18+
  • Развлечения
  • Книги
Книги

5 советских анекдотов о Пушкине, Гоголе и Толстом: кто и зачем их писал, рассказывает Софья Багдасарова

В начале 1970-х художники Владимир Пятницкий и Наталья Доброхотова-Майкова придумывали смешные истории про русских писателей-классиков. Постепенно шутки стали сборником-комиксом «Веселые ребята», который ушел в свободное плавание благодаря самиздату. Имена авторов при этом потерялись, а истории стали приписывать любителю абсурдного юмора Даниилу Хармсу. Искусствовед Софья Багдасарова не только собрала все анекдоты в книге «Лев Толстой очень любил детей. Псевдо-Хармс» (в ней есть факсимиле оригинальной рукописи с авторскими рисунками!), но и рассказывает, на каких аллюзиях они построены. «Собака.ru» приводит пять из них.  

Комментарии к тексту: аллюзии и переклички

Во время составления комментариев к тексту анекдотов обнажилось огромное количество скрытых цитат, а также пародий на реальные факты биографий писателей. Это позволяет ясней увидеть методологическую разницу между корпусом анекдотов «псевдо-Хармса», настоящими «Анегдотами» Хармса, а также упражнениями подражателей. Хармс просто придумывает максимально абсурдные ситуации вокруг Пушкина. Историк культуры Станислав Дединский вообще считает, что сходство с Хармсом было весьма отдаленным, а «для своих историй Пятницкий выбрал более близкий себе лесковский, ремизовский стиль изложения, а не синтезированную, рационально структурированную интонацию Хармса, которому тем не менее, не стесняясь, подражал».

В отличие от Хармса, соавторы «Веселых ребят» издеваются не над самими писателями, а над сложившимися вокруг них «культами личностей», вышучивают прилипшие к ним ярлыки и казенные определения. Поэтому в тексте оказалось так много отсылок к Ленину и Луначарскому —к 1970-м годам голова читателя была уже набита огромным количеством языковых штампов и официозных ассоциаций. Соавторы берут цитату из советского классика и оборачивают ее переносный смысл в реальную ситуацию (например, из-за вопроса «о чем же плакал Гоголь?» Луначарского персонаж Гоголя рыдает на подоконнике дома Вяземского, а Герцена декабристы действительно будят). Складная трость-стул Льва Толстого, воспетая его биографами как атрибут сакральных многочасовых прогулок, превращается в костыль, которым Толстой лупит Герцена (экспонат «трость-стул» в усадьбе Ясная Поляна сохранился и действительно выглядит угрожающе). Во времена Хармса подобного пласта советского литературного новояза еще не сформировалось, да и не факт, что он стал бы использовать этот прием.

Другое отличие и построенный на нем прием, которые бросаются в глаза при изучении комментариев — колоссальная начитанность соавторов. Они совершенно свободно жонглируют сюжетами из русской литературы, какие едва ли всплывут в памяти обычного читателя, которому для жизни достаточно школьной программы. Легко ли с лету опознать ситуации из пушкинского «Гробовщика» или лермонтовской «Тамбовской казначейши»? При этом аллюзий на быстро узнаваемые произведения, вроде «Евгения Онегина», нет, вероятно, потому что задачи высмеивать конкретные книги не стояло.

Хрестоматийные же цитаты, например «где твой кинжал, вот грудь моя» или «ай да Пушкин» при этом явно нарочно, для комического эффекта, вложены в уста тех писателей, которые не имеют к ним отношения. А из какого-то весьма малозначимого факта биографий, наподобие трений при знакомстве Толстого и Герцена, выдумывается целая сквозная тема.

Спрессовывается не только время (все персонажи живут в условно-прекрасном XIX веке), но и пространство — все происходит на московском Тверском бульваре, располагающемся между Пушкинской площадью и Никитскими воротами, и ради этого даже дом Вяземского  «выползает» из переулка и оказывается стоящим окнами на бульвар.

Насыщенность текста «Веселых ребят» всеми этими потайными реверансами отличает их не только от Хармса. Если вдуматься, от Хармса-то тут лишь два персонажа (Пушкин, а также Гоголь — не из «Анегдотов», а из пьесы) и абсурдность, причем гораздо меньшего градуса, чем у великого обэриута. Становится очевидным, почему практически все эпигоны, придумывавшие «хармсинки», восторга не вызывают. Они использовали приемы, лежащие на поверхности — ограниченный набор «масок», фирменные фразы а-ля «тут все и кончилось», и банально калькировали структуру анекдотов, не умея воспроизвести ни атмосферу абсурда, ни густое переплетение скрытых аллюзий, для создания которого нужен весьма и весьма большой культурный багаж.

Орфография и пунктуация даются согласно рукописи, поэтому в тексте есть орфографические и пунктуационные ошибки.

№ 1 Однажды Гоголь переоделся Пушкином и пришёл в гости к Льву Толстову. Никто не удивился, потому что в это время Ф. М. Достоевский, царство ему небесное.

Анекдот выглядит незаконченным, однако его визуальное оформление свидетельствует, что так и было задумано.

«Пушкином» и «Толстову» — авторская орфография в рукописи, непонятно, шутка это или описка. В версии самиздата исправляли, а также добавляли многоточие в конец анекдота. (Здесь и далее курсивом будут даны замечания относительно бытования собственно текста. — Ред.)

№ 2 Лев Толстой очень любил играть на балалайке (и, конечно, детей). Но не умел. Бывало пишет роман Война и мир, а сам думает: Тен-дер-день-тер-день-день-тень!.. или: Брам-прам-дам-дарарам-пам-пам!..

Балалайка в словаре Льва Толстого встречается. Например, «Дядя Ерошка пришел из хозяйской хаты к Оленину мертвецки пьяный, с красным лицом, растрепанною бородой, но в новом красном бешмете, обшитом галунами, и с балалайкой из травянки, которую он принес из-за реки. Он давно уже обещал Оленину это удовольствие и был в духе» («Казаки»).

Сам писатель очень любил музыку, плакал, слушая произведения Шопена и Бетховена. Умел играть на фортепьяно и хорошо читал ноты. В молодости Толстой часами упражнялся и, как считал его друг пианист Гольденвейзер, «слегка мечтал стать музыкантом».

В случае, если здесь и далее в рукописи кавычки отсутствуют, вместо них для удобства чтения употреблен курсив. В самиздате кавычки добавляли.

№ 3 Николай I написал стихотворенье на именины императрицы. Начинается так: Я помню чудное мгновенье... и тому подобное дальше.

Тут к нему пришёл Пушкин и прочитал...

А вечером в салоне у Зинаиды Волконской имел через них большой успех, выдавая, как всегда, за свои. Что значит профессиональная память у человека была.

И вот утром, когда Александра Фёдоровна кофие пьёт, царь-супруг ей свою бумажку подсовывает под Ея блюдечко

Она это прочитала и говорит

— Ах, Кокó, как мило, где ты достал, это же свежий Пушкин!

Пародия на описания встреч Пушкина с императором. Более сложный уровень таков: в советской пропаганде, детской литературе и проч. Николай I традиционно выводится, как человек невежественный, ограниченный, солдафон.

Также со времен Добролюбова обличалась его развратность, «васильковые дурачества» с фрейлинами, его домогательства к жене Пушкина. В анекдоте же, наоборот, он выводится как человек, способный написать стихотворение уровня гения, подчеркивается его нежная любовь к супруге (которую подтверждают воспоминания современников, как и тот факт, что солдафоном Николай I все-таки не был).

Про «Коко»: неизвестно, называла ли Николая I так его жена Александра Федоровна (прусская принцесса), зато к Николаю II его жена Александра Федоровна (гессенская принцесса) обращалась в начале их совместной жизни именно так (но потом перешла на вариант «Ники», принятый в семье). Уменьшительное «Коко» в семье бытовало ранее, например, известно, что Александр III называл так своего дядю, великого князя Константина Николаевича, с которым очень не ладил.

В рукописи заметно исправление порядкового номера императора с «II» на «I». В версии самиздата любопытно сглаживание стилистики конца анекдота, убраны старомодные слова и обороты, прозвище царя: «И вот рано утром, когда Александра Федоровна пьет кофе, царь-супруг ей свою бумажку подсовывает под блюдечко. Она прочитала ее и говорит: «Ах, как мило...»»

№5 Однажды Пушкин написал письмо Рабиндранату Тагору. “Дорогой далекий друг, — писал он, — Я Вас не знаю, и вы меня не знаете. Очень хотелось бы познакомиться. Всего хорошего. Саша”.

Когда письмо принесли, Тагор предавался самосозерцанию. Так погрузился, хоть режь его. Жена толкала толкала, письмо подсовывала — не видит. Он, правда, по русски читать не умел. Так и не познакомились.

Наталья Доброхотова-Майкова: «Рабиндранат Тагор возник в тексте, поскольку моя бабушка до революции увлекалась теософией. У нее в доме даже имелось русское издание его гимнов “Гитанджали” (“Приношение песен”) 1914 года, я ими зачитывалась, когда была маленькая».

В отличие от Пушкина, Лев Толстой в переписке с великим индусом находился, но не с Тагором, а с Ганди. Начало их общению положил борец за независимость Индии Таракнат Дас, который в 1908 году писал в Ясную Поляну в поисках поддержки против британского владычества. В ответ на его письма Толстой сочинил открытое «Письмо индусу» (июнь 1908). В 1910 году Ганди, которому тогда было 40 лет, напечатал это письмо по-английски в своем журнале Indian Opinion. С Толстым он переписывался по поводу разрешения на публикацию, а также по другим вопросам. Толстой написал Ганди два письма, которые сохранились и опубликованы, переписка оборвалась из-за смерти графа. В своей автобиографии Ганди пишет, что толстовская идея непротивления злу, изложенная в «Письме индусу» и в книге Толстого «Царство божие внутри вас», оказала на него значительное влияние.

№ 7 Пушкин шел по Тверскому бульвару и встретил красивую даму. Подмигнул ей, а она как захохочет!

“Не обманете, — говорит, — Николай Васильевич! Лучше отдайте три рубля, что давеча в буримэ проиграли”.

Пушкин сразу догадался, в чем дело. “Не отдам, — говорит, — дура!” Показал язык и убежал. Что потом Гоголю было!

Наталья Доброхотова-Майкова: «Все происходило на Тверском бульваре, потому что там располагается Дом Герцена — здание Литературного института (булгаковский “Грибоедовский дом”). Для нас оно тогда было важным — там располагалась редакция журнала “Знамя”. Поэзией в нем заведовала Галина Корнилова, с которой мы дружили, нас познакомила Наталья Горбаневская. Там же работал молодой Лев Аннинский. Постоянно заходили поэты, Евтушенко, был Шаламов, велись интересные разговоры, была эдакая писательская атмосфера».

Ни Гоголь, ни А. С. Пушкин в особой любви к буриме не замечены, а вот Василий Львович Пушкин был их большим мастером, что Лев Толстой отдельно упоминает в «Войне и мире». В семье Доброхотовых-Майковых это также было одним из любимых развлечений. Добавим, что играть в буриме (написание стихов на заданные рифмы) на деньги как-то затруднительно.

Изменения, вносимые самиздатчиками, иногда вызывают удивление. В одной из версий в этом анекдоте все восклицательные знаки заменены на точку или многоточия. Почему?...

Рубрика:
Чтение

Комментарии (0)

Купить журнал: