году во дворец перевели Кабинет Ее Величества – ведомство, управлявшее царскими делами и имуществом.

Часть дворцовой усадьбы от нынешней площади Островского передали Дирекции императорских театров. Бассейн и канал засыпали, и в 1803 году Александр I распорядился, чтобы архитектор Кваренги построил для Кабинета каре зданий, выходящих на Невский, Фонтанку и упраздненный позже Аничков переулок. При этом вдоль главного проспекта столицы шла галерея (варварски заделанная в 1885 году), где размещались купеческие лавки, фактически бутики: товар в основном импортный и дорогой. Этим-то кваренгиевским каре с замечательной аркадой, выходящей на Фонтанку, кабинетским чиновникам и пришлось вскоре ограничиться.

Сам дворец в 1809 году Александр подарил своей сестре Екатерине Павловне, которая вышла замуж за наследного принца Вильгельма Вюртенбергского, уехала к мужу и стала королевой Вюртенбергской. Дворец снова опустел. В 1817 году Александр Павлович отдал его своему брату Николаю, будущему императору Николаю I. Для наследника работал Карл Росси, соорудивший, в частности, два павильона по углам нынешнего Сада отдыха и чугунную ограду вдоль Невского проспекта и Александринского театра. Взойдя на престол, Николай I попрежнему предпочитал Аничков дворец Зимнему. Именно в Аничковом император, обожавший актерствовать, играл роль гостеприимного хозяина, первого дворянина России, светского человека. Здесь происходили его знаменитые балы (которые так не любил Пушкин и которыми так увлекалась Наталья Николаевна). В 1855–1860 гг., после смерти Николая I, дворец делили вдовствующая императрица Александра Федоровна и великий князь Николай Николаевич, которому еще только строили его собственную резиденцию (будущий Николаевский дворец).

После здесь жил Александр III, тут вырос и последний русский император Николай II. Все, что осталось в нынешнем Дворце творчества юных от старого Петербурга, относится именно ко временам Александра III. В 1894 году, после смерти мужа, во дворце вплоть до 1917 года жила вдовствующая императрица Мария Федоровна, сохранявшая обстановку своего горячо любимого супруга.

С осени 1918 г. во дворце находился Музей города, не Петербурга, а именно города вообще, то есть и Рима, и Чебоксар. Это было превосходное, вполне авангардное научное учреждение, в нем сохранялась и обстановка императорского дворца, и новые экспозиции. В начале 1930-х мебель, фарфор, живопись, библиотеку продали за границу, большинство музейщиков отправилось на Соловки и Беломорско-Балтийский канал. А в 1935-м учреждение вообще расформировали за ненадобностью. В 1937 г. в Аничковом открылся Дворец пионеров, самый большой в СССР. И надо сказать, эта институция и вправду была замечательным достижением советской власти. Сотни бесплатных кружков, энтузиастически настроенные педагоги, смешение детей из всех социальных слоев, летние экспедиции и походы. Сюда ходили Виктор Топоров, Лев Додин, Алиса Фрейндлих, Елена Образцова.