Заведующий кафедрой госпитальной терапии №2 БГМУ и потомственный гематолог выступает за строительство единого республиканского центра онкогематологии и говорит о перспективах появления в республике возможности трансплантации костного мозга.
Что определило ваш выбор стать врачом?
В этом смысле у меня все довольно прозаично: мой отец врач-гематолог, я с детства бывал в гематологическом отделении и видел пациентов, наблюдая работу отца. И, когда встал вопрос о выборе профессии, я не видел для себя иной дороги, кроме медицины. В отличие, например, от моего младшего брата, который, как многие мальчишки, мечтал стать космонавтом, милиционером или пожарным и в итоге,выбрал профессию юриста. Впрочем, в гематологии меня привлекало и то, что, по сравнению с другими специальностями терапевтического профиля, это направление, на мой взгляд, наиболее близко к точным наукам, ведь в его основе есть конкретные алгоритмы и протоколы, на которых можно четко выстроить линию ведения пациента с момента установки диагноза.
Вы проходили стажировку в клиниках Италии, Германии и Австрии. Насколько отличается их подход в работе от практики нашей страны и республики?
Действительно, европейские врачи-гематологи владеют многими практическими навыками, к примеру, могут установить центральный венозный катетер или провести люмбальную пункцию. У нас эти манипуляции проводят врачи других специальностей. А мне во время учебы очень хотелось освоить эти навыки. Поэтому я сначала прошел специализацию «Анестезиология и реаниматология», потом около десяти лет проработал в отделении гематологии, чтобы получить достаточный багаж знаний, умений, навыков в области инвазивных манипуляций. Это то, что касается образования. В остальном могу сказать, что объективно общероссийская практика не так уж и отстает от мировой. Любая схема гематологического лечения основывается на международных протоколах. Есть протоколы, которые установлены в Европе, Москве, Уфе. Да, мы имеем определенные проблемы, связанные, к примеру, с лекарственным обеспечением, и об этом сейчас много говорят. Но что касается самих схем лечения – доктора прекрасно их знают и стараются придерживаться протоколов.
Есть ли какие-то перспективы решения вопроса с пересадкой костного мозга в Башкирии?
Да, в республике сегодня такая помощь не оказывается. К слову, ее нет и в близлежащих регионах: ни в Самаре, ни в Татарстане, ни в Оренбурге. В России сегодня порядка двадцати центров трансплантации костного мозга. Пациентов мы, как правило, отправляем в Москву или Санкт-Петербург. У нас на базах РКБ им. Куватова, ГКБ № 13 и на базе Клиники БГМУ существуют гематологическое и онкологическое отделения, где пациент может получать квалифицированную помощь и проходить полную подготовку к трансплантации. А недавно было анонсировано решение о создании Детского центра онкогематологии на базе РДКБ. Выделяются средства на реконструкцию гематологического отделения, где будет возможно и проведение трансплантации костного мозга.
Хотели бы вы взять на себя организацию такого центра в Уфе?
Безусловно, у меня есть такие амбиции. Однако, на мой взгляд, речь следует вести о едином республиканском центре онкогематологии с центром трансплантации, как для детей, так и для взрослых пациентов. Сегодня тенденция такова, что мы часто говорим о детях, но забываем про взрослых. Но если мы не спасли взрослого – без отца или мамы останутся дети, и это большая социальная проблема. Взрослый человек – это состоявшаяся единица, в которую уже вложено много ресурсов. Его жизнь ничуть не менее ценна. Кроме того, централизация позволит оптимизировать расходы на содержание центра. И, наконец, не нарушается преемственность: в одном центре наблюдается сначала пациент-ребенок, а потом он же, уже взрослый человек. У врачей больше информации об этом пациенте, а значит, и возможностей в лечении. В конце концов, у нас есть образцы федеральных центров, которые именно так и работают. Не нужно ничего нового изобретать.
О чем вы мечтаете как профессионал?
Как, наверное, любой увлеченный доктор-практик и ученый, хотел бы создать молекулу, которая помогла бы эффективно лечить одно из распространенных гематологических заболеваний. Сейчас весь мир ждет прорыва в области лечения острых лейкозов или множественной миеломы. Я убежден, что такой прорыв уже не за горами. Ведь препарат от хронического миелолейкоза, созданный в конце 1990 года и ставший доступным в России в 2005 году, позволил спасти сотни тысяч жизней, которые прежде не продлились бы более трех – четырех лет после постановки диагноза.
Умеете ли вы переключаться?
Да, я убежден, что какой бы сложной и ответственной не была работа, у любого человека должно быть время на себя. Хотя бы час в день, когда твои мысли не заняты работой или другими людьми. Иначе происходит выгорание, и профессиональное, и личностное. Поэтому недавно, в 39 лет я стал брать уроки игры на гитаре, а еще – увлекаюсь рисованием скетчей вместе с одной из моих дочерей. Кроме того, большое значение для меня имеет физическая активность. Мы всей семьей посещаем фитнес-клуб. Супруга и я любим кардио и йогу, сын занимается тхэквондо и плаванием, а дочери – флай-йогой. Прогулки с детьми в лесу – тоже способ приятно провести время и морально разгрузиться. Вот так я стараюсь сохранять бесценный в наше непростое время внутренний баланс.
Булат Бакиров родился в семье врачей, его отец Ахат Бариевич Бакиров – академик, заслуженный врач РФ. Булат Ахатович окончил БГМУ с красным дипломом. Он доктор медицинских наук, член Российского общества терапевтов, Европейской ассоциации гематологов и Американской ассоциации гематологов. Автор пятнадцати научных патентов.
Текст: Оксана Ватаг
Фото: Ильшат Ахметов
Комментарии (0)