Памяти художника Эрика Булатова: Свиблова, Боровский, Баста и другие рассказывают, каким был патриарх современного искусства

С Эриком Булатовым мы познакомились в 1982-м, может быть, 1980 году. Я где-то с середины 70-х узнавала неформальное искусство, бывала в мастерских художников. И вот как-то я пришла в мастерскую Эрика Булатова, где увидела работы «Опасно» и «Красный горизонт». Это было потрясение — концепты, которые выражали время и жизнь вокруг нас.

С одной стороны, Булатов наследует традиции русского авангарда с его перспективой. Однако там, где художники начала XX века часто работали со слоганами, Эрик шел дальше, в область поэзии и философии. С другой стороны, он развивал традиции прямой перспективы, которая идет от эпохи Возрождения и характерна для русского классического искусства.

В итоге на его картинах появляется плоское социальное пространство, где он помещает, скажем, буквы «КПСС». Оно является наложением, которое отслаивается от пространства нормальной, прямой перспективы. Однако дальше есть еще одно пространство, метафизическое, из которого на нас идет свет. Это хорошо видно на картине «Свобода есть свобода». Слово «Свобода» сначала присутствует в этом плоском социальном пространстве, которое отклеивается от картины, а потом оно прорывается дальше, к облакам и уходит вглубь, в пространство, к которому не у каждого из нас и не всегда есть доступ.

Эрик Булатов был первым советским художником, у которого была персональная выставка в Центре Помпиду в Париже — в 1988 году, до конца Советского Союза еще три года! Она шла с огромным успехом, несмотря на то, что зарубежная публика не понимала кириллицы, которой Эрик писал на своих холстах. Ведь во всем мире есть плоское социальное пространство с декларациями и мир конкретного (не обязательно даже маленького) человека.

Лично я горжусь тем, что в нашем Мультимедиа Арт Музее была реализована мечта Эрика (он сам меня об этом просил) — у нас работала выставка «Чудесное путешествие». На ней мы показали детские иллюстрации, которые он на протяжении 40 лет делал со своим другом Олегом Васильевым. После скандала на манежной выставке, когда Хрущев кричал на художников, целая генерация советских авторов не имела возможности выставляться, поэтому многие, в том числе и Эрик, иллюстрировали детские книжки.

Можно было это делать ради заработка, а можно — относиться к своей работе честно, делать шедевры. В то время Булатов и Васильев создавали рисунки к сказкам, которые все мы знаем: «Золушка», «Кот в сапогах» и так далее. Эти иллюстрации используются до сегодняшнего дня, оставаясь понятными взрослым и детям. Так что мы все воспитывались на работах Эрика еще до того как выучились читать. Это очень редкий дар, сохранить в себе ребенка (что удается далеко не всем). Это состояние души и возраста, эта поэтика самого образа детства, умение быть ребенком, чтобы тебя поняли и взрослые, и дети. Это важнейшая часть его творчества, не менее важная, чем картины.

Эрик был фантастически цельный человек, общение с ним всегда было счастьем. Он был внимательнейшим и добрейшим. За все долгое время нашего знакомства я не слышала, чтобы он о ком-то или чем-то грубо высказывался. Он был красив во всем и очень светлым.

Даже когда у Эрика была серия черных картин, в центре мы всегда видим точку — светоносную точку. Свет мы видим на двух его последних больших картинах: «Черная дверь» и «Белая дверь». Он приглашает нас войти. Эта светоносность вообще очень важна. Я думаю, да и Эрик сам говорил, что он ушел в этот самый свет. Ушел без страха, оставив за собой 92 года очень цельной, счастливой жизни. 27 октября, когда я в последний раз у него была, мы обсуждали презентацию его новой книги, говорили о музее и будущей выставке, она должна быть посвящена как раз свету. Думаю, мы ее в будущем сделаем.

Пока же хочется выразить соболезнования его родным и близким. [Его жене] Наташе, которую он боготворил, рисовал. Наташу, которая каждый день ходила к нему в больницу, когда он сломал шейку бедра, задавала ему вопросы, из которых родилась последняя книга Эрика. Хочется пожелать ей сил жить дальше, так же как живут дальше картины Эрика Булатова.

Эрик Булатов уже в 1960-х годах был лидирующей фигурой в российском искусстве. Когда-то [прежде всего] ценился путь художников-шестидесятников против официоза. Однако сейчас видно, что Булатов — это очень мировоззренчески сильный художник со своим индивидуальным видением.

Сегодня, когда он ушел, встает вопрос: почему он сыграл такую большую роль в отечественном искусстве? У него ведь не было никаких особенно острых тем. Иногда казалось, что он близок даже соц-арту. Это происходило потому, что тексты, которые он вставлял на свои картины (а он это очень любил), такие как «Опасно», «Слава КПСС» воспринимались как темы [этих произведений]. Но на самом деле тема как раз у Булатова была другая — то как были визуализированы эти буквы, эта лексика. Опасность и напряженность таилась в самой наполненности этих шрифтов. Художник концентрировался не на предмете изображения, а на том, как оно было сделано.

В отличие от многих других [своих современников] Булатов — художник внешне понятный. Понятно, что на его картинах изображено. Понятно, что он показывает. Но, повторюсь, его целью была не предметность, даже не характер лозунгов, а характер видения. Это очень тонкий нюанс, который делает его очень важным для искусства. Ведь сейчас искусствоведение исследует как раз так называемую медиальность — способы передачи увиденного.

На западе Булатов понятен в силу того, что там в нем видят наследие поп-арта и оп-арта (оптического искусства). Его воспринимают в одном ряду с Эдом Рушей, Олегом Васильевым (еще одним художником, жившим за рубежом). Но, мне кажется, что это не самое интересное. Важнее — тот оптически-метафизический подход, который дает работам Булатова такое кумулятивное действие. Людям интересно и понятно то, что он изображает, но дальше нужно сделать следующий шаг, чтобы понять, почему он именно так это делает. Хотелось бы чтобы наша аудитория сделала этот шаг от понятного к более сложной трактовке художника.

Мне посчастливилось быть знакомым с ним [Булатовым], сделать музыку для документального фильма о мастере «Весна во Флоренции» и «Небосвод». В общении Эрик делился своим грандиозным опытом, взглядами на жизнь, по-настоящему вдохновляя не только меня, а миллионы людей. Соболезную родным и близким. Вечная память.

Всегда зачем-то спорили, кто российский современный художник №1 — Эрик Булатов или Илья Кабаков. Оба — каждый по-своему и среди разной публики. Но именно Эрик — самый любимый среди широкого населения, самый цитируемый, а теперь и самый дорогой. Он попал в сердца и умы поколений.

На его детских книжках мы выросли, и там он отточил основы своего большого творчества. Зафиксировал на листе и холсте нашу оптику. Соединил рисунок со словом. Это и покоряет нас — литературоцентричных и выросших в Третьяковке, где сформировался сам Булатов. Он стал со временем тоже выдавать картины-лозунги, картины-события, картины-мемы.

В последнем нет ничего плохого. Наоборот. Это говорит о том, что он стал в хорошем смысле народным художником. Люди приняли его и разобрали на цитаты. Даже на одежде, заводах и тарелках. Жаль, не дошло до конфет, которые он любил и до последних дней радовался до слез привезенным из Москвы в Париж «Мишкам на Севере».

Он уехал в свое время в Париж, который так и не заменил Москву. До последнего хотел вернуться на родину, но здоровье не дало. По завету Эрика это случится позже.

Он подарил нам тысячи рисунков, картин и книг, сила которых в одном. Они одновременно дарят нам любовь, доброту и свет. Банально, но это самое важное. Какой еще современник способен передать это своим искусством?!

Теперь наша очередь сделать что-то для него. Во-первых, нужна ретроспектива в Манеже или Третьяковке в Кадашах, где можно отдать этаж под живопись и этаж — под графику и детские книги. Во-вторых, нужен музей Булатова или хотя бы его зал в ГТГ, МАММ или ММОМА. В-третьих, нужен обновленный каталог-резоне. Работа предстоит большая — соразмерная художнику.

Примерно год назад я снимал Эрика Булатова в его Парижской квартире-мастерской для журнала Собака.ru. Художник Татьяна Ахметгалиева вела беседу с Эриком Булатовым, пока я готовился к съемке, и все, что я тогда услышал, есть в интервью — почитайте его, оно прекрасное. Мои воспоминания немного отрывочные, я спешил, чтобы снять максимально быстро и не утомить героя. Помню, что удивился мастерской: на втором или третьем этаже в доме без лифта — при этом Эрик Владимирович ходил гулять каждый день. Помню, что меня поразила прекрасная картина «К свету», над которой он тогда работал. Она изображает входную дверь той самой квартиры, в которой мы встретились. Помню, как ему понравилась идея сфотографироваться прямо перед этой картиной, чтобы я вписал его фигуру в дверной проем. Он вообще с интересом участвовал в процессе съемки, выборе одежды и фона. Немного комментировал и очень много улыбался.

Так и запомню: второй или третий этаж в высоком османском доме, на который нужно подниматься пешком, глаза полные любопытства, добрая всеобъемлющая улыбка, и светлая-светлая картина.

Эрик Булатов — это ключевой художник, абсолютная звезда русского искусства второй половины XX века. Я еще не встречал таких людей, которые каким-то образом преуменьшали бы его значение. Два художника — Булатов и [Илья] Кабаков  — которые являются общепризнанными мастерами.

Булатов устойчиво был в лидерах по продажам [среди советских и российских авторов], по цене своих работ на международных аукционов. Главным образом за счет силы своего искусства. Он абсолютно последовательный художник, он достаточно большой новатор для русского искусства и не только. Это читается и в использовании текстов в таком виде, в каком он это делать, и в использовании пространства, его многоплановости. Он берет какое-нибудь небо и добавляет на него советский плакатный язык.   

Все это делает его большим интересным художником, чей талант в сочетании с правильным продвижением, сделал его по-настоящему востребованным. 

Есть ли у Булатова картины, которые я бы хотел приобрести? Безусловно — мне все хотелось бы купить. Однако я понимаю, что его работы слишком дороги. Остается наслаждаться ими как зритель, зачем терзать себе сердце? Любимая работа, наверное «Свобода есть свобода» — чудесная вещь. Буквы, уходящие в небо — это главная работа Булатова лично для меня.