За гранью слов

Поздравляем с премьерой! Увидев «Анну», мы сразу поняли: это не обычный спектакль. Что привлекло вас в романе Толстого и почему вы выбрали именно пластический формат?

Спасибо большое! «Анна Каренина» – это одно из тех произведений, которое невозможно обойти стороной. Это история о страсти, о выборе, о поисках смысла жизни, о социальных устоях, которые могут быть настолько сильны, что ломают человека. И, конечно, это история женщины, которая пытается вырваться из клетки. Пластический формат для меня – возможность говорить на другом языке. Язык тела зачастую более искренний и прямой, чем слова. В «Анне Карениной» столько эмоций, столько невысказанного, столько подводных течений, которые слова не всегда могут передать. Пластика позволяет обнажить эти чувства, сделать их ощутимыми для зрителя. Это не просто танец, это проживание каждого момента, каждой эмоции через тело.

И танец этот иногда выходит довольно интимным. Нам кажется или в постановке есть место некому, так скажем, опошливанию? Особенно это отчетливо реализуется в персонаже Стиве Облонском.

Я понимаю, что восприятие может быть разным, и благодарю вас за честность. Мое видение, и я уверена, что это видение всей нашей команды, было направлено на то, чтобы говорить о жизни. Да, героиня трагически погибает, но роман заканчивается не только ее смертью. Он продолжается повествованием о Левине, который находится на пороге понимания, зачем он живет. Лев Николаевич сам проходил через подобный экзистенциальный кризис, и этот поиск смысла, этот «зачаток понимания» – это то, что делает роман глубже. Поэтому наш спектакль в первую очередь про жизнь. А жизнь, знаете ли, не всегда такая идеальная, как картинка из «Пинтерест». (Смеется.) В ней есть моменты, которые могут показаться резкими, не такими «возвышенными». Возьмем Стиву. Толстой написал его очень точно – это человек, для которого жизнь – это аттракцион, вечный праздник. Сегодня у него дома охота, завтра он может устроить что-то совершенно неожиданное. Это не «опошливание», это попытка показать его таким, каким он есть по сути – человеком, который бежит от пустоты, создавая себе иллюзию бурной жизни. И этот контраст, эта «неидеальность» – они важны для понимания всей истории для того, чтобы подчеркнуть, насколько Анна была окружена этим и насколько ей самой хотелось иной, подлинной жизни.

А как же сцена, где к Алексею Каренину приходит Лидия Ивановна, чтобы его поддержать, а потом они уходят в довольно пикантной позиции?

Я понимаю, о чем вы говорите. Это опять же про ту же правду жизни, про естественность, пусть и показанную в несколько более откровенной форме. Мы не стремились к скандальности, мы стремились к честности. Если это показалось вам пикантным, то, возможно, это потому, что мы попытались обнажить ту сторону человеческих отношений, которую часто принято скрывать, но которая является их неотъемлемой частью.

Многие театры по всему миру обращаются к «Анне Карениной», но большинство все же делают акцент на словах, а вы – на движении. Как бы вы определили стиль вашего пластического языка в этом спектакле? Это контемпорари или что-то другое?

Определить одним словом бывает сложно, потому что это всегда синтез. Я бы назвала это «пластическим повествованием». Мы используем элементы контемпорари, но это не чистый контемп. Это язык, который мы создавали специально для этого спектакля, исходя из психологии каждого героя, из их внутреннего состояния.

И у каждого персонажа свой уникальный пластический код?

Да. Анна – это страсть, отчаянность, Вронский – это уверенность, порыв, Каренин – это жесткость, механистичность, Левин – это внутренняя борьба, поиск, его движения более земные, натуральные. Мы исследовали, как эти характеры проявляются в движении, как они выражают свою боль, свою радость, свои метания. Это скорее авторская пластика, которая рождается из текста, из персонажа, из задачи спектакля. Это не просто набор красивых движений, это смысловые жесты, которые помогают зрителю глубже понять историю и ее героев.

Кстати, о смыслах и символах, из которых буквально соткана постановка. Мне запомнился фонарь, в котором вы как будто держите Анну. Что он символизирует?

Это важный вопрос. Фонарь появился в процессе работы, но он стал очень значимым элементом. Изначальная идея была связана с ощущением заточенности героини. С самого начала романа, и в нашем спектакле, Анна уже несчастна. Она находится в комфортной жизни, у нее есть статус, деньги, но ей не хватает любви, смысла. И вот, найдя, как ей кажется, любовь, она оказывается запертой еще сильнее. Она теряет сына, семью, статус, общественное положение. Эта комната, символически представленная фонарем, становится ее тюрьмой. Сначала она заперта как жена, затем – как человек, отвергнутый обществом. Фонарь – это фокус, который мы направляем на нее, подчеркивая ее изоляцию, ее одиночество, ее невозможность вырваться из этого замкнутого круга. Он как бы говорит: «Вот она, в центре нашего внимания, и в этой клетке она и останется».

Какие еще знаки и символы особенно важны для понимания спектакля?

Символизм в нашей «Анне» кроется в каждом жесте, в каждом взгляде, в каждой паузе. Он заложен в том, как персонажи взаимодействуют друг с другом, в их пластических решениях. Например, то, как Вронский держит Анну, – это может быть одновременно и нежностью, и собственничеством. Здесь важна каждая деталь, каждый элемент движения имеет свой вес и свое значение. Мы стремились к тому, чтобы зритель мог расшифровать эти смыслы, почувствовать их на уровне интуиции, на уровне телесного отклика.

А если говорить в целом о жанре постановки. Как бы вы его определили? Очень похоже на физический, визуальный театр.

Да, вы абсолютно правы. Я бы назвала это физическим театром. Это театр, который ставит во главу угла тело как главный носитель смысла и истории. Мы начинаем с текста, как и любой режиссер, разбираем роман, ищем его суть, линии развития персонажей. Но затем мы переводим эти слоговые, словесные конструкции в пластический эквивалент. Это, безусловно, современный танец. Мы используем определенный набор выразительных средств, который формируется в контексте конкретного спектакля. Это и есть физический театр, который, как вы правильно заметили, часто становится и визуальным театром, стремящимся к эстетической выразительности.

Знаю, что вы много работали с режиссерами в Петербурге. Как сложился ваш путь от хореографа к режиссеру пластических спектаклей в драматическом театре?

Я по образованию хореограф-режиссер, и в первую очередь я ставила балеты. Но в какой-то момент, еще во время учебы в Петербурге, поняла, что мне гораздо интереснее работать в сотрудничестве с драматическими режиссерами. Я не хотела отказываться от своего языка, от работы через тело, но мне хотелось применять его в драматическом театре, где акцент традиционно делается на слове. Это был постепенный процесс. Мой первый опыт в драматическом театре, который я могу выделить, был около восьми лет назад – спектакль «Синяя борода» в Омском академическом театре драмы. Во МХАТе идет мой спектакль, две постановки в Театре на Таганке – «Утиная охота» и «Желтая стрела». Так что да, это уже достаточно большой опыт создания физического театра именно в рамках драматических сцен.

А омская «Анна Каренина» для вас первая?

Нет. В Омске я выступаю как автор и режиссер этого пластического спектакля. В Театре на Таганке я работала как хореограф. В Саратове я тоже ставила «Анну Каренину» – там моя роль заключалась именно в разработке движения, в хореографии. Это разные подходы, разные взгляды на историю.

Помимо движения, в «Анне» ощущается очень мощная звуковая палитра. Атмосфера, сотканная из различных звуков, создает то самое ощущение «безвременья». Как подбиралась музыка для постановки?

Звуковая партитура – это отдельный персонаж спектакля. Вся музыка написана специально для нашего спектакля композитором из Москвы Кириллом Таушкиным, моим близким другом, исключение составляет лишь «Чардаш» Монти, который звучит в середине, под этюд Стивы Облонского. Могу сказать, что Кирилл проделал колоссальную работу, создав музыку, которая идеально ложится на пластику, на эмоциональное состояние героев. В конце, когда появляется ржаное поле, именно музыкальное сопровождение создает ощущение той самой «дыры безвременья». Она погружает зрителя в особое состояние, где время как будто замирает, позволяя глубже прочувствовать финал.

В столицах, вероятно, уже привыкли к большому выбору спектаклей в разных форматах. В регионах, в частности в Омске, ситуация немного иная. Как вы считаете, региональный зритель уже готов к принятию классических историй в такой современной интерпретации?

Зритель — это человек, который хочет чувствовать, испытывать эмоции, находить смысл. Мы порой недооцениваем его и думаем, что он не поймет наш язык. Но это не так. Важно делать честный спектакль и доверять зрителю. Он способен прочувствовать многогранные смыслы, если им доверяешь и не пытаешься все упростить. Мы закладываем в постановку визуальные метафоры: цвета, позы, свет, взаимодействие тел. Они позволяют «читать» произведение на интуитивном уровне. Такой язык универсален — он понятен и в Омске, и в Москве. Главное, чтобы зритель был готов воспринимать театр не только как развлечение, но и как способ почувствовать что-то важное внутри себя.

То есть у вас не возникает опасений, что люди могут не понять вашу постановку?

Нет. Как я всегда говорю, я делаю спектакль так, как могу его сделать, — честно и искренне. Мои спектакли основаны на искреннем желании поделиться своей историей, своими эмоциями, не пытаясь угождать всем. Зритель — это не глупый человек, он хочет чувствовать и понимать, он ищет свое. Поэтому я не ставлю себе задачу «передавать» только через вербализм. Могу сказать одно: если я делаю постановку, то делаю ее потому, что верю, что она важна, и я доверяю зрителю — он не разочаруется.

Для того чтобы сыграть того или иного персонажа, актеру важно найти внутренние мотивы для оправдания действий своего героя. А вы как режиссер оправдываете поступки Анны? Как вы сами относитесь к Карениной?

Это очень интересный вопрос. Я все время думаю о том, что именно мне помогает понять персонажа. И в случае Анны я прекрасно осознаю, что я ее, как современная женщина, скорее, не полностью понимаю. Ведь это совсем другие времена. Каренина была в безвыходном положении и по сути, у нее было всего два варианта: уйти в монастырь или покончить жизни самоубийством. Анна не умела лавировать и пристраиваться. Либо так, либо так. Ее страстный характер и совершенно бескомпромиссное нутро и довели ее до такой ситуации. Но вот те чувства, которые она тогда испытывала, то желание любить, жить и чувствовать себя живой, понять точно можно. И я это понимаю.

16+

Текст: Валерия Зубова