18+
  • Журнал
  • Главное
Главное

Слава Полунин. Часть 3

Предыдущая, 2-я часть. Начало в части 1.

В день рождения главного клоуна страны вспоминаем самые примечательные факты биографии Полунина.

Человечество всегда стремилось к счастью, пробовало разгадать, вычислить, понять его формулу. Для Славы Полунина это главное занятие в жизни. И именно этим он и его команда занимаются на протяжении вот уже трех десятилетий: еще в начале 1980-х с подмостков театров и концертных площадок на улицы и площади городов выплеснулись фейерверки радости, фонтаны счастья, остроумия и по-детски удивленного отношения к миру. За эти годы неутомимый Асисяй провел десятки праздников и карнавалов. А если праздников не хватает, он придумывает новые!

В 1993 году я заинтересовался традицией карнавалов и решил попробовать восстановить ее в России. Заплатил две тысячи долларов в качестве взноса России в Мировую ассоциацию карнавалов, а поскольку страна в этом не участвовала, я стал самозвано представлять ее в этой ассоциации. Потом отправился на один из сборов, увидел, что там все как-то пыльно, оставил им свою членскую карточку и уехал. Я понял, что там ничему не научишься, и начал придумывать свои идеи карнавалов, современные. Так же, как когда-то сделал с клоунадой.

Мы работаем как лаборатория по созданию всего радостного и счастливого, и у нас постоянно рождаются красивые истории. В этом году мы сделали эскиз нового проекта — Цветного карнавала. Наконец возник замечательный повод сделать праздник для детей. Обычно мы стараемся для взрослых, чтобы помочь им как-то разобраться с жизнью, а дети уже счастливы. Пока шла подготовка, соседняя деревня нас сторонилась: местные увидели, как грузчики выносят из машины большой череп, сделанный Михаилом Шемякиным, и обходили Мельницу стороной. Но потом стали звонить, предлагать свои руки и головы для участия, набежали с мыльными пузырями, появились какие-то чудовища на ходулях. Мы пригласили двести детей, а они притащили родителей. Андрей Бартенев со своей командой за считанные минуты переодевал гостей в цветное. Наши артисты водили за собой на веревочке сорок человек по «царству Алисы», от одного события к другому, «из мира в мир переходя». А в конце праздника в огромный курятник — куриный цирк, где куры живут в гигантском яйце и выступают в представлениях вместе с артистами, — набилось четыреста человек.

Мы приспосабливаем наши идеи к ситуации и месту, при этом важно, чтобы нам самим было интересно. Но когда к нам обращаются с просьбой устроить праздник, чтобы на всю катушку, мы всегда предлагаем Белый карнавал. В сентябре 2007 года для самого масштабного Белого карнавала в московском Коломенском я собрал все лучшее в мире из того, что есть в романтическом уличном театре, связал вместе, создал единую среду, и праздник продолжался десять часов без остановки! Не было начала, не было финала! До и после мы делали подобные карнавалы в усеченных вариантах. Например, в том же году поставили три шапито у Петропавловки, а вокруг выступали танцоры в образах белых фантастических бабочек. Их создал голландский хореограф японского происхождения Шусаку Такеучи. Но продюсеры, к сожалению, не смогли вытянуть все шоу в полном объеме.

Сейчас мы готовим проекты Crazy Woman («Бабы-дуры») и «Снег и огонь», пробы которого мы также делали на Мельнице. Здесь сооружали ледяные глыбы с цветами, катали ледяных баб.

В России ко мне постоянно подходили и подходят молодые люди с вопросом, как и где можно поучиться. И в 2003 году мы решили сделать школу «Дураки на Волге» — взять корабль и отправиться по реке. Объявили набор, приехала тысяча человек со всей страны, а отобрали мы в итоге пятнадцать. Я выбрал десять педагогов, каким-то необыкновенным способом мы достали на месяц корабль и отправились по Волге со всей компанией. Школа была очень специальная. У каждого дня было свое название. Его мог написать на большой доске любой человек. Но если написал, то и отвечал за это: день Хармса, день Шнурка, день Синей Птицы — все в эти сутки строилось вокруг написанного слова. С утра ученики и преподаватели шли в костюмерную — огромную комнату, заваленную костюмами и реквизитом, — выбирали костюм своего персонажа и весь день жили в этом образе. Представьте, с утра до вечера вокруг тебя разгуливают гоголевские характеры. Дожившие в образе до вечера получали билет на ночной бал на верхней палубе. Бал — вершина каждого дня. Мы заходили в порты, запускали публику к себе или сами вываливались на причал, устраивали парады и огненные шоу. На земле никто не знал о нашем прибытии — мы совершали набеги. Через две недели выяснилось, что с нами плывет «заяц». Он жил в трюме, и кто-то носил ему еду. Он тоже переодевался в костюмы! Пришлось его легализовать. Наше путешествие было снято, и теперь монтируется фильм. Мы снимаем все, что с нами происходит, кладем на полку, а потом ждем, когда появится время доделать.

В 2007 в Петербурге проводились выборы короля карнавала.
Большинством голосов выбрали меня. Пришлось выполнить
свои монаршие обязанности и сделать колонну короля
карнавала. С художником Алексеем Костромой мы одели людей
и самую грубую технику в лебяжий пух, а хореограф
Шусаку Такеучи заставил двигаться с особым изяществом даже
верблюда, между горбами которого сидели две маленькие
девочки в костюмах бабочек...

У нас традиция не пропускать ни одного праздника. Мы отмечаем китайский Новый год, русский Новый год, индийский, еврейский. Нам любой праздник подавай, мы его и отметим! А если нам не хватает праздников, мы их придумываем. Два года назад на Мельнице собралось сто пятьдесят человек, и мы придумали такую идею: все живут в разных комнатах или по соседству и каждый час празднуют наступление Нового года в тех регионах мира, где он наступил. А гости наши были со всего света! Мы целой бандой вламывались в комнату к тому человеку, в стране которого наступал Новый год, а некоторые еще орали под окнами на улице. Нужно было за следующий час успеть попасть в нужное место, опять отпраздновать Новый год, снова переодеться, понять, куда двигаться дальше, и не опоздать! И эта история продолжалась с четырех вечера до четырех утра. Творилось что-то невероятное! Музыкант из Новосибирска Миша Сергеев устроил настоящий сибирский Новый год, с пельменями и водкой. Девочки-финки праздновали в сауне, в бочку человек пятьдесят влезло. У татарина Ромы Дубинникова шестьдесят человек сидели в три яруса по полкам в комнате два на три метра и распевали татарские песни. Просто чудо из чудес!

Бывает, мы устраиваем недели цветной еды: каждому дню даем свой цвет. Еда, одежда, цветы — красного, желтого, зеленого цвета! Даже музыка! И наряжаются все соответственно. Так мы обыденное делаем необычайным. Тот, кто гостит у нас больше двух дней, отправляется дежурить на кухню и готовит на компанию. И вот двое наших друзей, художники из Питера, забыли, что они дежурные. День был красный. В последнюю минуту они сварили спагетти, и чтобы все прошло как положено, сделали очки с красными фильтрами.

Белый карнавал
Белый карнавал
Шествие по Венеции
Шествие по Венеции
Цветной праздник на Мельнице
Цветной праздник на Мельнице
Петербургский карнавал, 1997 год
Петербургский карнавал, 1997 год

 

Андрей Бартенев

 Мы познакомились со Славой в феврале 1993 года в кинотеатре „Родина“ в Петербурге. Я приехал со своими перформансами „Ботанический балет“ и „Полеты чаек в чистом небе“. В большой программе Академии дураков участвовали и „Дерево“, и „Ахе“, и куча музыкантов. Нас поселили с группой гимнастов в Пушкине, в Китайском городке, и как-то вечером Слава вышел в костюме зебры. Когда у Славы начался лондонский период, мы у него гостили, и он рассказывал о своей идее дома, большой интернациональной площадки, куда бы все могли приезжать репетировать, творить, придумывать новые проекты. Таким оазисом стала Мельница под Парижем. Это место все больше и больше превращается в страну Славы Полунина. В течение двух лет мы приезжали с друзьями к Славе, чтобы делать белую комнату. После работы валялись и отмокали в бане, а тем временем на Мельницу каждый день приезжали разные люди. Гостей было много — персонажей, артистов, клоунов, которые своим присутствием определяли цвет, динамику и настроение дня. Слава и Лена — космические сиамские близнецы. Эта пара мне видится, конечно, мессиями в образе клоунов. Клоунская маска помогает им очень быстро проникать в человеческие души. Наш мир уже настолько перегружен информацией, что только клоунские манипуляции позволяют некоторым истинам достичь людских сердец. Потому что если говорить без определенной доли юмора, в лоб, многие вещи уже не воспринимаются. Но когда они подаются с огромным клоунским носом какого-нибудь оранжевого или красного цвета, открываются створки человеческих сердец и информация быстрее доходит до души. Тогда мы тоже стараемся превратиться в доброго клоуна и становимся способными совершать больше добрых дел».

 

Михаил Шемякин

 Наше знакомство со Славой случилось в Америке, в моем поместье Клаверак. Все произошедшее напоминало куски какого-то феллиниевского фильма. Я обычно работаю по ночам. Ну, и днем тоже работаю. Так вот, часов в пять ночи мы с моими техниками обрабатывали огромную фигуру Петра Первого. Всюду в окнах мастерской виднелись странные причудливые персонажи „Карнавалов Санкт-Петербурга“, отлитые в гипсе. Поэтому жители прибрежных домов и всего нашего поселка немного побаивались меня и считали, что в копии этого французского замка живет семья не то вампиров, не то колдунов, которая по ночам манипулирует громадными белыми фигурами. И вот в ночи в это поместье въезжает вереница маленьких фургончиков, из которых начинают выскакивать очень странного вида люди: мальчики с крашеными волосами — зелеными, красными, какой-то человечек с милейшей физиономией и печального вида девушка с японской внешностью. Это была Лена, жена Славы. Человечек подбежал к дверям мастерской и произнес: „Четыре года я вас искал! И вот наконец я вас нашел. Я Слава Полунин. Я работал в Cirque du Soleil. Должен признаться, что часто использовал ваши чудесные рисунки, вернее, персонажей из «Карнавалов Санкт-Петербурга»“. Я знал об этом от знакомых, которые советовали мне заняться деятельностью Cirque du Soleil на предмет использования моих персонажей. Но как-то руки до этого не доходили. А когда Слава Полунин признался мне, что необыкновенно любит мои работы, всякое желание судиться автоматически пропало. Уже часов в шесть утра мы сидели за столом, пили чай. Слава выбегал к своим машинам, вытаскивал какие-то книги  — оказалось, что один или два фургончика были заполнены книгами. Они двигались по направлению к Нью-Йорку, потому что собирались уезжать из Америки в Англию, а в фургончиках хранились их домашнее имущество и уникальная библиотека. Когда Слава вошел в мое жилище, то первым делом подбежал к огромным шкафам и стал листать книги с криками: „Вот эта у меня есть! А эта мне обязательно нужна! Где ее можно купить?“ В общем, выяснилось, что у нас совпали вкусы и взгляды на многие вещи: на костюмы, на Средневековье, на театральную деятельность разных эпох, на многих-многих художников, близких как мне, так и ему. Поэтому у нас мгновенно возникла взаимная симпатия. Наша дружба началась именно в эту безумную ночь, когда мы пили чай и фантазировали о совместных проектах.

С тех пор мы стали со Славой время от времени работать и делать перформансы на моих вернисажах в Эрмитажном театре в Петербурге и в Третьяковской галерее. К нашему содружеству присоединились также Антон Адасинский и Анвар Либабов. С этой чудесной командой мы делали свои хеппенинги на площади Святого Марка в Венеции. Слава время от времени приезжает ко мне, поскольку живет по соседству, и мы обсуждаем разные творческие планы. Несколько лет назад мы приступили к очень странному черно-белому импровизационному фильму без сюжета с условным названием „Гофманиада“, снимаем который в полях, лугах, на деревьях, в башнях замков. Должна получиться история в духе Гофмана, немецких романтиков и одновременно раннего Бунюэля. Кроме того, у меня планируется выставка „Тротуары Парижа“, которую я готовлю уже двенадцать лет. И во Францию в связи с этим событием кроме Славы приезжали также Антон Адасинский и Андрей Бартенев. Выставка будет проходить в Мраморном дворце в Петербурге, где в течение месяца будут ставиться одноактные балеты и устраиваться перформансы на тему моих рисунков. Слава в этом сложном метафизическом, символическом перформансе будет играть роль Пульчинеллы, а Антон — роль госпожи Смерти. Так что наше содружество, к общей радости, продолжается. И есть еще много планов, о которых не хочется заранее говорить, чтобы не сглазить.

Любой мало-мальски причастный к искусству человек понимает и знает, что Слава Полунин интернациональный мастер и уникальное явление в сегодняшнем мире культуры. В наш жесткий век он сохранил в себе феноменальную, я бы сказал, фра-анжеликовскую чистоту, незамутненный детский взгляд на мир — радостный, лучезарный и одновременно печальный, трогающий за душу любого человека. За это его и любят во всем мире. И я его чту и люблю и мечтаю продолжить совместную работу, потому что дружба с ним и общее творчество — подарок судьбы.

Есть один интересный момент в нашей дружбе. В моем искусстве громадное место занимает образ смерти: и в скульптуре, и в графике, и в живописи, и в фотографии. Я работаю над книгой „Образ смерти в катакомбах Палермо“. Она состоит из снимков уникальных мумий, у каждой из которых свое застывшее выражение лица: крик, печаль, плач, стон. В этих катакомбах работали и Гойя, и Отто Дикс — кто только из художников не рисовал эти знаменитые палермские мумии! Ну, а Шемякин их не рисует, а фотографирует. Хотя, безусловно, я пользуюсь этими снимками в своих графических циклах „Пляски смерти“. Слава же принципиально отгораживается от всего, что связано со смертью, с трагедией, с болью. Книг со страшными историями он не читает, киношные страшилки не смотрит, разговоры на мрачные темы пресекает. Однажды я хотел затащить Славу в подземелье одной французской тюрьмы, в которой отбывал заключение и в ней же скончался флорентийский герцог Людовико Сфорца, покровитель Леонардо да Винчи. „Нет, это страшно, я не хочу всего этого видеть!“ — воскликнул в ужасе Слава и наотрез отказался спуститься в темницу Сфорцы. Его супруга Лена в подземелье спустилась, оставив Славу у входа в подземную тюрьму.

Полунин создал свой радужный, сверкающий и улыбающийся мир, в котором Мастер Слава творит и обитает. Но это не бегство, не дезертирство от трагедий и жестокости окружающего мира. Слава, возможно, как никто остро воспринимает и чувствует боль и страдание, присутствующие в нашем веке, но чтобы своим талантом и творческими озарениями хоть как-то облегчить мучения уставших душ, он должен в своем замкнутом мире создать то, что приносит людям радостные и светлые часы и минуты и именуется большим искусством. У него абсолютно свой мир, который, казалось бы, не должен соприкасаться с моим. Тем не менее когда он приехал ко мне в Клаверак, в Америку, то попросил разрешения сделать копию деформированного бронзового черепа гидроцефала, установленного у меня в парке. Ему отлили копию в фибергласе цвета белой кости.

Впоследствии, когда этот череп был водружен на колеса от американской телеги XIX века и мы устраивали перформанс Memento Mori („Помни о смерти“) во время одного из венецианских карнавалов на площади Святого Марка, венецианцы и туристы постоянно ощупывали череп: было впечатление, что они столкнулись с черепом великана из детских сказок. Этот перформанс был по-настоящему впечатляющим! Слава Полунин, облаченный в костюм Пульчинеллы, сшитый из грубой мешковины, в большом колпаке, подняв на плечи оглобли, тащил за собой громадный двухметровый череп, покачивающийся на двух деревянных колесах. На черепе полулежал в черном венецианском плаще Мефистофель — Антон Адасинский, время от времени потягивавший вино из бутыли, перемежая питие игрой на флейте и выкрикивая на неведомых языках пламенные речи, обращенные к оторопевшим венецианкам. Позади черепа на высоких ходулях вышагивала страннейшая взлохмаченная ворона, которую мастерски изображал Анвар Либабов. И все это замыкало шествие шемякинской группы ряженых, прилетевших для участия в нашем перформансе из разных стран.

Однажды я спросил Славу, почему ему, избегающему всего мрачного и замогильного, нравятся шемякинские „Танцы и лики госпожи Смерти“. На что он, многозначительно посмотрев на меня, ответил: „У тебя это совсем другое“. Думаю, что Слава чувствует и понимает, что в моих работах нет патологии. Можно ведь и цветок так нарисовать, что станет жутко, страшно и тошно. А можно создать серию уникальных гравюр, как, к примеру, „Танцы смерти“ Ганса Гольбейна, которые и по сей день вызывают у ценителей искусства чувство эстетической радости».

 

Друзья

Андрей Бартенев — Михаил Шемякин —
Борис Гребенщиков — Слава и его команда
 

Музыканты дружат с музыкантами, художники — с художниками, актеры любят проводить время в компании своих коллег, модельеры тусуются со стилистами и разными другими кутюрье. Так часто бывает. А Слава Полунин дружит со всеми! Слава — большой коммуникационный магнит-излучатель. Он никогда не пройдет мимо человека неординарного, необычного, непохожего на других. Мир, которым он себя окружил, его жизнь и то, что он принес миру в этой жизни, — все это соткано из самых важных, самых прочных и надежных нитей под названием «Дружба».


Андрей Бартенев

В Академии дураков я собрал людей, которые странно творят, по-особому видят мир и по-своему его перевоплощают. В эту организацию входят десятки людей со всего мира. В России у меня три любимца среди художников: Андрей Бартенев, Алексей Кострома и Николай Полисский. Каждую комнату на Мельнице я задумал сделать как спектакль, как особый мир. Приехал както Бартенев, зашел в одну из комнат и спрашивает: «Что здесь будет?» Я отвечаю: «Алиса в Стране чудес!» — «Дай подумать», — говорит Андрей. И на следующий день заявляет: «Это пространство должно быть завито, как вьющиеся бобовые побеги, и получится „Джек и бобовое зернышко“. А наверху спальня, как будто бы стручок раскрылся!» — «Когда можешь приступить?» — заинтересовался я. «Через месяц приедем с друзьями и все сделаем!» Действительно, они машинами свозили на Мельницу картон, создавали из него объемные структуры и крепили на стенах скотчем. А потом мы два года искали технологию, чтобы сделать эту конструкцию прочной. И в Берлине нашлись мастера, которые закрепили эту штуку с помощью металлической сетки и пластика. Тогда бобовое зернышко стало видно!

Михаил Шемякин

Как-то на выставке в Париже я увидел удивительной красоты акварельную серию Шемякина «Карнавал СанктПетербурга». Когда в 1994 году Cirque du Soleil гастролировал по США, я узнал, где под Нью-Йорком живет Шемякин, напросился в гости и начал уговаривать Мишу поучаствовать в «Дьяболо», ведь вся эта история началась именно с его акварелей про карнавал, где внешнее — это праздник, а внутри — чертовщина и метафизика. Я подумал, что интересно соединить праздничность клоуна и метафизику демона в одном сюжете, к тому же взять в партнеры интересного человека и вместе покопаться в этой теме. Шемякин в молодости пробовал что-то делать в театре, но потом бросил, и я постарался вернуть ему интерес. В результате сюжет спектакля был построен на крысах: Шемякин сделал маски, а Адасинский с его девчонками играли крыс. Многие говорят про Мишу: «Суровый, тяжелый!» А я его таким не вижу. Очень светлый человек, мне с ним легко. Я его очень люблю. У него потрясающая библиотека, величиной с дом. В нее можно зарыться и не вылезать оттуда никогда. Мы подумали, что, раз мы оба так любим карнавал, нам надо в Венецию. В 1998 году Миша решил поставить в Венеции статую Казановы и попросил меня приехать. Я позвал с собой Анвара Либабова и Антошу Адасинского — поучаствовать в открытии памятника. Мы привезли в Венецию шемякинскую скульптуру «Череп» на колесах и катались на ней по главной площади: Антоша сидел на черепе и играл на свирели, я тащил эту арбу, а Анвар черным ангелом на ходулях следовал за нами. Через несколько лет Миша создал большой красивый спектакль на площади Святого Марка.

Борис Гребенщиков

Шел 1981 год. Дворец молодежи. Смотрю, сидит Гребенщиков в кафешке, подхожу и спрашиваю: «Боря, может, у нас в театре поиграешь на гитаре?» — «Давай», — отвечает. Тогда все не утвержденное партией было запрещено, но ребята из «Аквариума» сами распространили билеты среди друзей и дали потрясающий концерт. На следующий день меня вызвали на ковер. Говорят: «Если у тебя еще что-то незалитованное будет происходить — смотри!» Мы-то пантомима, а тут — конкретные слова, нужно было литовать.

 

Борис Гребенщиков

 Первое, что мне приходит в голову при упоминании имени Славы Полунина, это воспоминания о том времени, когда положение „Аквариума“ было, мягко говоря, шатким и нас особо никуда не пускали играть. Шел 1983 год. Слава, ни на секунду не задумываясь, сказал: „Если вам негде играть, приходите ко мне в театр!“ — „Слава, могут быть проблемы“, — сказал я ему. „С этим я справлюсь“, — ответил он. И мы у него в этом маленьком зале во Дворце молодежи отыграли как минимум два концерта, что было для него очень опасно, и, по-моему, даже были какие-то репрессии. Но он героически все это вынес, не сказав ни слова. И это было и остается для меня свидетельством потрясающего душевного благородства. Мало таких людей.

А второе по очереди и первое по значимости: то, что делает Слава, для меня — повод гордиться Россией. Я первый раз увидел The Snow Show, по-моему, в Манчестере, или в Ливерпуле, не помню. Я был потрясен. И зал был потрясен. Когда я вижу русского человека, которого знаю и который поставил спектакль мирового уровня, настолько совершенный, сделанный с таким большим вкусом, то понимаю, что это работа настоящего гения. И после спектакля я захожу за сцену... А их там трое! Они все это исполняли втроем. Это вообще невероятно. Я ведь тоже все свое время провожу в этом мире и знаю, что для такого действа необходимо двадцать, даже тридцать человек! Так что это не просто гениальность, это еще и чудо! Я горжусь тем, что мы со Славой знакомы. Потому что в России много того, что мне не нравится. Но пока существует Полунин, у меня есть повод говорить, что Россия может производить искусство на самом высшем уровне, сравнимое с искусством Гомера и Шекспира!»

«Дьяболо» — спектакль, сыгранный всего несколько
десятков раз за почти пятнадцать лет своего существования. Перевернутый , взъерошенный, бурлящий мир карнавала, в котором
сама жизнь играет, а игра становится на время самой жизнью,
влечет к себе праздничностью и свободой. В кривом зеркале
карнавала отражается то, что спрятано за маской
повседневности. Шут и Дьявол встретятся здесь лицом к лицу
и станут вращать колесо карнавала, колесо жизни, колесо бытия...
В этом Зазеркалье шутовство Дьявола сменяет
дьявольская усмешка Шута...

За сценой

Еще в лицедейские времена я придумывал разные формулы. Например, формулу, как найти нужного человека. Во время спектакля я слушал, где в зале смеются громче всего. Когда в зале находится талантливый на смех человек, все на него оборачиваются и начинают подхватывать. После спектакля мы подходили к таким людям и брали телефончик, а потом бесплатно приглашали на премьеру. Они садились в разные точки зала, и премьера была просто убойной! Так у нас появилась Михля, Танечка Миронова. Она так хохотала! Когда она пришла в третий раз, мы спросили у нее, кем она работает. Оказалось, она филолог, переводчик. «Бросай это, будешь смеяться каждый вечер в зале!» — предложили мы. А в дальнейшем она отвечала за информационную часть, то есть была вместо Интернета: вытаскивала отовсюду все самое лучшее — спектакли, идеи. Ее все в театре любили за потрясающе веселый характер. И вот какая история приключилась на гастролях во Франции. Однажды Михля с Анварушкой пошли в эльзасский бар, а за соседним столиком сидел удрученный жизнью человек, который, как оказа-лось, был замдиректора банка. Михля вернулась из бара через пять дней. Банковский работник влюбился в нее по уши! Он тоже пять дней не показывался в банке. Потом он пришел за нее извиняться: «Любим друг друга, — говорит, — хотим пожениться». И поженились. А у себя на работе он получил волчий билет — больше его в банковское дело не брали. Но постепенно все наладилось, у них куча детей. В наш список хохотушек Михля попала в 1985 году, а в 1990-м вышла замуж.

Техник Гена Бохан был и моряком, и завскладом, десять профессий перепробовал. Он великий снабженец. Для него не существовало слова «невозможно». В ноябре 1988 года мы работали у Адмиралтейства. «Геныч, — говорю, — у нас спектакль в фонтане, мы будем изображать путешествие на бочках по всему свету, с брызгами, акулами, девятым валом! Нужно, чтобы фонтан был горячим». Отвечает: «Хорошо, будет». Перед началом спектакля вода в фонтане была теплая — Геныч взял машину и катался по кочегаркам, сливая оттуда воду. В другой раз говорю: «Гена, нужен остров в Финском заливе. Мы сделаем школу, соберем там всех с палатками, будем учить. Нужен остров, нужен корабль, военная кашеварка». Плюс мы хотели с этого острова делать атаки клоунов на всякие порты в Финском заливе, без объявления, спонтанно. Гена пошел к начальнику Северо-Западного военного округа в Генштаб на Дворцовой площади и говорит: «Слава Полунин устраивает школу уличного театра! Впервые в России!» Начальник отвечает: «Хорошо. Корабль и кашеварку с кашей дадим. А остров не наш». Гена несколько недель искал хозяина острова. Выяснилось, что хозяина нет, и мы этот остров с фантастическими катакомбами — форт Тотлебен — заняли. В конце 1980-х мы поехали на гастроли в Швейцарию. Там Геныч приходит ко мне и заявляет: «Можно отпроситься? Женюсь! Пришла одна графиня швейцарская, влюбились мы друг в друга». Женился. Замок среди гор и полей. И Геныч — граф! А через месяц возвращается, говорит: «Можно обратно?» — «Что случилось, Гена?» — спрашиваю. «Когда я узнал, что у них там каждый шаг расписан на десять лет, я еще попробовал вписаться. Но когда они начали заворачивать одеяло под матрас, я не выдержал! Они так делают потому, что в старину экономили тепло. Чтобы замок отопить, сколько же денег надо! Они и не топят зимой в своих домах. Завыл, как зверь, на второй день и вырвался из этого кокона!» И Гена вернулся. Теперь живет в Питере.

Человек-гора Глеб Титанян — все тело в татуировках — производит самое устрашающее впечатление. А на самом деле Глебушка умнейший, нежнейший, добрейший, поэтичный человек. Знающий литературу, любящий абсурдистов, черный юмор, символистов, тамплиеров. Удивительно богатый своими знаниями, интересами, теплый, заботливый. Дон Кихот. А по внешнему виду не скажешь. Время от времени он говорит: «Вот тебе нужно это или то, может, я пригожусь?» Сейчас я занимаюсь библиотекой, и Глеб, который очень любит книги, приехал на пару месяцев, чтобы разобраться с библиотекой, сделать каталог. Скрупулезный человек. Он никогда этим не занимался, но ему очень интересно. Говорит: «Страшное дело. Возьму книгу, забываю записать в каталог, начинаю читать и не могу оторваться. Опомнился — следующую читаю. Опасная работа».

Рома Дубинников — гений. То, что он делает, просто нереально. Месяцами он ищет одну ноту. Находит, включает ее, и она тянется в спектакле часами, и от нее не оторваться! Он вкладывает в ноту два-три уровня, и она буквально висит в воздухе. Или говорит: «Давай поставим микрофоны и динамики по всему саду на Мельнице». Я нахожусь в доме, вокруг меня музыка, я выхожу из дома, иду куда-то — музыка идет за мной. Я сижу в доме, в синей комнате, — Рома включает шум дороги, водопада или пение птиц из другого конца сада. Выхожу на улицу — издалека кто-то орет, рядом кто-то разговаривает, трамвай едет. Рома экипирован микрофонами, и все, что вокруг него происходит, записывается. Он не музыку делает, а звучание мира. И из этих звуков он создает другие миры. Во время спектакля в ход идут обычно три-четыре магнитофона и куча каких-то компьютерных программ. Он все время находится в импровизации. Он чувствует, что на сцене вдруг изменилось настроение, и тут же включает другую мелодию, которой в спектакле никогда не было. И она оказывается точно в десятку! Как хороший повар добавляет специи, так он добавляет или убирает звуки.

 

Текст: Аркадий Волк
Фото:  архив Вячеслава Полунина, Владимир Мишуков, Михаил Шемякин, Виктор Лаврешкин, Елена Яровая, Derevo, архивы пресс-служб

Материал из номера:
Декабрь
Люди:
Вячеслав Полунин

Комментарии (2)

  • Гость 19 июля, 2014
    Комментарий удален
  • Гость 18 июля, 2014
    Комментарий удален

Купить журнал:

Выберите проект: