Павел Маркелов

Актер театра «СамАрт» исполнил главную роль в сенсационной постановке петербургского режиссера Анатолия Праудина «Гамлет» и стал амбассадором самарского театра на фестивале «Золотая маска» со спектаклем «Счастливый Ганс», а 5 июня получил статуэтку премии журнала «Смр.Собака.ru» «ТОП 50. Самые знаменитые люди Самары и Тольятти» в номинации «Театр» 

Расскажите о своем детстве.

Оно связано с Волчьим Углом — местом на отшибе поселка Новосемейкино. Там был расположен так называемый радиодом, где работала моя мама. Он был законсервированным — на случай войны или чего-то такого. Нас возили на автобусе в школу и детский сад, правда, только по будням, по субботам же мы несколько километров ходили пешком или на лыжах. В общем-то, кроме нашего дома и того, где располагался узел связи, вокруг ничего не было — глухой лес. Очень тихое место — настолько, что я теперь не могу в городе без берушей спать. Еще, конечно, детство связано с фигурой отца, которого я рано потерял. Это самая большая и горькая утрата в моей жизни. Страшнее события не было.

Он в вас успел что-то заложить?

Думаю, да. Главным образом, не самый мягкий характер. (Смеется.)

Маме, наверное, с вами тяжело было.

Да, вот есть маменькины сынки, а я был папенькин — так меня называли. Случись какая неполадка в жизни, я звал не маму, а отца, хотя безумно его боялся.

«Как профессионал я понимаю, что хороший актер, но не выдающийся»

Почему?

Он был строгий, требовательный. Конечно, он меня любил, это я сейчас понимаю. У папы были золотые руки. Он мог смастерить что угодно. Помню, я мечтал о самокате, и он мне его сделал из досок и подшипников. Я по-настоящему гордился обновкой, несмотря на то что она была гремучей, тяжелой и не слишком маневренной. Вообще, судя по всему, мы жили не зажиточно. Помню только, что у нас были свиньи. (Смеется.)

Выращивали на убой?

Да, но несмотря на всю свою суровость, отец был настолько тонок своей душевной организацией — и это мне от него передалось, — что не мог убить живое существо. Свиней закалывали соседи. (Смеется.)

Какую роль в вашей жизни тогда играла мама?

Она давала мне абсолютную свободу. Когда мы после смерти отца перебрались в город, она работала в двух местах, чтобы прокормить и вырастить меня. Так что большую часть времени я был предоставлен сам себе. Кстати, я прилежно учился.

Вы единственный ребенок в семье?

Нет, есть сестра. Она с нами в то время уже не жила. Она старше меня на двенадцать лет и вскоре после ухода папы вышла замуж. Я с детства очень любил ее, и до сих пор мы с ней в хороших, близких отношениях.

Почему вы уехали из Волчьего Угла?

Квартира была не наша — служебная, и нас в любой момент могли попросить освободить ее в двадцать четыре часа. Мы переехали в город в квартиру покойных родителей отца на Телецентре. Это наша главная боль сегодня, потому что дом рушится, на меня потолок вот-вот упадет. Мы как раз из тех, кого хотели переселять в поселок Озерный.

«Я был счастливым и блаженным ребенком, который никогда не реагировал на социальные различия»

Вы отказались?

Разумеется. В сравнении с аварийным жильем те дома, может, и лучше. Хотя вряд ли, если они сразу дали трещины и течь. Ну и потом, инфраструктурно крайне неудобно. Как возвращаться туда вечером со спектакля?

Чем вы занимались в свободное время, пока мама работала?

Мы устраивали дворовые концерты — энергия театрального свойства проявилась во мне уже тогда. Начинал заниматься в музыкальной школе, но как только мы дошли до басового ключа, мне показалось это сложным. Сейчас жалею, что оказался недостаточно упорен. Когда переехали в город, стал пробовать себя в разных кружках, даже ходил с другом на станцию юннатов, но быстро понял, что не смогу ухаживать за растениями и животными. После я увлекся конькобежным спортом. Очень нравилось, но в одиннадцать лет у меня случилась возрастная травма — нагрузил коленные суставы так, что полгода вообще нельзя было заниматься.

Вы говорили, что жили небогато. В общем, как и многие в 1990-е. Я вот помню, у меня не было хорошей обуви, а кто-то зимой вообще ходил в валенках. Дети ведь обычно тяжело переживают такие моменты.

Никогда не придавал этому значения. Я в этом смысле был счастливым и блаженным ребенком, который никогда не реагировал на социальные различия.

Дело даже не в этом.

А в чем? Имеете в виду ущемленность? Для меня это было не актуально. Скорее, это сейчас актуально, когда я, наконец, повзрослел. К своим тридцати четырем годам я стал понимать, что вообще-то должен зарабатывать, что у меня мама пенсионерка. Случись что серьезное, я не потяну материально. Я осознаю, что вообще не могу позволить себе многое. Скажем, общаться с людьми в привычной для них среде, с людьми успешными.

Что вам мешает?

Недостаток средств. Побочный эффект занятия искусством. Ты либо зарабатываешь, либо занимаешься искусством. Я только сейчас стал на это реагировать и понял, что, видимо, надо что-то менять.

В тридцать четыре года, наверное, это сложно.

Но можно. Это необходимо. Когда со временем романтический запал, который ведет тебя в профессию, иссякает, ты уже занимаешься не волшебством, а ремеслом. С другой стороны, тебя удерживает возможность духовного роста. Сейчас настал момент, когда есть и желание, и силы что-то менять.

«Когда со временем романтический запал, который ведет тебя в профессию, иссякает, ты уже занимаешься не волшебством, а ремеслом»

Вы подвели разговор к насущной теме. Говорят, в «СамАрте» боятся, что вы можете его покинуть и перебраться в Москву.

Не знаю, хватит ли сил. Я все-таки человек совестливый, не могу бросить театр, репертуар которого во многом на мне.

Вы поднимали этот вопрос?

Я озвучивал свои мысли, но предметно пока ни о чем не говорили. Меня ведь никто не зовет в Москву. Придется там стать никем. Студентом. Выпускником, у которого ничего нет.

Вы готовы к этому?

Иногда думаю что да, иногда — нет. Не знаю, у меня сейчас действительно сложный период. И «Гамлет» у меня случился тогда, когда должен был. Во-первых, я ровесник героя. Во-вторых, в жизни встал вопрос: быть или не быть?

Когда заканчивали Высшее театральное училище имени Щепкина, задавали его себе?

Разумеется. Я верю в судьбу, а по тем временам так вообще был фаталистом. Считаю, куда ведет жизнь, туда и надо идти.

Что вас вело в Самару?

Когда я уезжал учиться, уже был под впечатлением от того, что произошло с «СамАртом». Я не был там случайным человеком еще со школы. Плюс перестройка старого зала и премьера «Бумбараша» произвели на меня такое впечатление, что на его фоне померкло большинство московских театров.

Даже так?

Серьезно, именно так. Первое время в Москве я жадно бегал по театрам: смотрел, смотрел, смотрел. И был удивлен, что в пределах Садового кольца провинция цветет и пахнет, как говорил один из моих педагогов. Многое казалось настолько провинциальным, неинтересным, а местами и непрофессиональным. Даже не вчерашний, а позавчерашний день с точки зрения театральной эстетики и языка. Я понимал: то, что началось в «СамАрте», интересно, волнует, в этом есть магия театра, к которой я хотел быть причастен. Так что для меня было очевидно, что если не найду более манкого, интересного, то вернусь. Я вообще влюбчив и испытывал к «СамАрту» сильные чувства. Такая любовь не проходит. И в принципе, если анализировать мою профессиональную биографию, то правильно я сделал, что вернулся в Самару. Хотя, конечно, некий тупик я ощущаю. Наверное, так происходит со всеми, кто сыграл Гамлета.

Вы ведь согласно стереотипу основные роли для актера сыграли: Треплев, Хлестаков, теперь вот принц датский.

Выходит, что так. 

То есть над вами этот стереотип довлеет, раз вы заговорили о тупике?

Нет, потому что я считаю, что в Гамлете не сделал ничего выдающегося. Трудно переплюнуть уже известные образцы. Это хороший опыт, чтобы понять, что ты не Смоктуновский и не Высоцкий.

Вы часто говорите, что не сделали ничего особенного. Откуда в вас такая нелюбовь к себе?

Не знаю. (Смеется.) Просто я как профессионал понимаю, что хороший актер, но не выдающийся.

Что надо сделать, чтобы стать выдающимся?

Ничего. Это боженька либо дает, либо нет. Каждый сверчок знай свой шесток.

Думаю, ваши коллеги и руководство иного мнения. Ведь вы достаточно мало времени провели в ролях слуг и деревьев.

У меня стремительно пошла карьера, да. На это, если хотите, был мой расчет, когда я оканчивал театральное в Москве: приехать и начать играть полнокровные роли.

Вы многие из них перенимали — в «Ревизоре», «Бумбараше».

Нет, «Ревизор» сразу мой был. Я перенял Швейцеркаса у Олега Белова в «Мамаше Кураж» и Бумбараша у Эдуарда Терехова в одноименном спектакле.

«Гамлет» у меня случился тогда, когда должен был. Во-первых, я ровесник героя. Во-вторых, в жизни встал вопрос: быть или не быть?»

Что сложнее, играть с нуля или входить в существующий спектакль?

Второе, конечно. Чужой рисунок, некогда найденный, надо сделать своим. Это уже ремесленная работа, в которой нужно отыскать жизнь. От роли Бумбараша я даже отказывался — настолько любил этот спектакль. Сейчас же считаю ее одной из лучших, да что там — лучшей из всех сыгранных мной.

Вы, кроме прочего, окончили режиссерский курс Анатолия Праудина. Изменился подход к подготовке к роли?

У меня никогда не было режиссерских амбиций, и учиться я пошел ради расширения профессиональных горизонтов. Хотя сейчас понимаю, что если бы и занимался чем-то с интересом и любопытством, то это были бы режиссерские экзерсисы без необходимости выдавать продукт. Этот опыт дал мне более осознанное отношение к актерскому ремеслу. Начинаешь лучше понимать место актера в спектакле, композиционные законы и как помочь режиссеру.

Что бы вы поставили?

Пока что все равно. Главное пробовать, копаться в этом. В последние десятилетия развился так называемый литературный театр, когда берут не драматургическое произведение и переносят его на сцену. Я бы взялся за Набокова, Платонова, Томаса Манна, Бунина. Но я понимаю, насколько сложно заниматься постановками — каждый раз как на войну идешь. Я подустал от таких трудностей и сейчас неохота в них нырять, поэтому пока просто мечтаю. И вовсе не уверен, что это чем-то закончится.

Хорошо, но как у актера у вас есть планы?

По-прежнему хочу сыграть трагического героя.

Вы же играете Гамлета.

Понимаете, в чем дело, трагический он, если отдает себе отчет в том, что с ним происходит. Если нет — он скорее комический персонаж, как в нашем спектакле. Мне поэтому и не так интересно играть вторую часть «Гамлета», где герой становится монстром. Он уже часть механизма Эльсинора и действует по инерции своего заблуждения, уже не осознавая, что с ним творится. Всегда не очень интересно играть функцию.

Вы не боитесь об этом говорить? На вас ведь могут обидеться коллеги и режиссер.

Почему я должен бояться, а они — обижаться? Это же профессиональный разговор. С Анатолием Праудиным мы это не обсуждали, но если такой разговор состоится, я ему об этом скажу. Потому что я его ученик и прекрасно понимаю, что весь трагедизм ситуации заключен в режиссерском ходе. Но он никак не транслируется игрой актера. Только сопоставление всех элементов дает трагедийное звучание. И вообще было бы странно не иметь мнения актеру, играющему Гамлета. Тогда уж я совсем не достоин этой роли.

Текст: Стас Саркисов

Фото: Павел Бухвалов