Художник Дмитрий Аске о влиянии конструкторов Lego на творчество и эффекте Бэнкси

Как совмещаете роли художника и лектора?

Это получилось как-то гармонично, потому что с 2005 года я делал печатное издание о граффити и уличном искусстве, потом добавился интернет-портал. И больше чем за десять лет этой деятельности у меня накопился значительный объем знаний, которыми я делюсь. В 2016 году даже провел целый курс из двадцати лекций о граффити и стрит-арте. После этого меня стали еще чаще приглашать выступить, что я делаю с удовольствием, поскольку это дает мне возможность структурировать свои знания, узнавать что-то новое в процессе подготовки. И в целом мне интересно этим заниматься. Это помогает в творчестве, потому что моя деятельность не становится рутиной, в ней есть разнообразие. Недавно я попробовал себя еще и в роли куратора. В рамках биеннале «Артмоссфера» прошла выставка, посвященная истории российского уличного искусства с восьмидесятых годов до сегодняшнего дня. Там я был в роли куратора и с помощью трехсот пятидесяти различных объектов, будь то журналы, видеокассеты или архивные фото, показал историю того, как увлечение еще советских подростков из восьмидесятых привело меня и моих коллег к тому, что мы стали художниками, пройдя свой уникальный путь.

Должен ли, на ваш взгляд, художник быть говорящим, рассказывать о своем творчестве?

Он, конечно же, не должен, но, если умеет, это большой плюс не только для художника, но и для любого человека. Если ты умеешь внятно, грамотно говорить и объяснять, что и зачем делаешь, это всегда полезно.

Расскажите вкратце о своем творческом пути.

Все началось в 2000 году, еще в школе, когда я увлекся граффити. В 2005, будучи студентом, стал частью редакции одного из основных граффити-журналов России – Code Red, который потом перерос в бренд одежды. Параллельно с этим занимался графическим дизайном, иллюстрацией, в начале десятых сотрудничал с разными крупными брендами вроде Nike и Reebok. В 2011 начал делать произведения из фанеры в своей оригинальной технике. К 2015 году я уже стал уделять все свое время студийным работам, поскольку появился интерес со стороны и широкого круга зрителей, и коллекционеров, готовых покупать мои работы. Последние два года я занимаюсь в основном созданием картин, иногда рисую какие-то монументальные произведения на фестивалях и периодически читаю лекции об уличном искусстве.

В чем особенности вашей уникальной техники?

Сначала я делал граффити-шрифты и типографику, но потом понял, что с этим не получится найти отклик у широкой аудитории, потому что такое понятно только райтерам, а обычным людям не очень интересно. После 2009 года я стал постепенно делать иллюстрации с какими-то персонажами, а в 2011 году для выставки Faces&Laces захотелось создать материальные объекты. Решил распечатать контуры на бумаге, приклеить на фанеру, распилить ее лобзиком, зашкурить, покрасить и склеить. Причем плоская картина мне показалась достаточно скучной, и я добавил еще несколько слоев, чтобы получить рельеф. То есть мои работы представляют собой что-то среднее между мозаикой, витражом и рельефом.

Почему выбираете именно такие цвета?

Они нравятся мне самому и цепляют зрителя, но я стараюсь сделать так, чтобы за яркой визуальной картинкой всегда была какая-то история или идея. Часто в современном искусстве для специалиста или интересующегося человека работы могут быть интересны, но обычного зрителя они никак не привлекут, потому что очень скупо выглядят. И, мне кажется, это еще влияние того, что все уличные художники, в первую очередь, борются за внимание зрителя, который просто идет по улице и не рассчитывает увидеть твою работу, – нужно ухватить его взгляд. 

Что за картины представлены на выставке Reset?

Это работы из серии «Последствия», они были сделаны для экспозиции «Восточная улица и Западная улица» в Лондоне, в которой принимали участие российские и американские художники. Идея серии изначально была в каких-то последствиях, которые могли возникнуть у персонажей этих картин в ходе жизненных ситуаций. А потом пришла мысль, что в чем-то взаимоотношения мужчины и женщины похожи на взаимоотношения США и России. В том плане, что у них постоянно какие-то перипетии, но друг без друга они не могут и постоянно всплывают какие-то последствия.

Есть у нас в Нижнем шанс увидеть вашу монументальную работу?

Если меня позовут на какое-то мероприятие, я с радостью приеду порисовать. Мне нравится, что здесь есть такие ребята, как Никита Номерз, Саша Стэн, Артем Филатов, которые не только занимаются своим творчеством, но и наводят движуху: снимают фильмы, делают журналы, выставки, пишут книги и так далее. В других городах нет таких людей с большой мотивацией и инициативой что-то делать в кругу коллег.

Влияет ли то, что вы постоянно видите вокруг себя, на мотивы творчества?

Конечно. Когда я начал делать лекции, готовить выступления о своем творчестве, стал задумываться о влиянии на мои работы. И понял, что очень много вещей из детства отложились на уровне подсознания. Ты неосознанно впитываешь ту среду, в которой находишься, например, я как-то нашел у родителей коробку с конструктором Lego, в который я играл в детстве, и у меня случился флешбэк – я понял, откуда все эти цвета в моем творчестве. Потом я посмотрел на художников, которые мне нравятся: чем и почему, за что люблю некоторое советское монументальное искусство, – и осознал, что есть какие-то вещи, взаимосвязь с которыми заметна только спустя время.

Что, по-вашему, сейчас может влиять на подростков? Что мы увидим в их творчестве лет через пятнадцать?
Думаю, мы будем видеть влияние того, что у молодых людей появился доступ к любой информации. Если говорить про наше поколение, которое родилось в середине восьмидесятых, у нас все обстояло по-другому. Любая информация ценилась, и ее было сложно найти. Сейчас ее полно, и важен навык не столько поиска, сколько фильтрования, курирования своих предпочтений, вкусов. Доступно все, но нужно понять, что из этого ценно.

Часто художники опережают время: предугадывают то, что будет в ближайшем будущем, и это выражают в своем творчестве.

Мне кажется, это происходит как-то неосознанно. Если говорить о художниках двадцатого века, возможно, дело в том, что они вращались в кругу образованных людей, где обсуждались мировые тенденции культурной, экономической, политической сфер. Они впитывали это в процессе общения и высказывались на тему того, как видят будущее. А вообще мне нравится цитата Роберта Шекли, который на вопрос «Откуда вы берете вдохновение?» ответил: «Если бы я знал, где его брать, я бы пошел туда и набрал побольше». Лично у меня оно появляется в процессе работы, как и у большинства авторов.

Почему уличное искусство так проникло на арт-рынок?

Это закономерный процесс, и, если смотреть на мировой опыт, там это началось гораздо раньше. Десять лет назад уличные художники рисовали на фасаде Tate Modern и, естественно, их работы продавались на аукционах. Не говоря уже об эффекте Бэнкси, который очень сильно прокачал эту сферу. В России, кроме того, что здесь все с задержкой, есть еще и такой фактор: ребята, которые начинали рисовать на улицах, только к настоящему моменту достигли того уровня профессионализма, когда они могут полноправно участвовать в галерейном бизнесе – не как представители маргинального явления, а как полноценные художники, у которых просто свой путь. Весь свой опыт они получили не в художественной школе, а рисуя на улице и общаясь с единомышленниками. И в этом плюс, потому что это течение не похоже на все то, что происходит в остальном современном искусстве. Да, в нем есть какие-то цитаты из искусства прошлого или настоящего, но все равно художники уличной волны мыслят немного иначе, чем их коллеги, получившие профильное образование. Еще играет роль близость к зрителю: работы того же Бэнкси или Шепарда Фейри понятны каждому, поэтому их аудитория гигантская.

Не превращает ли это арт-рынок из элитарного в общедоступный, в попсу?

Это не может стать попсой, как минимум, потому, что работы уличных художников по карману не всем. Даже принт за пять-десять тысяч рублей не каждый готов купить, не говоря уже про галерейные работы.

Увеличивается ли число людей, интересующихся современным уличным искусством?

Думаю, да. Возможно, это происходит потому, что люди нашего поколения вырастают, у них появляются деньги и возможность не только смотреть, но и покупать. К той же тиражной графике интерес растет.

У вас был опыт разной творческой работы – что наиболее прибыльно, с точки зрения автора?

Продавать свои произведения, но к этому нужно долго идти. За точку отсчета я беру 2000 год, когда увлекся граффити, а полностью зарабатывать этим я начал в 2016 году. Путь долог и тернист. Поэтому просто нужно понять, что тебе делать по душе, поставить цель и к ней идти, не рассчитывая на быстрый результат.

Как думаете, у вас будет меняться видение, цветовые предпочтения, техника?

Надеюсь. Не хочется застрять в одном моменте, пусть даже он будет очень успешным. Нужно двигаться и развиваться как личность и как художник. Хотелось бы, чтобы мои работы одного периода отличались от другого и зритель мог проследить это поэтапное развитие.

Что может на это повлиять?

И внешние факторы, и самообразование. То, что я узнаю откуда угодно, так или иначе, влияет на мои произведения. Наверное, это очевидно, что художник как человек, который что-то говорит, сначала должен наполнить себя каким-то содержанием, чтобы затем делиться им с другими.

Фото: Филипп Макаров