Венгерский художник Иштван Орос о любви к литературе, истоках своего вдохновения и абсурдности жизни

Первый и, наверное, самый банальный вопрос. Почему графическое искусство?

На самом деле, не такой и простой вопрос. Еще с детства я увлекался литературой и планировал напрямую связать свою жизнь именно с этим видом искусства. То, что не получилось это осуществить тогда – другая и длинная история, но графика ведь очень близка литературе. Это и иллюстрирование книг, и изготовление афиш и плакатов к театральным постановкам. Другими словами, тогда я стал косвенным участником и литературной деятельности, но посредством не текста, а изображения.

Значит, именно поэтому свою карьеру вы начали с должностей сценографа и декоратора в театре? Что стало причиной смены деятельности и перехода к графическому дизайну?

На самом деле, заниматься графикой я начал раньше, в университете. В дипломе было указано, что я художник театральных плакатов и афиш. Мои работы увидели, оценили и предложили попробовать себя уже в качестве декоратора.

Часто на ваших плакатах представлены гравюры. Как удается достичь органичного совмещения двух разных жанров?

Не так много гравюр я изображаю на плакатах. Это же работы на заказ, поэтому всего 10% моих плакатов содержат именно элементы графики, а не рисунка, то есть моего собственного стиля, взгляда. То, что на заказ, ты создаешь по определённым требованиям и потом отдаешь, а эти работы можешь оставить себе. Но я бы не сказал, что гравюры и плакаты абсолютно разные. Оба жанра относятся к графике, в конце концов.

Ваши плакаты понять чуть легче, чем гравюры. Как же получается очистить образ и оставить лишь выразительную смысловую метафору?

Позвольте мне не согласиться. Плакаты не так просты на первый взгляд, как может показаться. Я бы сказал, что идеи оптических иллюзий, которые я изображаю в своих работах, были порождены впечатлением от плакатов. Например, когда вы видите на улице плакат, вблизи он воспринимается не так, как издалека. Отсюда берут истоки мои эксперименты с понятиями «близкий», «дальний» при создании оптических иллюзий. То, что кажется обычным и незначительным издалека, обретает смысл при близком рассмотрении.

А то, что выглядит странно – на самом деле вполне реально? В своих работах вы используете образы «эстетики абсурда». В чем заключается смысл подобного изображения действительности?

Таким образом я изображаю не свой собственный мир, а мир вокруг нас. Реальность содержит в себе ту же двойственность и неоднозначность, абсурд присутствует и в нашей обыденной жизни. Поэтому так складывается мое восприятие действительности и стремление показать, насколько абсурдна, запутанна и загадочна наша жизнь.

Получается, жизнь – такая же головоломка, увидеть и понять которую можно лишь присмотревшись? И возможно ли вообще?

Или посмотреть на неё издалека. А потом вблизи. А потом снова издали. В этом то и головоломка!

А Лев Николаевич Толстой писал, что истина в простоте и ясности. Что бы вы ответили на это?

Я очень уважаю этого великого писателя. Но моя истина выражается, наверное, не столь прямым языком из-за влияния того времени, в котором я родился и взрослел. В тот период, с конца 60-х и до 80-х, нельзя было открыто изображать то, что происходило вокруг. Развивается тенденция прочтения «межу строк» и взгляда на картину будто бы сзади или изнутри. И порой этот скрытый мир оказывался намного важнее и интереснее того, в чем он был спрятан. 

В это время, когда вы только начинали свою деятельность, художников вашего направления было значительно меньше. Сложно ли сейчас придумывать что-то принципиально новое?

Я, конечно, начинал не один. В Венгрии, может быть, нас было немного, но вот в Восточной Европе, в Советском союзе были художники, создающие работы подобного плана. И я говорю даже не про политические подтексты, а про многозначность изображения в целом. Но было такое время, что к этому всё равно относились с некоторым подозрением. Сейчас, конечно, больше возможностей, много хороших художников, и придумать что-то принципиально новое не так просто. Мои работы представляют собой продолжение предыдущих. Когда я получаю заказ на иллюстрирование книги или создание плаката, даже при всем желании придумать что-то новое не могу. Заказчики просят сделать что-то похожее на то, что было раньше, основанное на своем зрительском опыте. Поэтому что-то новое лично для себя я нашел в писательстве. Если я хочу что-то изменить, возможность для этого я вижу именно в этой деятельности. Так свершилось мое воссоединение с литературой.

В своих работах вы часто изображаете события и героев литературы и истории искусства. Есть ли любимые персонажи?

Герой одной из моих любимых анаморфоз – Эдгар По, который изображен как персонаж своего известного стихотворения «Ворон». Образ этой птицы также интересен и важен для меня и фигурирует в книге «Шахматы на острове», повествующей о шахматной партии на острове Капри. Изначально Эдгар По хотел сделать героем стихотворения попугая, а не ворона, так как эти птицы более разговорчивы. В своей книге я пишу о том, как Максим Горький со своей женой Марией Андреевой пытался научить попугая, привезенного из Америки, повторять фразу ворона из стихотворения По: «nevermore» («никогда»). Но птица так и не смогла выучить слово, осилив при этом «хорошо», которое постоянно произносили Горький с супругой, когда попугай отказывался повторять английское «nevermore». 

Действительно, литература постоянно была частью вашей жизни. Иногда вы подписывали свои работы псевдонимом Утис, как называл себя известный гомеровский герой Одиссей. Это обусловлено любовью к этому произведению или за этим стоит и иное значение?

Когда я начинал карьеру, моё имя было достаточно распространено: например, в то время творил композитор и писал философ с таким именем. Поэтому, мне нужно было вступать в искусство с неким личным, собственным обозначением. По совету друга я выбрал имя Одиссея Утис, что переводится как «никто». Позже я обнаружил, что имя очень практично для меня – как моя деятельность заключается в двух значениях, так же и это имя несет за собой несколько. Во-первых, я могу воспринимать себя как Иштван Орос и как Утис, во-вторых, если вспомнить историю Одиссея, он ослепляет великана. Также и мои оптические иллюзии «ослепляют» зрителя, осуществляя атаку на мышление людей через запутывающие изображения. Более того, у меня есть греческие корни по линии мамы.

Как же происходит построение стратегии этой «атаки» на зрителя? Каким образом возникают идеи того, что, как вы сами сказали, невозможно представить, но можно нарисовать? Что вас вдохновляет?

Эта цитата может звучать немного странно и абсурдно, но нередко именно так и происходит. Порой ты садишься рисовать, и рука сама начинает делать движения, выводя фигуры и очертания, которые до этого ты не мог представить. Что это – игра разума или действия высших сил, я не знаю. Но такие дарованные моменты просто необъяснимы.

Последний вопрос не менее абсурдный: мир иллюзий или реальность?

Что для вас мир иллюзий? А что есть реальность? Это такие абстрактные понятия, которые невозможно объяснить. То, что для меня реальность, для вас может казаться иллюзией. Ответ на этот вопрос такой же сложный, как и сам вопрос. Как, собственно, и наша жизнь.

Выставка будет представлена до 30 июня.

Текст: Анна Кострова