Меняется общество - меняется мода. Фэшн-критики все чаще интересуются курсом валют, а дизайнеры - индексом Доу-Джонса. В мире наступает новая реальность, которая сделает нас скромнее, умнее и заставит фантазировать. Богемный интеллектуал, художник Сергей Бугаев Африка, который в умении перевоплощаться не уступит певцу Дэвиду Боуи, предсказал моду на одяния монахов, телеведущая Ксения Собчак отреклась от куртки Balenciaga, а семь пророков стиля и редакция журнала "Собака.Ru" рассказали в специальном гиде, что теперь модно, а что нет.
ролевая
модель: Неоинтеллектуалы
Экстравагантный философ и уникальная в городском культурном ландшафте певица и писательница обсудили бессмертие моды, офисный планктон и Ренату Литвинову.
Вам известно высказывание культуролога Ролана Барта о том, что «мода убила дендизм»? То есть денди умерли?
Александр: Я думаю, что в замечании Барта заключено некое кокетство. Абсурдно считать, что если бы не было моды как феномена, дендизм мог бы сохраниться. Он бы никогда и не возник, поскольку он сам – производное моды. Мода, как некий феномен жизни, существует только благодаря постоянному самоистреблению своих собственных форм. Как искусство, где каждый очередной соблазн исчезает потому, что следующий соблазн оказывается сильнее. То же и с модой. Все растворяется в ней, будь то дендизм, метросексуальность или идея хиппи, – это неизбежно.
Юля: А кто такой денди? Метросексуал, что ли? Мне очень нравится Александр Васильев, знаменитый историк моды. Он говорит интересные вещи о том, что есть люди модные и есть люди стильные. Ясно, что в жизни нужно находить свой стиль и следовать стилю, а не моде. В Питере нет никаких денди. Ребята в элегантных черных пальто? Я не могу назвать их денди. Самая стильная толпа – в Париже. А в Петербурге стильные только пидоры и метросексуалы!
Александр: Да, принадлежность к офисному планктону напрочь исключает дендизм.
Юля: Офисный планктон – нехорошие слова.
Александр: То есть ты предпочитаешь термин «пидоры»?
Юля: Нет, но «пидоры» – смешной термин, а «офисный планктон» звучит обидно и скучно. И вообще у нас дендизм связан не с одеждой, а с внутренней личностью.
Есть мнение, что интеллектуалы намеренно не облагораживают свой внешний вид, в силу мировоззренческих причин.
Юля: У некоторых нет денег зубы вставить. Некоторые очень толстые, и поэтому им сложно следить за собой. Не особо последишь за модой, когда ты толстый. Мода – это когда нужно продать новые коллекции. Конечно, интеллектуалам это неинтересно.
Александр: Нарочитая небрежность тоже может быть попыткой удержаться за что-то. Если никакие другие построения не работают, пусть будет нарочитая небрежность. А вообще, симбиоз пафоса, логоса и эроса не оставляет места для виньеток, хотя при этом теоретически я так люблю все эти виньетки. Но это слишком трудозатратно.
Вы оцениваете человека по его внешнему виду?
Юля: Конечно. Всегда. По тому, как человек одет, могу колоссально много о нем сказать. Я по профессии художник по костюмам и редко ошибаюсь. Грустно видеть, когда женщины себя уродуют. Я побаиваюсь таких женщин. Они, видно, сильно сами от себя тащатся. Я опасаюсь бескомплексных людей.
Александр: А у меня так печально устроено восприятие, что не могу запомнить, во что человек был одет. Скажем, привлекательность женщины – это вещь объективная, ее всегда можно оценить, но я не понимаю, за счет чего она достигается, никогда не могу зафиксироваться на одежде, запомнить, какая была прическа.
Кто для вас икона стиля?
Юля: Надо подумать.
Александр: А я могу сразу ответить. Некоторый отличимый и абсолютно компактный эталон стиля – это Рената Литвинова.
Юля: Яблоко – курица – Пушкин. Рената Литвинова. Ничего более расхожего я не слышала. Вся страна сказала об этом. Ты долго будешь кумиром офисного планктона. А для меня икона стиля – Эдит Пиаф. Она придумала себе платье с воротничком и жила в нем всю жизнь. У нее была очень сложная фигура, но она себя нашла. Иногда она даже заказывала понравившуюся ей модель в разных цветах. И у меня то же самое: когда я что-то нахожу, могу купить две, например, кофточки – красную и черную. Или голубую и черную. Вот Пиаф – икона стиля, вне Ренаты Литвиновой и таких проходящих вещей. И одевала ее Коко Шанель, еще и гордилась этим.
Что будет с модой в новой реальности?
Александр: С модой ничего произойти не может, она бессмертна. Бессмертна, понятно, не индустрия, а регулирование повседневной жизни с помощью моды. Будут разваливаться биржи, сыпаться банки, а мода будет жить до времени роскошного умирания человечества. Когда же это случится, даже сам способ умирания будет модным или немодным.
Юля: Я сторонник старых вещей, барахолок и секонд-хендов. В 1974 году к нам в гости приехала швейцарка из богатой семьи, у нее, помню, были золотые ресницы. И я спросила: «Чем вы там у себя хвастаетесь, у вас ведь все есть?» Она сказала, что очень престижно поехать куда-нибудь на Портобелло-роуд, найти на развалах кофточку викторианской эпохи и купить задешево. У них этим хвастаются, и я думаю, что наконец такое появится и у нас. Сколько отличных костюмов лежит в сундуках у бабушек! Надо ехать в деревню или в казачью станицу и покупать одежду там.
Экстравагантный философ и уникальная в городском культурном ландшафте певица и писательница обсудили бессмертие моды, офисный планктон и Ренату Литвинову.
Вам известно высказывание культуролога Ролана Барта о том, что «мода убила дендизм»? То есть денди умерли?
Александр: Я думаю, что в замечании Барта заключено некое кокетство. Абсурдно считать, что если бы не было моды как феномена, дендизм мог бы сохраниться. Он бы никогда и не возник, поскольку он сам – производное моды. Мода, как некий феномен жизни, существует только благодаря постоянному самоистреблению своих собственных форм. Как искусство, где каждый очередной соблазн исчезает потому, что следующий соблазн оказывается сильнее. То же и с модой. Все растворяется в ней, будь то дендизм, метросексуальность или идея хиппи, – это неизбежно.
Юля: А кто такой денди? Метросексуал, что ли? Мне очень нравится Александр Васильев, знаменитый историк моды. Он говорит интересные вещи о том, что есть люди модные и есть люди стильные. Ясно, что в жизни нужно находить свой стиль и следовать стилю, а не моде. В Питере нет никаких денди. Ребята в элегантных черных пальто? Я не могу назвать их денди. Самая стильная толпа – в Париже. А в Петербурге стильные только пидоры и метросексуалы!
Александр: Да, принадлежность к офисному планктону напрочь исключает дендизм.
Юля: Офисный планктон – нехорошие слова.
Александр: То есть ты предпочитаешь термин «пидоры»?
Юля: Нет, но «пидоры» – смешной термин, а «офисный планктон» звучит обидно и скучно. И вообще у нас дендизм связан не с одеждой, а с внутренней личностью.
Есть мнение, что интеллектуалы намеренно не облагораживают свой внешний вид, в силу мировоззренческих причин.
Юля: У некоторых нет денег зубы вставить. Некоторые очень толстые, и поэтому им сложно следить за собой. Не особо последишь за модой, когда ты толстый. Мода – это когда нужно продать новые коллекции. Конечно, интеллектуалам это неинтересно.
Александр: Нарочитая небрежность тоже может быть попыткой удержаться за что-то. Если никакие другие построения не работают, пусть будет нарочитая небрежность. А вообще, симбиоз пафоса, логоса и эроса не оставляет места для виньеток, хотя при этом теоретически я так люблю все эти виньетки. Но это слишком трудозатратно.
Вы оцениваете человека по его внешнему виду?
Юля: Конечно. Всегда. По тому, как человек одет, могу колоссально много о нем сказать. Я по профессии художник по костюмам и редко ошибаюсь. Грустно видеть, когда женщины себя уродуют. Я побаиваюсь таких женщин. Они, видно, сильно сами от себя тащатся. Я опасаюсь бескомплексных людей.
Александр: А у меня так печально устроено восприятие, что не могу запомнить, во что человек был одет. Скажем, привлекательность женщины – это вещь объективная, ее всегда можно оценить, но я не понимаю, за счет чего она достигается, никогда не могу зафиксироваться на одежде, запомнить, какая была прическа.
Кто для вас икона стиля?
Юля: Надо подумать.
Александр: А я могу сразу ответить. Некоторый отличимый и абсолютно компактный эталон стиля – это Рената Литвинова.
Юля: Яблоко – курица – Пушкин. Рената Литвинова. Ничего более расхожего я не слышала. Вся страна сказала об этом. Ты долго будешь кумиром офисного планктона. А для меня икона стиля – Эдит Пиаф. Она придумала себе платье с воротничком и жила в нем всю жизнь. У нее была очень сложная фигура, но она себя нашла. Иногда она даже заказывала понравившуюся ей модель в разных цветах. И у меня то же самое: когда я что-то нахожу, могу купить две, например, кофточки – красную и черную. Или голубую и черную. Вот Пиаф – икона стиля, вне Ренаты Литвиновой и таких проходящих вещей. И одевала ее Коко Шанель, еще и гордилась этим.
Что будет с модой в новой реальности?
Александр: С модой ничего произойти не может, она бессмертна. Бессмертна, понятно, не индустрия, а регулирование повседневной жизни с помощью моды. Будут разваливаться биржи, сыпаться банки, а мода будет жить до времени роскошного умирания человечества. Когда же это случится, даже сам способ умирания будет модным или немодным.
Юля: Я сторонник старых вещей, барахолок и секонд-хендов. В 1974 году к нам в гости приехала швейцарка из богатой семьи, у нее, помню, были золотые ресницы. И я спросила: «Чем вы там у себя хвастаетесь, у вас ведь все есть?» Она сказала, что очень престижно поехать куда-нибудь на Портобелло-роуд, найти на развалах кофточку викторианской эпохи и купить задешево. У них этим хвастаются, и я думаю, что наконец такое появится и у нас. Сколько отличных костюмов лежит в сундуках у бабушек! Надо ехать в деревню или в казачью станицу и покупать одежду там.
Комментарии (0)