Старший радиографист, служила радисткой разведроты на Третьем Белорусском фронте, награждена Орденом «Знак Почета», Орденом Отечественной войны, медалью «За взятие города Кенигсберга», сорок лет проработала на крупозаводе - от лаборанта до сменного мастера первого класса в геркулесном цехе.
Как получилось, что вы стали радисткой?
Нас, троих работников крупозавода, призвали 1 января 1943 года. Мне было девятнадцать. Три месяца ходили на занятия по военному делу.
Учили азбуке Морзе, бегать кроссы, ползать по-пластунски в противогазах. Потом пришла повестка – явиться с вещами на сборный пункт. Оттуда повезли в Горький, Сормово, где располагался полк радистов-разведчиков. Я первую контрольную не сдала, во второй сделала двадцать две ошибки! (Смеется.) Проучились полгода. Потом с фронта приехал полковник Абросимов и отобрал двенадцать радистов, в том числе, меня. Мы шли вместе с Третьим Белорусским фронтом, державшим направление на Кенигсберг. Прошло несколько дней после приезда в часть, а я еще несмелая была совсем, прибегает за мной мальчишка: «Морозова (это девичья фамилия Евгении Ивановны - прим. ред.), тебя вызывают в строй». Не знаю, что думать. Мне при всех вручили благодарность.
За что наградили?
За успехи. У меня почерк был правильный, и я быстро писала. Может быть, из-за этого меня посадили принимать открытый текст. Как известно, все переговаривались по азбуке Морзе. Я принимала Америку, Японию, Германию. Ищу их по диапазонам, пойманную волну пишу на слух от руки, а что пишу, не знаю. Передаю в секретный отдел, который занимается расшифровкой, дальше пеленгуют место назначения. Я сто двадцать знаков в минуту писала! Больше всех, только ошибочки делала. Сидишь, бывало, на чердаке с лампочкой под козырьком, а вокруг чернота. Страсти были разные. Конечно, не женское это дело. В рукопашную не ходили, но выполняли ту же работу, что и ребятушки.
Когда было особенно страшно?
Когда бомбили. Однажды нас атаковали под Смоленском. Одна девушка погибла и майор.
К вам привозили «языков»?
Как только фрицев брали, отправляли в нашу следственную часть на допрос. Пленных немцев мы все равно кормили. Как-то понесла им еду. Вижу, один подает листок, а там мой портрет. (Смеется.) Я потом его порвала. Фриц нарисовал, подумаешь.
Несмотря на войну, все равно хотелось выглядеть красиво?
Девчушки же. Нашла один раз красивый немецкий шарфик и надела его, как берет. Выхожу в форме и этой шапочке, вместо пилотки. Капитан говорит: «Снимите шапочку!». Я отвечаю: «Почему, в чем дело?», а он мне: «Снимите шапочку, приказываю!». Я как сняла, и ему бросила. За это мне три дня гауптвахты дали. (Смеется.)
Был еще вот такой случай. Мы все без лычек ходили, а полковник заставил их пришить. Я переживала, думала: «Боже, неужели мне ефрейтора дадут?!». (Смеется.) Присвоили мне, правда, младшего сержанта. Я одну к другой ближе пришила, и, получается, повысила себя сразу до сержанта. Так и ходила, а все смеялись и поздравляли с повышением. (Смеется.)
А романы были на фронте?
А как же. Молодежь же, она везде одинакова.
Говорят, и танцы были?
Однажды, когда была остановка, организовали во Фридланде танцплощадку. Ребята настраивали патефон с джазовыми пластинками. Один ушел в сторонку куда-то. Вдруг взрыв. Вот так - подорвался на мине после войны.
Помните, как принимали радиограмму о Победе?
Как сейчас помню молнию. Бывало, отойдешь, слышишь ее и бежишь сразу к аппарату. А то, что мы победили, сразу узнали. (Улыбается.) Об этом по радио говорили. Все кричали, такая стрельба открылась. Ведь надоело умирать-то людям.
Вас сразу демобилизовали?
После войны я еще полгода пробыла в Германии, потому что мы как специалисты были нужны. Когда русские входили в немецкие города, жители их оставляли. Однажды я нашла в опустевшем доме красивое платье из плотного материала. Оно было все расшито, а подол украшен розами. Наверное, принадлежало какой-то госпоже. А еще в каждом доме во Фридланде были велосипеды. Поехала в этом платье на велосипеде, а дороги хорошие, но с выбоинами. Дождик накануне прошел. Так ведь, окаянные, они подъехали ко мне и всю обкатили грязью. (Смеется.)
Немцы?
Нет. Это были молодые русские солдаты. (Смеется.)
Домой привезли то платье?
Привезла. В конце уже разрешали.
Какое отношение потом к немцам было?
После Победы уже к нам в часть привозили Паулюса и еще человек семь с ним. Так для них мебель привезли, кресла, стол такой накрыли, хорошо кормили.
Почему такой прием?
Война же закончилась. Наши не хотели, чтобы немцы думали, что русский народ агрессивный. Я думаю, правильно так было.
К мирной жизни как возвращались?
Вернулась домой к празднику седьмого ноября. Снова стала работать на крупяном заводе. Первое время прямо душа сжималась, когда самолет пролетал. Мы такого ада насмотрелись. Сейчас молюсь, чтобы это не повторилось.
Комментарии (0)