Дочь Геннадия Хазанова когда-то могла исполнить сорок фуэте, но из-за травмы была вынуждена завершить балетную карьеру. Зато она сыграла главную роль в драме Николая Хомерики «Сказка про темноту», которую показали в программе «Особый взгляд» Каннского фестиваля. Скоро картина появится в широком прокате.
Вы всю жизнь были отличницей?
Да. Правда, в двенадцать лет я в первый раз влюбилась и на год перестала ею быть: появились тройки. Но потом вернулась в ряды отличниц. И балетное училище, куда попала в девятилетнем возрасте, окончила с красным дипломом.
А зачем вам был нужен красный диплом?
А как иначе? Балетное образование и балетная психология – очень специфические вещи. Там невероятно сильна конкуренция, не только между коллегами, но даже с самим собой. Это постоянное подстегивание. Да и семья учила меня трудолюбию своим примером: у нас все любили работать.
Признайтесь, протекция играла какую-то роль в вашей карьере?
О существовании детей-мажоров я узнала уже во взрослом возрасте. Честно! У меня было довольно изолированное детство, потому что моим миром была будущая профессия. Связи связями, но на сцену-то выходишь сам! И все зависит от того, можешь ты сделать тридцать два фуэте или не можешь.
Вы, само собой, могли.
Больше сорока делала, но такое количество не вписывается ни в один балет.
Все эти рассказы про битое стекло, которое насыпают в пуанты, – правда?
Для меня это были страшилки, со мной такого не случалось. Интриги шли скорее сверху, от руководства. Меня, как человека с известной фамилией, всегда рассматривают через лупу. И переносят личные симпатии-антипатии к моему отцу на мою персону. Единственный способ выжить в этой ситуации – пахать, совершенствовать себя.
Поэтому вы пытались убежать из Большого театра – в Америку?
Мне всегда было недостаточно только классической техники. Я воспользовалась моментом междувластия, когда на смену Юрию Григоровичу в театр пришел Владимир Васильев, выпросила академический отпуск и уехала учиться в школу Марты Грэм – основательницы танца модерн.
Почему не остались там? Вас же приглашали работать после окончания этой школы.
От Америки у меня было впечатление картонного фасада, за которым ничего не скрывается. Я вернулась в Москву, в Большой театр. Но параллельно два года преподавала систему Марты Грэм в Школе современного танца Николая Огрызкова.
С балетной сцены вы ушли из-за травмы. Производственной?
Это случилось в момент сомнения. Я задумалась: почему ничего, кроме балета, не умею? И судьба усмехнулась: сомневаешься – вот, получай! Я захотела научиться кататься на горных лыжах и упала почти на ровном месте. Последовали восстановительные операции. Потом я поступила в Московскую академию хореографии учиться на хореографа-постановщика. Две мои студенческие работы шли на сцене Большого, одна получила приз на конкурсе хореографов «Ваганова-Prix». Но, окончив академию, я решила родить детей и временно рассталась с танцем. А поскольку творчество из меня перло, пробовала себя как постановщик показов коллекций от-кутюр и фотосъемок для журналов. Это был замечательный опыт, но не то дело, которым мне хотелось бы заниматься всегда.
И в этот момент появился Николай Хомерики. Я жила во Франции, ко мне в гости пришла подруга и привела Колю. А у меня жажда актерства, бороться с которой невозможно. Рассказала об этом Хомерики. Он тогда был студентом французской киношколы La Femis, писал сценарий своего дипломного фильма, и дал мне небольшую роль в картине «Вдвоем», которая потом получила второй приз в программе дебютных фильмов «Синефондасьон» на Каннском фестивале.
А как родился образ героини ленты «Сказка про темноту»?
Коля захотел снять не «женскую историю», а историю человека, не принимающего внешний мир. В результате вышел на образ милиционерши, что, на мой взгляд, очень метко: существующее у нас восприятие милицейской формы и жесткость, которую подразумевает работа инспектором по делам несовершеннолетних, создают разительный контраст с хрупкостью человека, который стоит за всем этим.
Ее слабая адаптированность в обществе – отклонение от нормы?
Что такое норма? «Все как у людей», «чтобы не хуже, чем у других» – мне это кажется очень страшным. Люди, которые стремятся к такому положению, часто попадают в западню и в конце концов спрашивают себя: «У меня же все хорошо: работа, дом, семья – полный набор. Почему же я так несчастен?» Мне кажется, этот фильм – о порочности стереотипов достижения счастья, приобретенных еще в детстве.
Какой была ваша реакция на сценарий, изобилующий нецензурной лексикой?
Я полчаса молчала. Саша Родионов, интеллигентнейший человек, который написал этот сценарий, проповедует вербатим – использование в сценарии реальных диалогов, где-то услышанных или взятых из блогов. Ему и Коле я очень доверяю. Если бы такой сценарий мне принес кто-то незнакомый, наверное, у меня возникло бы много вопросов.
Вам уже предложили следующую роль?
Надеюсь, что в театре «Практика» состоится спектакль Валерии Гай-Германики с моим участием. А в ноябре я буду сниматься во Франции, у таджикского режиссера Джамшеда Усмонова, два фильма которого показывали в программе «Особый взгляд» в Каннах. Это будет полнометражное авторское кино с французскими актерами.
Кого вам интереснее играть?
Я сыграла восемь ролей, и каждый раз мне было интересно. Я считаю себя пластилином. Моя главная задача – быть субстанцией, очень подвижной и пластичной, чтобы режиссер что хотел, то и слепил.
Комментарии (0)