Петр Николаевич Исаченков

Как вы оказались в Освенциме?

Я жил в селе Курино, в Белоруссии. Наша деревня считалась партизанским краем, поэтому, когда говорили «немцы», ноги у всех подкашивались. Вскоре после начала войны фашисты начали отправлять карательные отряды против мирного населения. При очередной такой экспедиции несколько семей, и мы в том числе, бежали в лес, но были пойманы. Каратели погнали нас пешком до концлагеря в пригороде Витебска. А еще через пару дней загрузили полные вагоны людей и повезли куда-то. Сидеть там кое-как можно было, а вот лечь - нет, поэтому спали поочередно. Спустя несколько дней, уже под вечер мы прибыли в Освенцим. В лагерь нас не пустили, пришлось ночевать под открытым небом. Утром ворота «фабрики смерти» распахнулись, вывеска на них гласила: «Arbeit macht frei» − «Работа делает свободным». Маму, сестру и меня отправили в Аушвиц-Биркенау. На входе нас записали в журнал, а затем накололи номер на левой руке. Помню, как выступила кровь. Я попытался сразу стереть наколку, но тщетно. Так появился номер 149798. Потом нам приказали все снять и наголо побрили. Маме дали полосатое платье, а мне гимнастерку до пят и военные брюки до горлышка.

Полосатой робы для детей не было?

Нет. Мне мама кое-как завязала брюки, чтобы держались. (Улыбается.) Затем нас босиком погнали в барак по каменистой дороге. В бараке стояли четыре ряда трехэтажных нар. Когда зашли, на нас как набросились блохи, что ноги черные стали. Мы стряхнули их и давай повыше забираться. (Улыбается.) Залезли на самый вверх, там лежали соломенные матрасы с рваными одеялами. Укрылись и как мертвые уснули. Утром слышим крики: «Entstehen!». Женщин с детьми построили и проверили по списку, после чего раздали номера для нашивки на одежду и повели завтракать. Давали чашечку мутной жидкости с четвертушкой хлеба, в обед – черпачок супа-баланды, иногда там плавала крапива, ужин - копия завтрака. Это был огромный лагерь, огороженный колючей проволокой под высоким напряжением. Сидеть за колючей проволокой настолько было тоскливо. Кажется, лучше б не ел, но был на свободе.

Правда, что над детьми в Освенциме проводились эксперименты?

Вживую мне не пришлось видеть, потому что нас изолировали. Днем мы могли выходить из барака, но на территории не было ни травинки, все засыпано шлаком. И потом все время стоял такой смрад, будто паровоз, работающий на угле, прошел.

Однажды нас всех выгнали из барака и приказали детям взяться за ручки по двое. У матерей стали отрывать ребятишек. Мамы стали кричать, плакать, тянуть руки к нам. Мы рыдали, но нас все дальше и дальше уводили... Так последний раз я видел свою маму... Она, наверное, знала, что если уводят из барака, то сжигать в камеру. Моя мама там так и погибла, превратилась в дым.

Куда отправили вас?

На нас у немцев были другие планы. Вначале отправили в концлагерь Потулице, где мы занимались сельскими работами. А весной 1944-го посадили в железнодорожный состав и снова в дорогу. Поезд останавливался на станциях, а мимо проходили пассажирские вагоны. Когда люди узнавали, кто мы такие, бросали нам конфеты, печеньице, хлеб. Мы ловили угощение через открытые окна. Одну конфетку съешь, а вторую спрячешь. Мы думали, нас везут к матерям. Но нас доставили в детский концлагерь Константиново в Лодзе. Там всех детей разбили на роты и взводы. Нами командовали наши же офицеры. То ли это были власовцы, то ли военнопленные. Мы не знали. Надзиратели отдавали приказы только на немецком: «Antreten», «Geschwindmarsch», «Eins, Zwei, Drei, Vier».

Детей готовили воевать на фронте?

Верно. Нас хотели сделать гитлерюгендами. В Константиново я встретил ребят из нашей деревни. В сентябре старших мальчишек и девчат вдруг увезли. Прошло время, и один парнишка получил чудом письмо от брата, которого забрали. Он писал, что их обучают командам, и они изучают оружие. К письму была приложена фотография этого мальчонки в немецкой форме. В 1945-ом увезли еще часть детей. Если бы в это время я не находился в бане, и меня бы забрали. А в конце января сорок пятого Красная Армия освободила наш лагерь. После войны я и сестра оказались в детском доме «Дубки».

В детдоме дети имели схожие судьбы?

В «Дубках» жили сто двадцать детей-сирот. До войны же это была лесная школа. Нас было четырнадцать детей, вместе побывавших в Освенциме, Потулице и Константиново. Когда день Победы объявили, мы стали ждать мам и пап. Но из четырнадцати детей ни к кому не приехали.

Вы рассказывали своим студентам о военном прошлом?

Всегда. Одной группе расскажешь, другая приходит и просит: «Петр Николаевич, а расскажите нам». (Смеется.) И сейчас, когда мы выступаем перед школьниками или студентами, стоит такая тишина, что муха пролетит – слышно. Внимательно слушают, иногда даже плачут.

Петр Николаевич, последний вопрос. От чего зависели шансы выжить в концлагере?

(Вздыхает.) Трудно сказать. Просто судьба.